Наперегонки с темнотой (СИ) - Шабанова Рина. Страница 88

Я буду обязан к чему-то. К некоему подобию отношений, которых вовсе не хочу, к проявлению эмоций, которых во мне нет и в помине, к принятию чужих чувств, на которые не в состоянии ответить и, в конце концов, к пресловутому чувству вины. Приняв решение, что лучше остановить все сейчас, я обхватил ее за плечи и мягко, но настойчиво отстранил от себя.

— Лора, остановитесь… Не нужно этого делать.

— Почему? — прошептала она. — Вы не хотите?

— Дело не в том. Просто мы не должны, вот и все.

— Джон, я все понимаю, — так же низко склоняясь над моим лицом, с горькой усмешкой сказала она. — Можете считать меня дурой, но я прекрасно знаю, что не нравлюсь вам.

В непроницаемой темноте я не видел ее лица, но был уверен, что сейчас оно полыхает от стыда. Правильные слова нашлись у меня не сразу. После затяжной паузы я с чуть ли не по-отечески ласковой интонацией проговорил:

— Нет, это не так. Вы нравитесь мне, но я не хотел бы привязываться. И вам не стоит, Лора. В любой момент кто-то из нас может превратиться в зараженную тварь, так что сейчас не время для любовных историй.

— А когда же время? Может быть, это последняя ночь, когда мы живы и я хотела бы провести ее именно так.

В ее голосе сквозила такая безутешная тоска, что на короткий миг мне захотелось уступить этому несвойственному ей натиску, но уже в следующую секунду я понял, что уступка моя будет не от желания к ней самой, а всего-навсего проявлением жалости. Как следует осознав это, я твердо решил придерживаться принятого решения. В возникших обстоятельствах оно казалось мне единственно верным.

С моей стороны будет нечестно воспользоваться ее телом, не испытывая при том к ней ничего. Я не был ханжой и будь на ее месте любая другая, пошел бы на это не задумываясь, но с Лорой я так не мог. Только не с ней. Она не заслуживает подобного.

— Простите, Лора… Я не могу. — Я покачал головой, давая понять, что это мое окончательное решение. — Постарайтесь понять, но так будет лучше для нас двоих. Вы слишком молоды и, думаю, вам нужен кто-то, кто ближе к вам по возрасту.

Порывисто отстранившись, она села на матрасе, подтянула ноги к груди и надолго замерла в молчании. Я представить не мог, что она ощущает в данный момент. Должно быть, сгорает со стыда, чувствуя себя отвергнутой, но я не знал, как исправить положение. Я действительно не знал, что делать и что еще говорить — казалось, слова излишни, а любая некстати оброненная фраза может только усугубить ситуацию.

— Нет, Джон, это вы простите, — наконец произнесла она. — Сама не понимаю, как мне это взбрело в голову. Такого больше не повторится.

Рывком поднявшись на ноги, Лора почти бегом направилась к выходу, а я остался лежать на матрасе, таращась в черный потолок. Сон ко мне так больше и не пришел. А еще почему-то вспомнилась ночь, проведенная с Мартой. Сегодняшний случай напомнил мне о ней — тогда все произошло почти так же, с той лишь разницей, что Марту я до одурения хотел.

Глава 41

Морозы не отступали. Они держались уже почти три недели, лишь ненадолго ослабляя ледяные тиски, но сразу же сдавливали их с новой, удвоенной силой. Короткие интервалы передышек мы использовали, чтобы выбраться на улицу в поисках еды и топлива. Расходуя его остатки, Вуд, Ричардсон и Ли в такие дни отправлялись к заливу за рыбой, а Чарли со сворой мальчишек ловил голубей.

Однако проблема заключалась в том, что на улицах голубей не осталось. Замерзшие птицы где-то прятались, а входить в дома, чтобы обследовать чердаки, стало небезопасно. В любом из них можно было напороться на притаившихся тварей.

Каждый раз, как дети отправлялись на охоту, их матери настрого запрещали им входить внутрь зданий, но все равно, пока те не возвращались обратно, сходили от волнения с ума. Тогда к ним присоединились вооруженные мужчины. Я тоже несколько раз участвовал в этих экспедициях.

