Месть Фантомаса - Сувестр Пьер. Страница 5

— Во Дворец Правосудия! Высадите меня на бульваре Дворца.

Несколько минут спустя он уже проходил через зал ожидания, по-дружески приветствуя знакомых адвокатов, и через Торговые Ряды, где вокруг телефонных аппаратов толпились журналисты, ведущие судебную хронику. Наконец он оказался у места, которое было принято называть Прокурорскими кулуарами.

…Прошло немало времени, как Жером Фандор утвердился в редакции газеты «Капиталь» в качестве лучшего репортера.

Его профессиональное чутье, необыкновенная активность, поразительная цепкость позволяли ему добиваться успеха там, где других ждала неудача.

Молодой человек сумел сделать себе имя в этом имеющем свои особенности мире журналистов и репортеров, где удача ждет только смелых и трудолюбивых.

Он ни в коей мере не относился к тому презренному типу журналистов, которым удается получить информацию, лишь утомляя вопросами осведомленных лиц. Напротив, Жером Фандор удивительным образом воплощал в себе идеального репортера, который самостоятельно ведет расследование и находит истину, опираясь лишь на свои собственные силы и свою сообразительность.

Открытый и простой в общении с людьми, он повсюду находил друзей, которые не раз выручали его в затруднительных ситуациях.

Проходя через дверь канцелярии отделения предварительного заключения, Жером Фандор подумал: «Отличный парень все-таки этот Жуэ. Эту новость еще никто не знает, он мне позвонил раньше всех. Занятный будет у меня материал».

Друг Фандора приветствовал его крепким рукопожатием:

— Мне показалось, ты был не в очень хорошем настроении, когда я тебе звонил. Однако же, признайся, я подбросил тебе неплохую информацию?!

— Ох, эта информация просто-напросто доказывает, насколько несовершенны управленческие структуры правосудия, к которым ты имеешь несчастье принадлежать… Поразительно! В кои-то веки вам удается арестовать по горячим следам убийцу важной персоны, в кои-то веки вы собираетесь вынести ему суровый приговор, используя все эти ваши процедурные штучки, как этот тип наказывает себя сам: вы допустили, чтобы он покончил с собой в первую же ночь после ареста!

Жером Фандор пустился в рассуждения, но, заметив выражение лица своего приятеля, понизил тон:

— В чем дело?

Атташе прокуратуры встал со стула:

— Дело в том, старина, что сейчас ты прогуляешься по коридорам Дворца, а я скоро вернусь и мы с тобой поговорим. Но без шуток, дело серьезное, ты никому не должен рассказывать о том, о чем я тебе скажу.

— Положись на меня.

Через несколько минут друзья встретились в одном из тех коридоров Дворца, который известен лишь адвокатам и обвиняемым и где так удобно и уютно беседовать, что метр Анри-Робер заявил однажды, что он наконец понял почему все уголовники становятся неисправимыми рецидивистами!

— Ну что, — спросил журналист, — что случилось? Он повесился или нет, твой убийца?

— Мой убийца? — ответил атташе прокуратуры. — Мой убийца? Знай же, малыш, Жак Доллон невиновен!

— Невиновен? Невиновен! Ну и ну! Это что, сейчас вошло в моду переделывать всех убийц в невиновных? Какие у тебя основания утверждать это?

— Вот они, я переписал это для тебя пять минут назад. Читай…

Молодой служащий прокуратуры протянул журналисту листок бумаги.

Копия письма, принесенного метром Жерэном прокурору Республики, письма, адресованного метру Жерэну г-жой баронессой де Вибре.

Репортер недоверчиво хмыкнул:

— Ну, бумажка какая-то!

— Читай, читай, ты увидишь…

Журналист начал читать:

«Дорогой метр, я уверена, что Вы простите меня за то беспокойство, что я Вам причиняю; я обращаюсь к Вам, потому что Вы — единственный искренний друг, которому я доверяю.

Только что я получила письмо от моих банкиров Барбе и Нантей, о которых я Вам часто рассказывала и которые, как Вы знаете, ведут мои финансовые дела.

Это письмо уведомляет меня, что я разорена. Вы понимаете: абсолютно, полностью разорена.

