Наперегонки с темнотой (СИ) - Шабанова Рина. Страница 52

Также выяснилось, что прошедшая ночь обернулась страшной катастрофой. После выступления президента жители городов вышли на улицы и у инфицированных тварей отпала необходимость выискивать жертв. Они сами шли к ним в руки. Количество зараженных по разным оценкам выросло до трех сотен, но все мы осознавали, что эти цифры занижены минимум вдвое.

Люди не понимали, с чем столкнулись, а правительство до сих пор не говорило всей правды. Никто так и не объяснил, как нужно действовать и чего опасаться, поэтому многие пытались отстреливаться, прежде чем твари успевали добраться до них. Тем, кто додумывался стрелять в лоб везло, остальные либо убегали, либо через время пополняли их ряды.

Сеть тем временем наводнили видео с самой противоречивой информацией. Находились придурки, уверявшие, будто зараженных можно обезоружить светом фонаря в глаза, перцовым баллончиком, ножом в сердце и другими, самыми нелепыми способами. На фоне этого информационного потока из домыслов правда терялась. Лишь единицы заявляли о выстрелах в лоб, но их почти не слышали.

— Пап, куда мы поедем? — спросила Терри, заметив, что я стою у нее за спиной.

Когда мы с Мартой появились на пороге, она повисла у меня на шее и разрыдалась. Я не ожидал от нее такой бурной реакции, ведь после смерти Анны моя дочь отлично научилась владеть собой, но в тот миг осознал, что она, несмотря на всю кажущуюся взрослость и самостоятельность, по-прежнему лишь маленький испуганный ребенок. Сейчас она смотрела на меня с беспомощностью раненого зверька и как будто ждала, что я одним махом устраню все возникшие на нашем пути проблемы.

— Мы с Робом как раз это обсуждали, — сказал я, обратив внимание, что Марта тоже ждет моего ответа. — Решили, что сегодня стоит остаться здесь, а завтра придется уезжать. Не уедем сами, нас вывезут силой, так что выбора нет. А вот насчет куда, думаю, стоит еще обсудить.

Тотчас же я поймал взгляд Роба, который ясно говорил, что он для себя все решил. Он вместе с Айлин поедет на юг, а я должен сделать выбор. Поглядев на Марту, я слабо ей улыбнулся и, набравшись наконец решимости, предложил выйти на улицу.

— О чем вы договорились с Робом? — спросила она, как только мы оказались в саду.

— Он предлагает ехать на юг. У него там живет какой-то дальний родственник, который приютит нас на первое время, а потом будет видно. В лагерь для беженцев он не поедет и я тоже считаю это плохой затеей. Ты же понимаешь, что там будет твориться?

В ожидании ответа я пристально вглядывался ей в глаза. Хотелось так много сказать, но изо всех сил я старался сохранять хладнокровие. Марта же, застыв в молчании, долго тянула время, словно обдумывала что-то важное, но потом отвернулась и задала вопрос:

— Так ты поедешь на юг?

Именно такая ее реакция и страшила меня больше всего. Она не позволяла высказать ей все, что я чувствовал. Произнеся это «ты» она давала понять, что в ее мыслях нет нас — есть только я и есть она — и прозвучавший вопрос как нельзя лучше это отображал. Им она будто проводила разделяющую нас черту.

— Марта… — Качнув головой, я криво усмехнулся, но затем подошел к ней вплотную, снова вгляделся в глаза и напрямую спросил: — А ты? Ты поедешь со мной?

Казалось, в этот момент для меня все остановилось. Весь мир вокруг и я сам замер в ожидании ее ответа. Я не хотел отпускать ее от себя, не хотел ее терять. Ночью мне грезилось, будто в ней я нашел нечто важное, нечто необходимое в моей гребаной безрадостной жизни и вот теперь это нечто стояло на кону, полностью завися от ее решения.

Марта опять отвела взгляд в сторону, а я почувствовал, как во мне что-то с грохотом рухнуло. Не знаю, что это было. Возможно, моя вера в то, что я могу быть снова счастлив или может быть, окончательное принятие, что я себе все придумал. Нас связывала единственная ночь и это для меня она была чем-то значимым, для нее же, как видно, обозначала не больше, чем приятное, но мимолетное приключение.

— Я очень этого хочу, Джон. Правда хочу, — в конце концов произнесла она.

