Любовь во спасение (Отзывчивое сердце) (Другой перевод) - Картленд Барбара. Страница 14

Девушка открыла окно и высунулась наружу. Фаэтон сворачивал с площади на Баркли-стрит. Клеона никогда еще не видела такого прекрасного экипажа, таких великолепных лошадей и человека, который бы правил лучше. Движение фаэтона, легкое и плавное, говорило об опытной руке. Затем экипаж скрылся из виду.

В этот момент девушка почувствовала, что готова заплакать. Сама не зная почему, она почувствовала себя забытой и покинутой.

Глава 5

Синьорина Дория ди Форно бежала через всю комнату, театрально протягивая руки.

— Ваша светлость! Я так долго ждала, — проворковала она своим грудным голосом. Ее темные глаза в густых ресницах почти с обожанием взирали на герцога.

— Граф передал мне ваше приглашение, — сказал он. — Я не ожидал, что вы так быстро вернетесь в Лондон.

— Cielo! 19 Деревня, это быль ужас! — с содроганием воскликнула итальянка. — Так скучно! Так мрачно! Так пусто! Доктора говорят, я должна отдыхать, а не умирать от зевоты.

— И все же вы выглядите лучше, — заметил герцог. — Вы будете петь сегодня вечером или подождете до следующей недели?

Синьорина пожала своими красивыми плечами.

— Не думаю, — кокетливо протянула она, — что я снова буду петь в Воксхолле.

— Не будете больше петь! — воскликнул герцог. — Почему? Что случилось? Этот мошенник Габор разорвал с вами контракт, или он не дает вам достаточно денег?

— Нет-нет, он щедрый, каждый раз, как я говорю с ним, он предлагает мне все больше. Он знает, что я собираю целые толпы. Они любят меня, они хотят слышать мой голос: Дело не в этом,

— А в чем тогда? — спросил герцог.

— Я устала от Лондона, — тихо проговорила Дория, подходя к окну. — Что здесь есть для меня? Только работа и деньги! Никто меня не любит, никто не… как это вы говорите?., не ценит меня… как женщину.

— Вы знаете, что это неправда, — возразил герцог.

— Нет, это правда! — с внезапной яростью вскричала певица. — Ты приходишь, ты занимаешься любовью. Я твоя любовница! Ты только говоришь о свадьбе — говоришь, но ничего не происходит! Совсем ничего! — Голос синьорины достиг крещендо. Герцог направился в другую сторону комнаты и налил себе бренди.

— Мы это уже обсуждали, — проронил он довольно холодно.

— Si, si 20 , я знаю, — ответила Дория. — Ты занимаешься со мной любовью и уходишь домой. А я остаюсь одна — одна, в этой холодной, неприветливой стране!

Герцог глотнул бренди и закашлялся.

— Что за мерзость у тебя тут?

— Мерзость? — возмутилась синьорина. — Но это лучшее, что я могу себе позволить. Если хочешь дорогих вин, ты должен за них платить.

— По-моему, я заплатил, и немало, — спокойно ответил герцог.

— Они кончились! Все кончилось! Погреба пусты, в кладовой ничего. Должен платить за квартиру, а что ты делаешь? Dio mio! 21 Ты говоришь и уезжаешь.

Герцог поставил стакан, подошел к сердитой миниатюрной женщине и приподнял ее голову за подбородок.

— Мне нравится, когда ты сердишься. Ты фыркаешь, как разъяренный котенок. Давай не будем ссориться, Дория. Нынче я в хорошем настроении.

Он хотел поцеловать ее в губы, но итальянка увернулась.

— В хорошем настроении? — переспросила она. — Ты выиграл деньги?

Герцог покачал головой:

— Нет. Я снова обжегся — то ли в восемнадцатый, то ли в девятнадцатый раз. Но удача мне еще улыбнется, не беспокойся, Дория, и тогда ты получишь то изумрудное ожерелье, которое тебе приглянулось.

— Эта глупая игра — просто безумие, — покачала головой Дория,

— Не говори так, — упрекнул ее герцог. — Вчера твой друг граф сорвал куш: он выиграл двести фунтов.

— Что с того? Это ты должен пытаться сорвать… как ты сказал?., куш.

— Я знаю, — устало проговорил герцог, — и делаю все, что могу. Просто фортуна мне не благоволит.