Особняк, в котором я живу, мой автомобиль, вся роскошь, что меня окружает и без которой я не мыслю своей жизни, — со всем этим, как говорят они, я вынуждена буду расстаться.

Эти люди нанесли мне неожиданный жестокий удар…

Дорогой метр, прошло около двух часов, как я получила это известие, которое оглушило меня и от которого я все еще не могу отойти. Я не хочу ждать, когда все начнут меня жалеть и успокаивать, так как в этом случае я стану надеяться, что катастрофа, может быть, не так страшна, как это кажется и т. д. У меня нет семьи, я уже стара; кроме единственного удовольствия помогать молодым талантам, которым я покровительствую, моя жизнь пуста и бессмысленна.

Дорогой метр, друзьям объявляют о решениях, подобным тому, что я только что приняла, прямо и открыто: когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых.

На моем секретере, прямо передо мной, стоит совсем маленькая склянка с ядом, который я скоро выпью до последней капли, без дрожи и почти без страха, сразу после того, как сама лично отправлю Вам по почте это письмо.

Признаюсь Вам, мне ненавистна мысль — это у меня инстинктивно — о том, что меня потащат в морг, как это бывает каждый раз, когда самоубийство оставляет какие-то сомнения.

Именно поэтому я Вам и пишу, чтобы, благодаря Вашему вмешательству с этим письмом, можно было избежать возможных ошибок правосудия.

Я убиваю себя сама.

Не нужно вменять в вину кому бы то ни было мою смерть, никто не виновен в ней, кроме, возможно, злого рока, погубившего меня и мое состояние.

Еще раз прошу простить меня, дорогой метр, за все неудобства, которые причинит Вам моя смерть, и прошу Вас верить, что мои дружеские чувства к Вам были всегда очень искренни.

Де Вибре»

Жером Фандор не сдержался:

— Черт возьми! Вот это бомба! Жак Доллон невиновен, вы его арестовываете, и он пугается до такой степени, что кончает с собой! Да, старина, ну и порядочки на Часовой набережной!

— Здесь никто не виноват.

— То есть, — возразил Жером Фандор, — скорее, здесь все виноваты. Ах, ваши самоуправные аресты, это просто прелесть! И вы, черные мантии, можете еще хвастать, что обладаете необыкновенным чутьем! Черт возьми, этот мальчишка, если он покончил с собой, потеряв всякую надежду оправдаться перед выдвинутым против него обвинением, наверное, был не очень-то весел вчера вечером? Тюремщики должны были проявить бдительность и не спускать с него глаз. Бог мой! Если вы допускаете, чтобы невиновные вешались в тюремных камерах, я тем более не удивлюсь тому, что преступники разгуливают на свободе!

— Ты смеешься, но, дорогой мой, я заверяю тебя, что история эта совсем не смешная… Разумеется, пока еще во Дворце не знают об этом письме. Его совсем недавно принес к прокурору нотариус г-жи де Вибре метр Жерэн. Ты приехал как раз через несколько минут после того, как я отнес оригинал в следственный отдел. К этому делу приставлен Фюзелье.

— Ты думаешь, он сейчас у себя в кабинете?

— Скорее всего. Он должен был сегодня утром приступить к первому допросу этого бедняги Доллона.

— В таком случае я иду к нему. Сам черт не помешает мне вытянуть из этого увальня Фюзелье данные, необходимые для самого прекрасного репортажа, который я когда-либо делал. Да, спасибо тебе большое за всю эту интересную информацию. Но я тем не менее накатаю статью, которая не пожалеет ее величество судебную мантию. Нет, правда, эта история действительно довольно мрачная, но еще больше комичная!

Равнодушный к упрекам, адресованным его другом ко всей судебной братии, атташе прокуратуры повел плечами:

— Ты же знаешь, я…

— Да. да! Прощай, Понтий Пилат! Я поднимусь наверх, в следственный отдел.

— Тогда до скорого.

— До завтра.

И Жером Фандор вновь углубился в коридоры Дворца, стремительно шагая и саркастически улыбаясь, предвкушая — как настоящий профессионал, оценивающий всякий факт с той стороны, сколько строчек можно из него выжать, — разворачивающиеся события, которые послужат ему материалом для резкой статьи, направленной против самоуправства судебных органов.