Охота на птичку (СИ) - Эклер Натали. Страница 43

Номер у нас небольшой, но очень уютный. Светлые, теплых тонов, стены, паркетный пол, классическая деревянная мебель, портьеры. На потолке ‒ люстра, в углу ‒ массивный напольный светильник с широким бежевым абажуром. Старая добрая европейская классика. Никогда не жила в таком интерьере, но всегда мечтала.

‒ В душ вместе? — подмигивает Никита, бросая наши рюкзаки у огромной кровати.

‒ Ты первый, ‒ иду я в отказ. Гигиенические процедуры в присутствии парня для меня перебор.

Совершенно не стесняясь, он раздевается, бросает одежду на кровать и скрывается за массивной дверью. Я еще раз осматриваюсь, притормаживая взглядом на кровати.

И чем я отличаюсь от девушки из эскорта? — выпрыгивает невесть откуда мерзкая мысль. Приехала с богатым парнем в Париж на несколько дней, он за все платит и ждет, что я буду ублажать его на этой огромной кровати. Получается, что я здесь в роли содержанки. Нет, так не пойдет. В моем понимании, если мы равноценные партнеры и вместе отправились в путешествие, то и расходы должны делить поровну.

Размышляя так, я разбираю свои вещи, достаю футболку для сна и косметичку. Потом берусь развесить сброшенную одежду Никиты и нечаянно вытряхиваю из кармана несколько кредиток. Решение приходит молниеносно: перечислю на его карту свою часть затрат на поездку и покончу с угрызениями совести. Примерно калькулирую стоимость отеля и билетов, плюсую два ужина и перевожу сумму.

Но если Гордиевский увидит платеж от моего имени сегодня, мы разругаемся. Ему мои феминистические взгляды — что быку красная тряпка. Поэтому я делаю отложенный перевод, который придет только в понедельник. Не хочется портить сегодняшний вечер, пусть волшебство Парижа кружит меня дальше.

Но волшебство неожиданно исчезает уже в ванной. Вместе со струями воды на мою голову обрушивается ужас: я осознаю, что попала в западню.

Ни к чему не обязывающий секс невозможен — уж точно не в моем случае, а общего будущего у нас с Никитой нет. Завтра он полетит домой или в Польшу, а я ‒ доучиваться и работать в Испанию. Так все и закончится. Навсегда закончится здесь, в Париже.

Истуканом стою перед дверью, хватаюсь за дверную ручку и не осмеливаюсь нажать. И так раз пять подряд. Руки трясутся, губы побелели, глаза лихорадочно блестят.

Шампанское абсолютно выветрилось, а от кальвадоса, на который Никита подговаривал меня по дороге к отелю, я отказалась. Зря. На пьяную голову и море по колено, и горы по плечо, и голый мужик за дверью на одну ночь ‒ пофигу. Но я трезвая и опять начинаю во всем сомневаться.

«Бежать некуда, иди уже, ‒ уговариваю себя. ‒ Ты его любишь, он тебя хочет. Это ни разу не равнозначно и не закончится для тебя хэппи-эндом, но лучше сделай и пожалей, чем будешь потом жалеть, что не сделала».

В этот момент раздается стук в дверь. Я вздрагиваю и отскакиваю.

‒ Ты там уснула, Птичка? — спрашивает Никита низким сексуальным голосом.

Молчу.

— Все в порядке, Соня? — теперь уже взволнованно интересуется он. Но я не знаю, что ему ответить.

Поворачиваю замок, нажимаю на ручку.

Он просовывается в дверь, а я, наоборот, пытаюсь высунуться, и мы чуть не сталкиваемся лбами. Шарахаемся и замираем.

‒ Эээй, ‒ Никита протягивает руку. ‒ Что с тобой? Ты бледная.

Он взлохмаченный, немного сонный и вовсе не голый — в джинсах. Ремень расстегнут, пояс спущен и видна цветная резинка боксеров, а выше ‒ шикарные рельефы голого торса… Какой же он красавчик! Сексуальный и очаровательный.

‒ Я задумалась, ‒ сознаюсь я и тут же начинаю заикаться. — Мы с тобой, ты и я, мы…

Он смотрит внимательно и чуть искоса, улыбаясь одним уголком губ. Потом берет меня за руку и тихо произносит:

‒ Иди ко мне.

Я вздрагиваю от этого прикосновения, но шаг навстречу все же делаю, останавливаюсь рядом. Теперь мы совсем близко, но пока не соприкасаемся ‒ какие-то сантиметры между нашими телами еще остаются.

