Берегись, Ангел! (СИ) - Палла Иоланта. Страница 31

Он улыбается и рассказывает, как они лепили из пластилина животных. Так мило, что я слушаю и не перебиваю.

— А нас опять Дан довезет? — Спрашивает, когда я вывожу его из комнаты охраны, закончив с уборкой.

— Нет, зайчик, мы поедем на автобусе. — Говорю ему, поправляя кофточку дрожащими пальцами, ведь от одного имени одноклассника меня начинает трясти.

— Да? А он сказал, что заберет нас, и мы опять поиграем. — Олежка пожимает плечами и выбегает из здания так быстро, что я не успеваю и рта открыть.

— Олежа, стой! Не беги… — Вылетаю из фитнес-центра следом за ним и в ужасе замираю, когда вижу Аристова около спорткара.

Делаю пару шагов, но не чувствую ног, потому что в руках у Данияра знакомая коробка с конструктором…

Глава 33

Ангелика

Стыд — жуткое чувство, которое способно поглотить тебя в самый неподходящий момент. Именно так произошло со мной. Я несколько минут стояла, как вкопанная и не могла пошевелиться, хотя нужно было подойти к братишке и Данияру, сказать последнему, что мы благодарны, но едем на автобусе, только я замерла и наблюдала, как улыбается Олежка, когда Дан дает ему коробку. Они о чем-то говорят, а у меня в ушах раздается гул и шипение, словно на канале профилактика.

Мысли стремительно пробегают в голове, и я понимаю, что это та самая коробка. Не другая, нет. Та самая, а значит, Аристов в курсе, что произошло в тот день в квартире. Наверное, Олежка рассказал ему, потому что другого объяснения я не находила.

— Тебе кроссовки к асфальту прибили, Цветкова? — С улыбкой спрашивает Данияр, выводя меня из оцепенения. — Поехали.

Начинаю часто дышать из-за злости на этого самоуверенного мажора, который по каким-то неведомым мне причинам прилип к нам и не собирается отлипать, судя по поступкам и странному взгляду.

— Смотри, Лик, а Дан спас конструктор. — Хвастает братишка, когда я все же нахожу в себе сил подойти ближе. — Он настоящий герой.

Олежка дает пять Аристову и не перестает прижимать к себе большую коробку, чем заставляет меня чувствовать себя злобной мачехой, желающей отобрать у ребенка крохи счастья.

— Олеж, это, конечно, хорошо, — говорю сдержанно и спокойно, по крайней мере мне хочется верить, что именно так звучит голос, — спасибо, Данияр…

— О-о-о, а почему Данияр? — Громко перебивает меня братишка. — Он ведь Дан. Просто Дан.

Аристов смеется, а я стою с открытым ртом, пока он объясняет, что Дан всего лишь сокращение от полного имени. Я не знаю, от чего меня больше начинает лихорадить, от поведения Дана или от того, как улыбается брат в его присутствии. Как же просто ему удалось заслужить доверие Олежи, и ведь мажор не думает, насколько потом больно ребенку, когда новый друг возьмет и исчезнет из его жизни.

— Все, Олеж, пойдем на остановку, а то опоздаем на автобус. — Говорю и протягиваю руку братишке, только тот супится и смотрит на меня исподлобья.

— Нет. Я поеду только с Даном.

— Олеж. — Стараюсь вложить в голос, как можно больше строгости, но брат продолжает стоять на месте.

— Цветкова, ну в самом деле, — без усмешки произносит Данияр, становясь за спиной у Олежки и помещая руки ему на плечи, — время позднее. Хочешь, чтобы ребенок трясся в автобусе? Или на хулиганов нарваться? Садись, довезу и слова не скажу.

Перевожу взгляд с братишки на одноклассника, который вдруг повесил над головой нимб и прилепил себе ангельские крылья, и просто клокочу от злости. Внутри борются два противоположных чувства, но я беру себя в руки, чтобы не накричать на Олежку. Он точно этого не заслужил, в отличие от того, кто стоял рядом и нагло пользовался моей беспомощностью. Снова. В очередной раз показывал, что я пустое место, и мое слово ничего не значит.

— Вот и хорошо, — резюмирует Данияр и кивает на спорткар, к которому с визгом радости бежит Олежка, — Цветкова, лицо проще сделай, и люди к тебе потянутся. — Тихо говорит мне и открывает дверку.