В ее глазах читалась затаенная тоска и, наверное, даже отчаяние, но глядя на меня в упор, она молчала и как будто чего-то ждала. Впоследствии я часто вспоминал этот ее взгляд и неисчислимое количество раз корил себя за все, что наговорил ей потом. Истинный смысл всего, что в тот вечер мы могли бы сказать друг другу, но так и не набрались отваги произнести вслух, дошел до меня, лишь когда менять что-либо стало слишком поздно.

— Но? Ты же скажешь сейчас, что есть какое-то «но», верно? — догадался я.

— Да. — В ее голосе появилось сожаление и что-то еще, чему я не сумел найти определения. — Я должна опубликовать все, что нам удалось выяснить. Ты же сам видишь, что происходит. Никто не знает, с чем имеет дело, а в сети между тем распространяются самые нелепые слухи. Если бы ты мог немного задержаться…

— Зачем? — прервал я ее. — Ты ведь не успокоишься. После того, как опубликуешь этот материал, найдется другой, который потребует твоего внимания.

Я вновь усмехнулся и уставился в землю.

— Я журналист, Джон, и это моя работа, — жестко отчеканила она.

Подняв голову, я увидел, что и выражение ее лица стало жестким.

— Значит, ты остаешься здесь?

— Я должна съездить в студию. Мой материал ждут. Мы планируем выпустить его в эфир сегодня вечером, в крайнем случае завтра утром. Если эфир закроют из-за цензуры, я солью все, что мне известно в сеть. И я без понятия, что дальше.

Она устало вздохнула, а я смотрел на ее красивое лицо, от которого в данную минуту веяло арктическим холодом и понимал, что она злится. Я тоже злился на нее.

— Я не могу остаться, Марта. Я должен увезти Терри.

— Да, я понимаю. Видишь, у нас обоих есть обязательства, — теперь она тоже усмехнулась.

— Черт тебя подери! — взорвался я от этого никому не нужного упрямства. — Ты же собственными глазами видела ту тварь! Неужели тебе этого недостаточно? Ответь! И разве никто, кроме тебя, не опубликует этот чертов материал? Скинь его своим коллегам и давай уедем!

Увидев, что мои слова не производят желаемого эффекта, я сделал над собой усилие и предпринял последнюю попытку. С осторожностью, так, словно она была хрупкой и очень дорогой вазой, я взял в свои ладони ее лицо, заглянул ей в глаза и тихо попросил:

— Пожалуйста, Марта, поехали со мной. Я понимаю, каким глупым и странным тебе это кажется. Понимаю… Все слишком быстро… Черт, мы знакомы меньше недели и провели вместе всего одну ночь, но я действительно хочу быть с тобой… Я не могу остаться и ты не можешь…

— Джон… — простонала она.

Марта произнесла мое имя так, словно хотела донести до меня что-то, чего я никак не желаю понять. И я уже знал, что это было. Пожалуй, я знал это с самого начала.

Кто-то из нас двоих должен был уступить, но в эту минуту я ясно понял — она ни за что не откажется от своих намерений. Все бесполезно. Что бы я не делал, и что бы не говорил — она не поедет со мной. И дело даже не в том, что она не может оставить свою работу. Дело в другом — я для нее не настолько важен, чтобы все бросить ради меня.

— Дай мне время до завтра, хорошо? — вдруг мягко попросила она. Холод в ее глазах сменился той необъяснимой безнадежной тоской, взгляд потеплел. — Я должна съездить в студию. Утром я вернусь и мы еще раз все обсудим.

Убрав ладони от ее лица, я опустил взгляд себе под ноги и покачал головой. Какая-то темная волна бессильной злобы заполнила меня до краев, мозгом овладело слепое упрямство. Не желая больше ничего слушать, я взглянул на нее и с циничной усмешкой произнес:

— Тут нечего обсуждать. Если ты не можешь принять решение сейчас, не стоит и в дальнейшем говорить об этом. Забудь все, что я наплел. Сам не понимаю, что на меня нашло.

Резко отвернувшись, я отошел от нее и застыл в напускном безразличии. Чувствуя на себе ее молчаливый взгляд, где-то в глубине души я еще надеялся, что она сдастся. Подойдет ко мне, согласится, переступит через свое упрямство, но издав тяжелый вздох, Марта лишь спросила: