Мгновения любви - Картленд Барбара. Страница 7

Становилось нестерпимо жарко сидеть на солнцепеке с непокрытой головой, и Симонетта вошла в дом в поисках прохлады.

Присев в удобное кресло, она, должно быть, задремала, а когда очнулась, ее отец стоял в дверях.

— О, папа, ты уже вернулся! — воскликнула Симонетта.

— Только из-за жары. Солнце печет нестерпимо, я умираю от жажды.

— Может, приготовить чай? Или поискать, нет ли в доме вина?

— Думаю, вина я выпью попозже, в гостинице, а сейчас лучше чаю, хотя я предпочел бы что-нибудь холодное.

Симонетта вышла в кухню и, пока чайник закипал, отыскала лимон среди запасов Мари. Выжав сок лимона в стакан, она подала его отцу, и тот с удовольствием выпил.

— Интересно, какие фрукты можно купить в это время? — вслух подумал герцог. — Когда мы добирались сюда, я заметил, что вишни уже краснели сквозь листву.

— А я видела маслины, но из них напитка не получится.

За дверью послышались чьи-то шаги, и отец с дочерью удивленно повернулись к двери. На пороге появился незнакомый смуглый человек, типичный француз, в элегантном костюме для верховой езды и в сапогах, начищенных до зеркального блеска.

— Добрый день! Дома ли Луи Готье? — спросил он по-французски.

Герцог поднялся навстречу незнакомцу.

— Нет, он в Париже. Я его друг, и он предоставил мне свой дом на время отъезда.

Француз улыбнулся.

— Если так, уверен, вы художник.

— Стараюсь им быть. Меня зовут Клайд Колверт.

Француз задумчиво посмотрел на него, слегка нахмурившись, затем произнес:

— Судя по вашему акценту, мсье, вы англичанин. Кажется, я уже слышал от Готье о вас. Думаю, он продает ваши картины.

— Когда у меня есть что-нибудь на продажу, — сухо ответил герцог. Француз рассмеялся.

— Большинство живописцев говорят» «…если б я мог хоть что-нибудь продать». Понимаю, рынок плох, но, признайтесь как художник, было ли когда-нибудь иначе?

Герцог не ответил. Симонетта заметила, что француз смотрит не столько на отца, сколько на нее.

— Позвольте мне представиться, — заговорил он немного погодя. — Я граф Жак де Лаваль, покровитель художников и, Готье это подтвердит, его очень хороший клиент.

Герцог, молча, слегка поклонился. Выдержав паузу, граф попросил:

— Не представите ли вы меня мадемуазель.

— Это — моя… моя ученица, Симонетта, — быстро сказал герцог.

— Имя ей очень подходит, — заметил граф. — Она, несомненно, поразительно похожа на ту, в честь кого названа.

С этими словами он подошел к Симонетте, она протянула ему руку, но граф не пожал ее, как ожидала девушка, а поднес к губам.

— Очарован вами, мадемуазель, — произнес он по-французски, — и, поскольку вы тоже художница, я надеюсь, вы позволите мне посмотреть ваши работы.

— Их не так много, — поспешила ответить Симонетта.

Граф засмеялся..

— Меня заинтересовало бы все, что сделано вами.

Это был столь явный комплимент, что Симонетте стало неловко.

Но, к ее удивлению, герцог улыбнулся и воскликнул:

— Лаваль! Теперь я вспомнил, где слышал ваше имя. В прошлом году вы приобрели картину Клода Моне, он рассказывал мне. Это делает честь вашей коллекции.

— Я большой поклонник Моне.

— Как и я.

Не ожидая приглашения, граф сел, и несколько минут спустя мужчины углубились в обсуждение работ Моне.

— Он открыл значение света, — заметил герцог. — Можно ли сказать больше об этом выдающемся человеке?

— Да, это так, — согласился граф.

Беседуя, он не спускал глаз с Симонетты, и ее не покидало чувство, что граф затеял весь этот разговор только для того, чтобы побыть в ее обществе. Она попыталась убедить себя, что это ее фантазия, но выражение темных глаз графа смущало девушку. Симонетта поднялась и вышла в кухню посмотреть, не закипел ли чайник.

— Ваша ученица очень молода, — обратился граф к герцогу, бесцеремонно оборвав беседу о Моне.

— Очень молода, — коротко ответил герцог. — Я взял ее с собой только потому, что у нее есть талант. Жаль было бы не дать ей воспользоваться этой поездкой.

— О да! — согласился граф. Когда Симонетта возвратилась с подносом, на котором стояли три чашки и чайник, он вдруг сказал:

— Я был бы счастлив, мсье Колверт, показать вам и вашей ученице свою коллекцию. Часть ее я держу здесь, в своем замке, хотя основная коллекция остается в Париже.

Герцог колебался.

— Мы приехали ненадолго. Хотелось бы успеть сделать побольше этюдов здесь, в Ле-Бо.

— Я не стану покушаться на ваше рабочее время, — ответил граф с улыбкой. — Если вы и мадемуазель Симонетта согласитесь отобедать у меня завтра вечером, я не только пришлю за вами карету, но обещаю показать вам «Лето»

Моне. Я купил картину шесть лет назад.

— Ее купили вы?! — воскликнул герцог. — О, я мечтал увидеть эту картину.

— Она висит в моем замке на почетном месте. У меня есть картины и многих других импрессионистов. Уверен, вы их оцените.

От такого приглашения отец не в силах был отказаться.

Симонетта это почувствовала. Сама же она думала о том, что ей надеть по случаю визита к графу. Ведь отец не разрешил ей взять с собой ни одного вечернего платья.

Как будто угадав, о чем она думает, граф сказал:

— Не сомневаюсь, вы будете рисовать до захода солнца, но, поскольку обед неофициальный, вы можете не тратить время на переодевание.

— Очень любезно с вашей стороны, — поблагодарил герцог. — Я очень хочу увидеть «Лето». Картина была продана раньше, чем я смог ее посмотреть, хотя мы много говорили о ней.

— В таком случае предвкушаю удовольствие от возможности показать вам это произведение.

С этими словами граф неохотно поднялся, отказавшись от чая.

— Я оставил свою лошадь на попечении какого-то мальчишки. Не хотелось бы доверять ему ее слишком надолго.

Он протянул руку герцогу.

— До свидания! Увидимся завтра вечером.

— Спасибо, — ответил герцог.

Граф взял руку Симонетты.

— Говорил ли кто-нибудь вам, мадемуазель, что ваше лицо и ваши волосы — вот истинная находка для живописца? Впрочем, возможно, это подвластно лишь кисти Боттичелли.

— Меня больше привлекает пейзажная живопись, — ответила сдержанно Симонетта.

— Мы должны найти кого-нибудь, кто сумеет нарисовать ваш портрет, — не унимался граф.

— Я хочу стать художником, мсье, а не моделью!

— Мы еще поговорим об этом позже.

Целуя руку девушки, граф задержал ее чуть дольше, чем требовалось. Потом он направился к выходу в сопровождении подчеркнуто вежливого герцога. Симонетта отерла руку о подол юбки. Почему-то прикосновение губ этого графа вызывало у нее отвращение.

Герцог возвратился в комнату.

— Слишком уж Лаваль заинтересовался тобой, — сказал он, снова принимаясь за чай. — Лучше бы тебе ни на какой обед не ездить.

— Но, папа, я хочу видеть Моне! А ты правда слышал о графе прежде?

— Да, — подтвердил герцог. — Он скупил много картин импрессионистов, и, насколько я слышал, ему случалось проявлять щедрость по отношению к художникам.

— Тогда воображаю, насколько он богат. Ведь ты всегда говорил, что немногие стремятся коллекционировать картины импрессионистов.

— Это правда. Но когда-нибудь, готов держать пари, и Моне, и Ренуар, и Сезанн, и многие другие будут оценены по достоинству.

— Когда-нибудь? Ты хочешь сказать: после их смерти?!

— Боюсь, это так. Как ни жаль, но признание часто приходит к художнику после смерти.

— Как это грустно, папа! Но твои вещи я ценю уже сейчас и надеюсь, когда-нибудь люди оценят и мои.

— Пусть восхищаются твоими картинами, но, черт побери, руки им придется держать от тебя подальше, или я отошлю тебя назад в Англию!

— Не раньше, чем я нарисую скалы Ле-Бо с дюжину раз! — воскликнула Симонетта. — Ведь этот граф наверняка ведет себя подобным образом с любой женщиной, какая попадется ему на пути.

— Уверен, ты права! — сухо согласился герцог. — Но я не позволю ему причислить тебя к его победам.