Задираю голову и ловлю его полыхающий взгляд. Я догадываюсь, на что способен этот огонь, и мне страшно в нем сгореть. Поэтому и бегала от него, пряталась от космической силы притяжения, тщетно пыталась ему противостоять.

Однако именно сейчас Никита смотрит иначе. Под огненной завесой страсти я замечаю нежность. Его взгляд не жжет, а греет, дарит надежду на лучшее, что может произойти между мужчиной и женщиной — любовь. И я цепляюсь за это тепло, растворяюсь в нем и отдаю свое. Мы в очередной раз подвисаем.

Ток несется по нашим венам, пронизывает все клетки, самозаряжается и соединяется через зрачки. Вспышка. Разряд. Вдох. Выдох. Вспышка. Разряд.

Не разрывая контакт, Никита подхватывает меня и в одно движение перемещается на кровать. Нависает сверху.

Смотрим жадно, дышим громко, искрим и воспламеняемся, вжимаясь друг в друга телами.

Он срывает с меня футболку и трусики, сбрасывает джинсы, белье и надевает презерватив. Перед тем, как нависнуть снова, тяжело опускает руку на самый низ моего живота и медленно, с напором, ведет вверх. Ровно по центру, до самой шеи. Это тягучее движение раздирает меня на части. Я задыхаюсь и хватаю губами воздух, когда он слегка прижимает шею и накрывает мои губы своими.

Входит он резко. Настолько, что я не сразу соображаю, что происходит с моим разгоряченным телом, и замираю, а спустя пару секунд содрогаюсь от раздирающей боли. Сжимаю челюсть и зажмуриваюсь, пытаясь сдержать крик, но не удается. На выдохе издаю такой дикий полустон-полувопль, что Никита останавливается и так же резко выходит из меня, приподнимается и перекатывается на бок.

Смотрит ошарашенно, а я, все еще под действием болевого шока, резко подтягиваю ноги к груди и отползаю в спинке кровати, прихватив тонкое одеяло, лежавшее под нами.

На нем ‒ небольшое пятно крови. Откуда? Почему? Ведь так не должно быть! Девственности меня лишил год назад тот франкоголландец, и кровь тогда уже была. Да что ж со мной не так?

Никита приподнимается и тоже садится, резко встряхивает головой и упирается в меня пытливым взглядом. Вид у него абсолютно потерянный, он даже руки в стороны развел в недоумении. Впервые вижу его таким.

Смотрит, не моргая. Въедается в глаза с таким остервенением, что я закрываюсь, обхватив себя за плечи, но взгляд не отвожу, отражаю его молнии.

‒ Соня? — он произносит мое имя требовательным тоном, и от этого в горле у меня колет, а в глазах начинает больно щипать. Мне так обидно, и больно, и стыдно, что вот-вот разрыдаюсь.

И тут он придвигается, сгребает меня в охапку и крепко сжимает. И столько нежности ощущается в этих сильных объятиях, что все мое напряжение растворяется вместе с болью.

‒ Ты почему не сказала, маленькая? Я все голову ломал, почему ты дикая такая, — шепчет он мне в ухо ласково, и я больше не могу сдерживать слезы. Они текут ручьем, а он целует мои мокрые щеки, гладит волосы, плечи, руки и продолжает что-то говорить.

Не могу разобрать всех слов, в висках стучит, слезы душат, но по интонации определяю, что он вовсе не злится и даже рад быть первым. Только у меня от его радости истерика случается. Получается, что я лгунья?

‒ Ники, я не хочу обманывать, ‒ рыдаю я. ‒ На самом деле у меня уже был секс, то есть почти. Было очень больно, парень испугался. Не получилось толком.

‒ Не повезло ему, ‒ улыбается Никита и легонько целует меня в нос. ‒ А я везунчик, помнишь? У нас все получится, Птичка! Не надо плакать, иди сюда, ‒ он отбрасывает одеяло, которое все это время было между нами, и прижимается к моей оголенной груди.

Просовываю руки под его предплечья и крепко обнимаю, уткнувшись мокрым носом в ключицу. Кожа у него мягкая и пахнет так хорошо, что не могу надышаться ‒ вдыхаю и вдыхаю. До головокружения.

За окном пошел дождь. Он приятно шелестит, большой желтый фонарь подсвечивает гнущийся под ветром платан, создает причудливые тени на стенах нашего уютного номера.

Никита гладит мои плечи, рисует узоры по лопаткам и тепло дышит в макушку. Мы растворяемся друг в друге и, подобно ветвям платана, слегка раскачиваемся на волнах нежности.