Однажды темной зимней ночью… Антология - Кидд Джесс. Страница 25

– Вы уж простите мое вторжение, мистер Пембл, – слова сопровождаются делано горестной улыбкой. – Неделю как вас не видела, и кстати, что там у нас с арендной платой? – Она оглядывает комнату, замечает нетронутую кровать, на ней явно не спали, замечает и объедки скудных Пембловых трапез. – Вы что же, мистер Пембл, хотите мне на весь дом напустить крыс?

– Простите, нет, конечно.

– Я, мистер Пембл, содержу мой пансион в чистоте и опрятности.

– Да-да, давайте я вам принесу деньги прямо вниз, – предлагает Пембл со всей учтивостью, какую сумел наскрести в душе.

Миссис Пич пересекает комнату, поднимает занавес, скрывающий фотолабораторию Пембла, заглядывает внутрь.

– Мистер Пембл, мы, кажется, уговаривались, что здесь будет ваша опочивальня, не так ли?

– Ах, простите, да.

Миссис Пич переключает внимание на разбросанные по всей комнате фотокарточки.

Пембл закипает гневом, видя, как миссис Пич берет и с любопытством разглядывает восхитительные изображения тела Лили Уилт.

– Она же мертвая?

– К прискорбию, да.

– Бедная малютка. Сколько же ей было, двенадцать?

– Семнадцать.

– Чахотка, да? Вот ведь напасть, косит, подлая, юных красавиц направо и налево.

– Нет. Никакая не чахотка.

Она, прищурившись, вглядывается в фотокарточку.

– Тогда, наверное, несчастный случай? Вон голова какой странной формы, на виске вроде бы вмятинка.

– Ее голова совершенна. Она скончалась во сне.

– Это что, Лили Уилт?

– Да.

– Та самая знаменитая Лили Уилт?

Пембл молчаливо соглашается.

– «Спящая вечным сном красавица»! В газетах ее называют «Главной праздничной достопримечательностью Лондона»! – Миссис Пич бросает на Пембла лукавый взгляд. – Да жаль, ненадолго.

Пембла охватывают дурные предчувствия.

– О чем это вы?

– Так ее же продали хозяину одного цирка. Погрузят Лили Уилт на корабль, и поплывет она в Америку, а то как же.

Пембл в ужасе вздрагивает.

– Нет, вы только подумайте! – никак не уймет свою трескотню миссис Пич. – В честь этой маленькой замухрышки уже и туалетное мыло назвали!

Пембл сгребает в охапку пальто со шляпой и стремглав бежит к двери.

– Мистер Пембл, плату, будьте так любезны, не забудьте!

Пембл на всех парах несется к семейному особняку Уилтов на Ганновер-сквер. Наметанный глаз дворецкого у парадного крыльца отмечает вот что: весь всклокоченный, пальто нараспашку, взгляд безумный, руки заметно трясутся, губы – тоже. Дворецкий сообщает Пемблу, что за его отсутствием его наниматели «Стердж и сыновья» прислали второго у них по даровитости посмертного фотографа, мистера Стиклса. Мистер Стиклс явился незамедлительно, со всем тщанием провел сеанс и представил мистеру и миссис Уилт коллекцию фотокарточек, коими те совершенно очарованы.

– Позволите ли мне всего лишь… Умоляю, на один момент к мисс Уилт…

– Боюсь, что нет, сэр. – Дворецкий решительно захлопывает дверь перед носом у Пембла.

Пембл бредет прочь. Он едва соображает, что сейчас сочельник. Толпы жизнерадостных людей, легкий снежок, довольные уличные мальчишки и торговцы апельсинами, с пылу с жару каштаны, нарядно украшенные окна лавок – только Пемблу до всего этого нет дела. И вдруг лучик света вспыхивает во мраке. Ему вспоминается образ возлюбленной. Перед мысленным взором встает ее изящный призрак, ее безукоризненное, как у святой, тело.

Заветный голос снова звучит в его ушах: «Поторопись с чем обещал, дорогой Уолтер. Я жду».

Снова окрыленный, Пембл решительно сворачивает к Семи Циферблатам.

У ухмыляющейся барменши Пембл покупает себе порцию горячего пунша, как знакомым кивает местным завсегдатаям и усаживается в пустой кабинке. Тотчас же на банкетку напротив Пембла проскальзывает вертлявый грязноватый субъект и салютует ему, небрежно касаясь пальцами краешка видавшей виды шляпы.