С опаской мы переступали пороги пустых домов и крадучись забирались под самые крыши, вот только потратив на поиски немало изнурительных часов, как правило, приходили домой ни с чем. Редко когда нам удавалось обнаружить хотя бы с десяток сонных, по виду не совсем здоровых птиц — остальные либо улетели в другие края, либо были выловлены раньше.

А шестого февраля случилось страшное. Рыбача, Тим Ли свалился под лед и больше не выплыл. Когда к проруби подбежали Ричардсон и Вуд, он еще слабо колотил в ледяную стену, отделяющую его от спасительного глотка воздуха, но затем быстро скрылся в глубине могучей реки.

Я не очень хорошо его знал. Мы почти не общались и все, что мне было о нем известно — при жизни он работал экономистом, в свободное время увлекался рыбной ловлей и боевыми искусствами, имел жену и пятилетнего сына. На момент гибели ему было всего тридцать четыре года.

По словам парней, которые стали очевидцами его гибели, скорее всего, он не справился с течением. После падения оно мгновенно повлекло его в противоположном от проруби направлении, а так как он был ослаблен многодневным голодом, сопротивляться ему оказался не в силах. Возможно, его также дезориентировал обжигающий холод воды, но в любом случае Тим Ли покинул нас навсегда.

Узнав о случившемся, его жена целый день просидела в углу кухни, прижимая к груди оставшегося сиротой сына, но к вечеру с мужественным видом вышла к остальным и продолжила бороться за свое спасение. Утрату мужа она оплакивала молча и такое стоическое поведение не могло не вызвать всеобщего восхищения. К несчастью, его смерть стала лишь первой в череде последующих.

Вторая наступила уже спустя двое суток — внезапно и тихо ушла из жизни одна из старух. Наутро соседки по комнате обнаружили ее окоченевшее тело и нам оставалось лишь констатировать смерть. А вот третья привела всех нас в глубокое эмоциональное потрясение. Умерла трехлетняя девочка.

Обычная простуда, которую она подхватила в самом начале февраля, постепенно переросла в пневмонию, так что последние свои дни малышка мучилась от удушающего кашля и высокой температуры. Ее мать, Митчелл и Луиза Санчес, раньше работавшая медсестрой, не отходили от нее ни на шаг, но на пятый день она буквально сгорела от жара. Похоронили ее недалеко от дома.

Я был одним из тех, кто рыл могилу и пока вонзал лопату в промерзшую до состояния каменной плиты землю, не переставая думал о смерти. Последние годы она окружала меня со всех сторон. Сначала один за другим умерли мои родители, затем мать Анны, после сама Анна, Айлин и, наконец, Марта.

Чью-то кончину я принимал с покорным признанием неизбежного, чью-то даже с облегчением, смерть Анны за малым не свела меня с ума, но когда на твоих глазах умирает ребенок, в душе поднимается горячая волна протеста. Есть в этом нечто противоестественное. Казалось странным, ведь я почти не знал умершую, но принять ее смерть мне было в некотором смысле тяжелее, чем смерть собственной матери.

После ее похорон я заперся в библиотеке и долго просидел в одиночестве. Будучи не в состоянии выносить криков отчаяния убитой горем матери, я затыкал руками уши, скрипел зубами и пытался убедить самого себя, что когда-нибудь все завершится. Я повторял себе эту фразу вновь и вновь, но на самом деле уже давно в нее не верил.

Гибель девочки не только на меня произвела подобное впечатление. Рыдания женщин и детей являлись ожидаемой реакцией на произошедшее, но я заметил, что даже взрослые, закаленные многочисленными испытаниями мужчины и те не все смогли сдержать слез. В тот день многие из нас подверглись некоему внутреннему надлому и в последующие недели в стенах дома стояла пугающе-пронзительная, скорбная тишина.

Казалось, мы дошли до хрупкой грани, за которой наступит абсолютная капитуляция перед неминуемым поражением, как в довершение к существующим бедам у нас окончательно истощились припасы. К середине февраля морозы наконец-то немного отступили, но прикончив имевшиеся в закромах скудные крохи, уже несколько дней мы в полном смысле слова голодали. Голуби пропали во всей округе, выловленной рыбы не хватало и вот настал момент, когда второй раз за зиму закончилось абсолютно все.