Любовь в объективе (СИ) - Штауб Светлана. Страница 35

— Господин судья, позвольте узнать, с чем связанно изменение формулировок обвинений? — спрашивает он.

— Если хотите предоставить материалы в оправдание вашего клиента, прошу. В противном же случае прошу не перебивать суд.

Ловлю на себе напряжённый взгляд адвоката и понимаю, что что-то тут не так. Нет, я готов к любому исходу, но недовольство адвоката меня напрягает.

Дальше и вовсе происходит то, что заставляет меня знатно попотеть — судья просит какого-то мужика поднести ему документ. Получив тот, судья зачитывает содержимое. Оказывается, что документ является иском, поданным от имени той самой персоны, которая пострадала в момент похищения. Имени не оглашается. Но ведь я прекрасно знаю, что только один человек мог подать на меня иск за похищение.

— Отягчающие обстоятельства, нанесение вреда здоровью, предумышленное похищение, — судья перечисляет всё, что вот-от будет повешено на меня.

Нет, я, конечно, готов к любому исходу, но… к такому я не готов. Дело даже не в том, что сейчас, пока я пытаюсь переварить ситуацию, судья пророчит мне лишение свободы — от трех до пяти лет. Дело в том, что я совсем не ожидал такого от Эвелины. Дело в том, что я сейчас понимаю, что никакой любви нет и быть не может. Нет, я всё ещё осознаю, что виноват перед ней. Но… Но она хотя бы могла не врать мне в глаза? Адвокат пытается протестовать, говорит, что данный иск не был предоставлен стороне защиты для изучения. Но судье уже всё равно. Да и мне тоже как-то уже всё равно. Не всё равно только на Эвелину. Мне вообще не всё равно, что она предала меня как последняя дрянь. Как тварь! Как когда-то меня предал Майк!

С каждой секундой я закипаю всё сильнее и сильнее. Уже не могу держаться. Хочется встать и вмазать кому-нибудь. Плевать, что я, вроде как, пытаюсь сохранять спокойствие. Плевать, что я, вроде как, стараюсь больше не сходит с ума. Плевать на всё!

Я поднимаюсь и бью по трибуне. Судья содрогается, глядя на меня. Он поднимается, снимает очки и требует вызвать охрану. Адвокат закрывает глаза и молча мотает головой.

— Дрянь! — кричу я. Весь судебный процесс записывается на камеры. Я знаю, что его будут транслировать по телевизору. Какие-то отрывки покажут точно. Поэтому я открываю рот и произношу свою речь, уверенный в том, что это-то они должны показать точно. — Эвелина, если ты это видишь, хочу, чтобы ты знала, что теперь между нами точно не может быть ничего! Ты грёбаная предательница! Слышишь! Предательница!

К тому моменту, как полицейские хватают меня под руки и пытаются утащить из зала, я успеваю закончить свою блистательную речь со словами «я тебя любил, но теперь между нами всё кончено». Всё кончено…

Не может быть ничего…

Совершенно ничего…

Совсем…

Ничего…

Спустя несколько часов, сидя за решёткой я вспоминаю произошедшее на суде и думаю, какой же я дебил. Какой же идиот, раз додумался сморозить такую чушь…

Глава 39

Эвелина.

— Что? Его посадили? Как такое возможно? — кричу я в офисе Майка, стоя перед его столом. Я упираюсь руками о столешницу и продолжаю давить: — Майк, мне кажется, ты превышаешь свои полномочия?

Он смотрит на меня безразлично.

— Думаешь, мне стоит уволиться? Что ж, может ты и права. Наверное, я слишком задержался на этом посту. — Он кладёт руки на стол, складывает пальцы в замок и деловито заявляет: — Устал я, если честно, от всего, что связано с Кристофом. Сколько уже можно объяснять, что он ублюдок? Он неисправим. — Майк мотает головой. — Ты не слушаешь меня, а затем совершаешь те же ошибки, что я совершал на протяжении пяти лет, которые отработал с Кристофом. Мне бы не хотелось, что ещё хоть один человек в этом мире пострадал от его необдуманных поступков. Он ведь ребёнок. Глупый, беспомощный, самовлюблённый ребёнок. Почему ты цепляешься за него? Почему надеешься, что он исправиться? Каждый раз, когда ты даешь ему шанс, он умудряется всё испортить. Неужели тебе мало того, что он уже сделал? Сколько ещё гадостей он должен натворить, чтобы ты наконец поняла? Поняла, кто он такой?