Понизив голос, Пембл излагает ему суть своей преступной просьбы.

Грязноватый субъект шумно втягивает в себя воздух сквозь оставшиеся зубы.

– Это влетит вам в копеечку. Плата двойная. Сочельник, знаете ли, и все такое.

– Главное – позаботьтесь, чтобы с ней обращались бережно. – Уж Пембл знает, как обращаться с подобного сорта темными личностями. – Плачу сверху, если доставите в целости и сохранности.

Темная личность щерится и небрежно касается краешка видавшей виды шляпы.

– Уж будьте покойны, пылинки сдувать будем.

Глухая полночь. Длинный, узкий сверток осторожно поднимают по ступенькам пансиона миссис Пич в занимаемую Пемблом мансарду. Операция проходит без происшествий, домовладелица ни о чем не подозревает, сраженная наповал доброй порцией разбавленного джина.

Пембл велит занести сверток в темную комнату, где у него фотолаборатория. Там уже приготовлено место, где воссоединятся тело и дух Лили Уилт. Пембл почти задыхается от возбуждения, ждет не дождется, когда уйдут незнакомцы в закрывающих лица масках. Наконец-то. Он запирает за ними дверь.

Пембл нетерпеливо распутывает бечевки, руки его трясутся. Охваченный благоговейным страхом, он не осмеливается взглянуть на земное тело возлюбленной целиком. Он по глоточку впитывает в себя восхитительное зрелище. Изящные пальчики ног, точеные икры, бесподобный изгиб бровей, ее милая щечка, отвердевшая как камень…

– Уолтер, милый, – раздается язвительный голос, – на меня и так уже вдоволь наглазелись все кому не лень. Не пора ли тебе наконец вернуть меня к жизни?

Пембл сверяется с полученной от мистера Тумса книгой жизни и смерти. Проверяет, все ли нужные инструменты на месте, и мысленно повторяет последовательность действий. Старается унять неистово бьющееся сердце.

Призрак Лили Уилт плавает по комнате, переливаясь и мерцая в контурах своего облегающего савана, разглядывает собственные фотокарточки.

– Очень даже неплохого фотографа я себе раздобыла, разве нет?

Пембл утирает пот со лба.

– Да, любимая. – И после некоторой заминки добавляет: – Ведь мы могли бы все оставить как есть. Я бы ничего не имел против, останься ты немножко, ну как бы это сказать, бестелесной.

Призрак Лили вонзает в него ледяной взгляд.

– Зато я против. Ты дал мне слово, Уолтер. Я хочу есть конфеты, хочу ездить на балы. – К ее голосу добавляются сладострастные нотки: – Я хочу снова испытывать все прелести земной жизни.

Уолтер краснеет как рак и отводит взгляд.

– Я посмотрю, чем тебе помочь, любимая.

Телесные останки Лили Уилт лежат на твердой поверхности лавки. По полу вокруг лавки расставлены зажженные лампы. Рядом стол – от его вида Пембла бросает в дрожь – с разложенными хирургическими инструментами. Под лавкой жестяное корыто и несколько больших оплетенных бутылей. Пол посыпан опилками. В углу на умывальном столике загадочное собрание предметов. Среди них можно увидеть крылышко коноплянки, зеркало, блюдо с кусками мела и чашу для причастия.

Идут часы. На церкви звонят колокола. Рождество.

Тело и дух Лили Уилт воссоединились, и теперь она сидит в кресле у окна. Чайная чашка возле ее правого локтя наполнена джином. А сейчас она подносит к уху свернутую фитильком корпию. За неимением одежды она позаимствовала ночную сорочку Пембла. Он отводит глаза, чтобы не видеть стежков на воспаленной коже, наискось пересекающих ее декольте.

Фотолаборатория Пембла в страшном беспорядке. В жестяном корыте сгустки запекшейся крови, опилки на полу сбились в кучи. Хирургические инструменты замотаны в саван Лили, а крылышко коноплянки прилипло к стене.

Лили Уилт скашивает глаза, ловит взгляд Пембла.

– Я хочу мороженого, – требует она плаксивым тоном избалованного ребенка.

Лили нравится сидеть возле окна и наблюдать, как внизу по улице снуют прохожие.

По большей части она пребывает в апатии. Целыми днями она грызет орешки и сплевывает скорлупки на пол. Разве что иногда вдруг разражается непристойной песенкой.