Мгновения любви - Картленд Барбара. Страница 12

— Нам хочется верить, будто мы действительно способны на это, хотя для кого-то это всего лишь притворство.

Немногие способны воспринимать все так живо и искренне, как вы.

Девушка благодарно улыбнулась Валери. Их взгляды встретились, и она с трудом отвела глаза.

— Я… мне… надо идти. — Это был голое разума, потому что она старалась не слышать, что говорило ей сердце.

— Но не раньше, чем я нарисую вас. Если так будет проще, я могу сам поговорить с вашим наставником и попросить его разрешить вам помочь мне.

— Нет, нет, не надо! Не делайте этого! Я же говорила вам… Он рассердится, если узнает о нашем… столь необычном знакомстве.

— Ничего не понимаю! — недоумевал Валери. — Вы учитесь живописи. Ваши родители отпустили вас в заграничное, путешествие с вашим учителем. Для большинства девушек вашего возраста такая свобода уже может показаться выходящей за рамки дозволенного.

— Да, вы правы, — поторопилась согласиться Симонетта. — Но моему учителю не понравится, что я трачу время на разговоры, как некоторые художники. Он привез меня сюда рисовать!

— Выходит, вам известно, что импрессионисты имеют привычку проводить время в бесконечных разговорах, — улыбнулся Пьер.

— Разумеется, — ответила Симонетта, не сомневаясь, что именно такого ответа ждет ее новый знакомый.

Он снова вопросительно посмотрел на нее.

— Поскольку вам позволено заниматься тем, чем вы хотите, умоляю вас, не уходите из моей картины. Ваши отношения с вашим наставником ни в коей мере меня не касаются. Но только до тех пор, пока они не мешают вам помогать мне в завершении грандиозного творения, которое на ближайшем Салоне провозгласят «Картиной года».

Оба они прекрасно знали, что подобное никогда не случится с работой импрессиониста. Поэтому Симонетта легко угадала сарказм в словах Валери.

— Я задержусь еще минут на пять, но, возможно, завтра, когда мой учитель отправится в гостиницу на очередную встречу художников, мне, как и вчера вечером, удастся снова прийти сюда.

— Лучше приходите пораньше, пока светло. Тогда мы достигнем большего эффекта.

— Вы не думаете, что Храм любви при свете луны — это было бы более романтично?

— Я думал об этом, но в Ле-Бо есть другие уголки, которые при лунном свете кажутся просто волшебными. Вы уже видели их?

Симонетта покачала головой.

— Я ведь только вчера приехала.

Пьер улыбнулся.

— Тогда вам еще предстоит их увидеть. Предвкушение встречи волнует даже больше, чем сама встреча. Можете вы пообещать мне кое-что?

— Я боюсь давать обещания, если не уверена, что смогу их выполнить. Обычно я стараюсь держать слово. Мне кажется… нечестно не выполнять обещанное.

— Вот поэтому я и хочу, чтобы вы, мадемуазель Симонетта, пообещали, что разрешите мне быть первым, кто покажет вам Ле-Бо при свете луны.

Глаза девушки заблестели от восторга.

— Я увижу Ле-Бо в лунном свете?! О, как мне этого хотелось! Особенно в сопровождении того, кто все здесь знает, а то я боюсь пропустить самые красивые места.

— Обещаю, со мной вы ничего не пропустите, — заверил ее Пьер.

Симонетта задумалась.

— Это будет… не просто, — заметила она, помолчав.

— Я подожду.

«Отец придет в ярость!» — промелькнуло у нее в голове.

Но ведь сам он не обещал ей показать Ле-Бо при свете луны. И следующей ночью он непременно отправится к своим художникам, тем более если приедет Сезанн. Но все-таки совесть мучила ее, и девушка думала о том, как бы ей невзначай упомянуть в разговоре с отцом о встрече с Пьером Валери.

Хотя он наверняка не одобрит знакомства с посторонним мужчиной, поскольку ей вообще не полагалось бы выходить из дома в отсутствие отца!

— Я буду ждать вас завтра вечером! — негромко произнес Пьер.

— Я приду, если у меня получится, — пообещала Симонетта, сознавая, сколь сомнительно принятое ею решение, какие неприятные последствия может повлечь за собой.