— Почему ты не играешь с другими? — спросила синьорина. — Граф, он говорит мне, что ты всегда выбираешь одних и тех же своих трех друзей. Они умнее тебя! Брось вызов кому-нибудь другому. Может, тебе повезет.

— Позволить тем трем бандитам уйти с моими деньгами? — возразил герцог. — Моя дорогая Дория, я намерен взять реванш. Удача переменчива, не сомневайся!

— А я тем временем должна довольствоваться обещаниями? Обещания, ваша светлость, не насытят мой живот. Думаю, я уеду. — Она не сводила глаз с лица герцога, словно наблюдая за его реакцией.

— Куда ты поедешь? — спросил герцог. Синьорина пожала плечами.

— Куда угодно. В Рим, Мадрид, но, думаю, я поеду в Париж. Наполеон Бонапарт поощряет искусства. Оперный театр каждый вечер полон.

— А как же я? — спросил герцог.

Отвернувшись, певица бросила с притворным равнодушием:

— В Англии много красивых женщин.

— Но ты же знаешь, Дория, что я люблю тебя.

— Я не уверена. Но может, когда я уеду, ты будешь по мне скучать! Ты будешь одинок без меня. Ты мог бы… ты мог бы даже последовать за мной.

— А это мысль, — одобрил герцог. — Да, это чертовски хорошая мысль. Нынче модно посещать Париж.

— Я думаю, — протянула синьорина, — если ты встретишься с Наполеоном, ты тоже его полюбишь. В нем есть… как вы говорите? — величие!

— Я поверю тебе на слово, — мрачно процедил герцог. — Значит, ты твердо решила меня покинуть?

— Нет, нет, я не хочу уезжать! — Она подошла к нему и обхватила руками за шею. — Я люблю тебя, о, мой красивый герцог. Скажи, что ты женишься на мне!

— Дория! Мы обсуждали это тысячу раз и во всех подробностях, — устало ответил он. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться без согласия опекунов, пока мне не исполнится двадцать семь лет.

— Но ты — герцог! Герцог! — вскричала Дория.

— Я весь в долгах, Дория, никто не знает этого лучше тебя. Если сейчас опекуны лишат меня содержания, кредиторы набросятся на меня, как свора гончих.

— Эти опекуны, кто они? — спросила итальянка.

— Кучка несговорчивых старых ворчунов, которых выбрал мой отец, дабы превратить мою жизнь в ад, — ответил герцог. — И, конечно, моя бабушка — вдовствующая герцогиня — одна из них.

Синьорина всплеснула руками.

— Ах! Она такая грозная. Ты знаешь, что она сделала, когда я в последний раз пела в Воксхолле?

— Нет, и что сделала моя бабушка?

— Старая леди сидела в ложе возле сцены. Когда я закончила мою самую страстную, мою самую трудную арию, она сказала так громко, на весь зал: «Хороший голос, но я слышала и лучше». Будь у меня нож, я бы ее убила!

В глазах герцога блеснула веселая искорка, но он постарался успокоить певицу:

— Моя бабушка — сама себе закон. По мне, твой голос восхитителен. А теперь давай забудем эту чепуху насчет твоего отъезда. Ты же знаешь, Дория, мне без тебя не жить.

— Это правда? — Итальянка запрокинула голову и испытующе посмотрела ему в лицо. — Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, но ты мучаешь меня! Если я останусь здесь, то умру от любви.

— Ты очень милая, Дория! — Герцог обнял ее и притянул к себе. Их губы встретились. Затем итальянка взяла его за руку и увлекла за собой в надушенную темноту соседней комнаты.

Прошел почти час, прежде чем герцог вышел на улицу и неторопливо зашагал туда, где ждал в тени его фаэтон с верным Фредди Фаррингдоном, который придерживал поводья.

— Ты чертовски долго, — укоризненно заметил он. — В лошадей словно бес вселился. Пришлось три раза объехать вокруг парка, чтобы они угомонились.

— Надеюсь, ты не ободрал краску с колес, — мрачно заметил герцог, садясь на место кучера и забирая у друга поводья.

— В другой раз, — заявил Фредди, — когда собираешься долго пробыть у своей дамы, бери с собой грума.

— Ты же знаешь, это невозможно. Не хватало еще, чтобы какой-то малый сидел позади нас и вытягивал шею, как жираф, навострив при этом уши.