Больших усилий стоит не сорваться с места и не убежать в противоположном направлении, и только Олежина улыбка во все лицо заставляет сжать кулаки и сесть на сиденье. Аристов снова повторяет вчерашние действия, нарочно задевая бедро рукой, когда пристегивает нас. Меня точно током прошибает и бросает в пот от легкого прикосновения. Да, что же это такое?!

Смотрю только вперед, изучая лобовое стекло и не обращая внимания на хозяина машины, который убивает своей наглостью. Стоит отъехать на несколько метров от фитнес-центра, как Данияр добивает меня окончательно, спрашивая у Олежки:

— Ты голоден, боец?

— Не-е-е, меня Лика на работе накормила. — Братишка водит рукой по коробке, которая мирно стоит у нас в ногах. — Картошкой жареной и огурцом. А Ваня мне шоколадку дал и чая налил. — Выдает все Олежа, заставляя мои щеки гореть.

— Даже та-а-ак, — усмехается Дан, и я чувствую его пристальный взгляд, хоть и смотрю в одну точку, — я бы тоже от картошечки не отказался с поджарочкой.

— А Лика мне такую и делает, — радостно произносит братик, от чего мои руки начинают потрясываться, — только мы тебя не угостим, там дома…

— Олежа! — Резко вылетает у меня.

В салоне виснет гнетущая тишина, а я смотрю в одну точку на лобовом стекле. Пытаюсь не думать, как это выглядит со стороны, и что думает Аристов. Наверняка, ничего хорошего. Как-то ведь он вернул конструктор?

Не нужно быть Вангой, чтобы понять, где он мог забрать подарок. Владимир продал, а Дан выкупил. От этой мысли становится тошно. Все равно потратил деньги…

— Не страшно, боец, я и сам приготовлю. — С улыбкой отвечает Аристов, и Олежка снова оживает, начиная рассказывать, как провел день в детском саду, а потом и в комнате охраны.

Молчу, потому что меня колотит внутри, а если заговорю, то сорвусь на Дана. Нельзя вот так нагло врываться в чужую жизнь и вносить свои правила. Нельзя!

Дорога до дома кажется настоящим адом, потому что в моей голове война. Мысленно сражение с Данияром, которому я обязательно все выскажу, но только не при Олежке.

— Спасибо. — Скупо бросаю ему и увожу ребенка домой, снова ощущая на себе тяжелый взгляд.

Так можно и спину прожечь.

Перед дверью мы с Олежей замираем и переглядываемся. Я киваю ему и слегка улыбаюсь. Если Владимир опять на кураже, то придется сидеть смирно. Медленно поворачиваю ключ и открываю дверь, заглядывая в коридор. Вроде тихо.

Заходим внутрь. Я забираю коробку из рук братишки и чуть ли не охаю, когда в коридоре загорается свет.

— Где бродите так поздно? — Хмурый Владимир стоит около входа в спальню и пронзает нас взглядом.

— Я на работе была.

— Укладывайтесь. Уже поздно. — Говорит после недолгой паузы, и я толкаю Олежку к двери в нашу комнату. — Ангел, — останавливает меня отчим, поглядывая на конструктор, — пусть этот твой дружок, — он кивает на коробку, — держится подальше от моего сына. Я тебя предупредил. — Цедит сквозь зубы, а я замечаю в тусклом свете, что у него под левым глазом припухлость, которая точно превратится в синяк. — Просто так ему то, что сделал, с рук не сойдет. Спокойной ночи.

Дверь в его спальню с грохотом хлопает, а я вздрагиваю, пытаясь переварить услышанное. Медленно волочу ноги в нашу комнату, где Олежка успел скинуть с себя одежду и схватить полотенце, и опускаю коробку на пол. Братишка радуется, а я даже представить боюсь, чем обернется для нас этот подарок.

Все повторяется. Олежка снова после купания играет с лампой, а я не подхожу к окну, не желая видеть там спорткар. Что ему надо? Чего этим добивается?

Меня трясет даже тогда, когда ложусь в постель и обнимаю братишку. От злости, ненависти, страха… Да от всего…

Я с трудом засыпаю и просыпаюсь от того, что через закрытую дверь пробирается приятный аромат. Мне кажется, что пахнет омлетом. Мама раньше часто готовила его по утрам.

Открываю глаза и понимаю, что это не сон, а явь. Судя по шагам и шуму, Владимир уже на ногах, и мне страшно увидеть бутылки с раннего утра. Пропускаю свою привычную тренировку и лежу, смотря в потолок. Желудок начинает завывать от голода, но я продолжаю смотреть в одну точку, и когда звенит будильник, бужу Олежу.