Я не верю услышанному. Я не верю, что Майк стал таким чёрствым и бесчувственным. Ещё полгода назад я считала его хорошим человеком. Смешно… но я считала, что он в сотню раз лучше Кристофа, но теперь, кажется, всё перевернулось с ног на голову.

— Ты не можешь говорить про него так, — пытаюсь оправдать Кристофа я. — Если тебе не удалось его исправить, не значит, что не удастся кому-то другому.

— Кому? Кому удастся? Может, ты имеешь в виду себя?

— Может и себя, — пожимаю плечами я. — Как бы ужасно он себя не вёл, я уже вижу, что он исправляется.

— Серьёзно? — выпучивает глаза Майк. — Ты, видимо, не слышала, что он говорил на последнем заседании.

— Я всё прекрасно слышала, — отвечаю я.

Я прекрасно слышала, как он обзывает меня дрянью и предательницей. Я видела запись с этого заседания, которая теперь крутится по всем новостям. Учитывая все скандалы вокруг фильма, я теперь даже не надеюсь на то, что у моей карьеры есть будущее. Говорят: чёрный пиар — тоже пиар. Да и фильм благодаря такому пиару возымел какой-то просто невероятный успех. Его посмотрело гораздо больше людей, чем должно было по предварительным прогнозам. Но всё это меня совершенно не волнует. Потому что я не хотела становиться известной благодаря скандалам. Я хотела стать актрисой, а не персонажем — чёртовым брендом!

— А почему он это говорил? — я скрещиваю руки на груди. — Может ты мне скажешь, почему он так говорил?

Майк мотает головой. Кривит губы. Делает вид, что не знает.

Мне бы хотелось верить, что он действительно ничего не знает. Но я в курсе, что, оказывается, каким-то чудным образом подала на Кристофа иск, хотя, на самом деле, не делала ничего подобного.

— Это подделка документов, Майк. Это преступление. Ты понимаешь это?

Он снова мотает головой. Всё ещё не сдаётся.

— Не понимаю, о чём ты.

Наклонюсь ближе.

— Думаешь, я дура? За кого ты меня принимаешь? Думал, что я не узнаю, что Кристофа посадили из-за меня? Только вот ведь несостыковочка: я не писала никаких обвинений, Майк. Кажется, твой план не проработан до конца.

— Не говори того, в чём не уверенна, — всё ещё не сдаётся менеджер.

В его глазах огонь. Гнев вот-вот заполнит всё внутри, но он старается сдерживаться. Удивительно, но сейчас передо мной не Майк, того Майка больше нет. Сейчас передо мной сидит Кристоф. Кристоф, которого я знала когда-то.

— Знаешь, что самое забавное во всей это ситуации, Майк, — говорю я. — То, что, как бы ты не старался исправить Кристофа, кажется это он исправил тебя. Ты сейчас ничем не отличаешься от того старого Ламбера, которого я когда-то терпеть не могла. Ты был хорошим человеком, Майк. Но почему? Почему ты изменился? Что должно было случится, чтобы из доброго и бесконфликтного менеджера Кристофа ты превратился в наглого и самовлюблённого, уверенного в своей правоте засранца? Я не знаю. А ты знаешь, Майк? Может, ты просто почувствовал свободу? Может, просто пока ты работал на Кристофа, ты боялся показать своё истинное лицо?

Я вижу, как проступают скулы на его лице. Как он сжимает руки в кулаки, а после разжимает.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь! — гневно цедит он.

— Ну так объясни, — пожимаю плечами я. — Объясни, чтобы я поняла.

Он упирается руками о стол, поднимается. От того, как он это делает, мне даже становится немного не по себе. Как будто сам сатана решил явиться передо мной.

Верхняя губа Майка дёргается, он смотрит на меня. Опускаю взгляд ниже и вижу, что он уже даже не пытается разжать кулаки. Майк замахивается и со всей силы бьёт по столу. Я подпрыгиваю от испуга, но стараюсь держаться. Стараюсь сохранить самообладание. Не собираюсь кричать. Закричала бы, но это только сильнее его разозлит. А когда видишь, как срывается некогда тихий и спокойный человек — это вдвойне страшнее, если на тебя срывается какой-нибудь грубиян, вроде Кристофа. С грубиянами хотя бы всё ясно. Понятно, чего от них ожидать. Но не в случае с Майком — тут можно ждать чего угодно.