Словно камень, брошенный в пруд, от которого круги расходятся по воде до самых берегов.

Впрочем, не стоило слишком уж давать волю своему воображению.

Внутренний голос говорил ей, что она может доверять этому человеку, хотя почему у нее возникла такая уверенность, она не знала.

И все-таки нисколько не сомневалась: Пьер Валери не сделает ничего, что было бы ей неприятно или причинило бы боль. И ей очень хотелось посмотреть Ле-Бо в лунном сиянии.

«Он художник, и я пытаюсь стать таким же художником, — размышляла Симонетта. — Это то общее, что роднит нас. И ему покажется странным, если я стану настаивать, будто не могу одна пойти с ним погулять по окрестностям. Подобное поведение мало соответствовало бы моей роли ученицы художника».

Несомненно, отец не отпустил бы ее одну ни с кем из мужчин. Но Симонетта Террингтон-Тренч тем более не должна была общаться с каким-то художником. Да еще из числа тех, кого общество решительно не желало признавать.

Родственники и знакомые отца в Англии пришли бы в ужас, узнай они, что Симонетта вообще заговорила с подобным типом.

«Надо воспользоваться случаем, пока у меня появился такой шанс», — мелькнула у нее дерзкая мысль.

Как только она вернется в Англию, ее представят ко двору. И тогда ее везде и всюду, ночью и днем будут сопровождать родственницы, которым отец доверит эту почетную обязанность.

«Подобного шанса у тебя больше никогда не будет», — словно шептал ей на ухо кто-то невидимый. Может, это камни Ле-Бо смеялись над ее щепетильностью, ее неумением воспользоваться предоставленной ей на время независимостью.

— Я приду… Обещаю, приду… — вслух произнесла девушка и по глазам Пьера поняла, как он обрадовался ее словам. — А сейчас у нас есть только пять минут. Иначе мой учитель начнет беспокоиться, не случилось ли чего со мной.

И не дожидаясь ответа Валери, Симонетта побежала к храму. Добежав, она остановилась в дверях, как стояла накануне: руки распростерты, голова откинута, взгляд устремлен на скалы, возвышавшиеся над ней.

На ней было белое платье, и ее фигура, казалось, сливалась с древними каменными руинами, и лишь ослепительно ярким и сочным цветовым пятном отливали золотом в солнечных лучах волосы девушки, напоминая танцующие языки пламени.

Пьер Валери не мог отвести изумленного взгляда от картины, представшей его взору. Сам Боттичелли затруднился бы передать на холсте эту таинственную красоту. Молодой художник стоял в безмолвии несколько секунд, затем очнулся и стал лихорадочно писать.

Симонетта видела, что отец поглощен своей работой, но солнце уже скользнуло вниз по небосклону, тени становились длиннее. Краски вокруг изменились, и она отложила холст.

Девушке не очень нравилось то, что у нее получалось. И она решила на следующий день начать все сначала. Может, настанет момент, когда ее рукой будет двигать Всевышний, и тогда придет конец беспомощной сумятице красок, которая царила пока на ее холсте.

Она направилась к отцу, но он так глубоко погрузился в работу, что даже не заметил ее приближения, пока она не заговорила с ним.

— Думаю, мне пора возвращаться домой, папа.

— Неужели? — удивился герцог.

— Уже поздно, и, если мы собираемся обедать у графа, мне надо переодеться и привести себя в порядок.

Герцог улыбнулся.

— Никогда тебя не видел такой замарашкой, — признался он. — Полагаю, нам обоим следует позаботиться о своем виде, хотя, несомненно, мы вряд ли сможем соответствовать изысканной роскоши графского замка.

— Знаешь ли ты что-нибудь об этом графе, кроме того, что он покровительствует художникам-импрессионистам?

— Можно сказать, ничего. Как все богатые французы, он живет в роскоши. Но, думаю, ему далеко до прежних правителей Ле-Бо.

Симонетта рассмеялась.

— Я бы предпочла обедать в старом замке, а не у графа.

Представляешь, как было бы замечательно!

— О да, ты права! Но там мы не смогли бы восхищаться творением Моне. По правде говоря, эта картина — единственное оправдание пустой траты времени. Оно нам с тобой сейчас дорого.