Волшебник (СИ) - Земляной Андрей Борисович. Страница 29

– Вот ты, Андрей, всё убеждаешь меня в том, что и четыре миллиона мало, и нужно хотя бы шесть. А я вот чего хочу спросить. Где ты собираешься применить шесть миллионов пацанов? Для каких целей? Ну, ладно, не шесть, а хотя бы четыре? Обычных гражданских мальчишек, в лучшем случае два года изучавших постановления пленумов и съездов, а из автомата сделавшие максимум по десять выстрелов?…

Ничего об этом Виктор понятное дело не знал. Написал документ, отдал и всё затихло. Зато учёба отнимала почти всё время. Физика во многих видах, включая аэродинамику, математика, математическая физика, и прочие мудрёные науки, неожиданно захватили его. Даже самая простенькая модель самолёта, сложенная из листа бумаги, летала подчиняясь десяткам правил и законов, не говоря уже о настоящих самолётах, где таких законов были тысячи. А ещё ему было просто интересно учиться. Преподаватели – специалисты высочайшей квалификации не жалели сил и времени на студентов. Поэтому зимнюю сессию он сдал на отлично, и как результат получил повышенную стипендию. После, ему пришлось выдержать настоящее сражение с комитетом комсомола, который вдруг решил, что Виктору всё очень легко даётся, и нужно его нагрузить общественной работой, и от завкафедрой физкультуры, который внезапно разглядел в первокурснике огромный спортивный потенциал. С комитетом, договорились на одну газету в месяц, причём только на эскиз, а раскрашивать её будут другие. А физкультурник был просто послан в мягкой форме, но однозначно по адресу. Слова «спортивная честь», вызывали у Николаева зубную боль, несварение желудка, и желание обесчестить какую-нибудь спортсменку. Но также легко как с комсомолом, договориться не получилось. Завкафедрой физвоспитания пошёл к руководству, и в один из дней Виктора вызвали на ковёр к декану самолётостроительного факультета Андрею Ивановичу Ярковцу. Декан сначала выслушал возмущённую речь физкультурника, а после, поднял глаза на Виктора.

– А вы, молодой человек, вижу, совсем не чувствуете за собой никакой вины?

– А должен? – Удивился Николаев. – Мне казалось, что общественная работа – дело добровольное. Особенно когда дело касается таких времязатратных вещей как спорт. Что лучше, хороший инженер, или полуинженер – полуспортсмен? Да кого вообще интересуют спортивные достижения человека, если у него по службе непорядок? А ещё одно замечание, хочу высказать нашему уважаемому Николаю Павловичу. Насильно мил не будешь. Если я не желаю заниматься представленными у вас видами спорта, то это как минимум означает, что хороших результатов от меня можно не ждать, и время на меня не тратить.

– Что значит представленными? – Сразу ухватил мысль Ярковец.

– Я занимаюсь спортивно-боевой гимнастикой у-шу. Час с утра, два часа вечером в любую погоду, и три – четыре часа по субботам. И ни на что другое тратить время не желаю, да и не могу. Учёба и так съедает всё свободное время.

– Да, – декан кивнул. – Учитесь вы на одни пятёрки. – И повернулся к тренеру. – Николай Павлович, к сожалению, Виктор прав. Я не могу заставить его выступать от МАИ на спортивных состязаниях, да и не будет от этого прока. Так что, либо уговаривайте, либо отступитесь.

Разведывательные сводки, по восточному направлению, ложились на стол заместителю директора ЦРУ трёхзвёздному генералу Эдварду Кушману в понедельник утром, чтобы во вторник он, собрав своеобразный дайджест новостей, доложил руководителю Центральной Разведки Ричарду Холмсу. Он в свою очередь готовил к пятнице сводный доклад, который представляли Президенту.

Но вчитавшись в мелкий текст сводки, он почувствовал, как пересыхает в горле. Волевым усилием заставил себя перечитать всю сводку, и по устоявшейся за время службы в морской пехоте привычке набросал план события, и посидев какое-то время, ещё раз пробежал глазами документ.

Выходило так, что все, тщательно лелеемые акторы влияния, в окружении русского генсека, были практически одномоментно убраны с доски.

Кушман посидел, глядя в стол, вздохнув, собрал материалы в папку, встал, одёрнул мундир, и пошёл по коридору чтобы подняться на этаж, где был кабинет директора.

Секретарь пустила его сразу, понимая, что заместитель не будет дёргать главу ЦРУ по пустякам.

– Сэр… – Кушман шагнул в кабинет, и чётко козырнул.

– Бросьте, Эдди. – Ричард Холмс, махнул рукой, не отрываясь от газеты, которую читал, попивая чай из большой красной кружки. – Что там у вас? Советы решили прокопать тоннель, до Америки?

– Нет, сэр. – генерал положил на стол перед директором сводку. – Сначала они убрали своего Андропова, а вот теперь ещё двух хороших парней. Суслова и Пельше. Суслов был на контакте с Фокусником, а Пельше через нас проводил свои финансы.

– Это плохо. – Ричард Холмс, опытный разведчик, отставил чашку в сторону и прикрыл глаза. – У нас так никого не осталось в их Политбюро. А если учесть, что перед этим выбили ещё десяток перспективных кадров, то можно предположить, что у нас крепко течёт… – Но движения по людям в последнее время не было, и контактов не было. Чего это комми вдруг забегали, а? – Генерал Холмс, отбросил газету, и открыв ящик стола, достал сигареты, и закурив, выдохнул дым под потолок. – Так, Эдди. Давай собери человек пять. Пару аналитиков, двух оперативников, ну и ликвидатора к ним в компанию. Больше не нужно. У нас же есть в посольстве вакансии на такой случай? Вот пусть они и приедут в Москву, и всё подробно и с чувством разнюхают. Пусть походят по салонам, да по тусовкам… Пусть вообще делают что хотят, но мне нужна первичная информация. Кто, что и зачем. Подготовьте для них каналы экстренной эвакуации, и спасения, в деньгах не ограничивайте. Москва скупых не любит.

Комитет Госбезопасности пережил уход Андропова довольно спокойно. Семён Кузьмич Цвигун легко перехватил все каналы управления, и мгновенно сориентировавшись перенацелил большую часть оперативников на экономическое направление. В ход пошли многочисленные дела, прижатые из-за позиции местных партийных органов, но сейчас, когда партийцам стало не до того, все они пошли в дело, породив гигантский вал арестов, и судов. На запад успели сбежать единицы. В основном те, кто там уже был на отдыхе или в командировке. Но потери в основном касались торговых генералов, тогда как низовые продавцы и руководители подразделений в основном получали предупреждение в личное дело, и отправлялись на рабочее место.

Конечно, все понимали, что страха, который нагнали на торговцев, им хватит ненадолго, но даже эти пять – десять лет, многое значат. А после, можно и повторить.

Заодно «причесали» блатных, приблатнённых, и всяких асоциалов, чётко обозначив новые границы дозволенного и невозможного. Ну а те, кто не понял, пополнили фонд учебных пособий в медицинских институтах[2].

Ситуация с продуктами питания хозяйственными и бытовыми товарами, сферой услуг и преступностью, изменилась не сильно круто, но так, что это почувствовали все. И прежде всего, те, кто до сих пор был не избалован вниманием государства. Рабочие, мелкие служащие и низовые инженерно-технические работники. Все те, кто получал по 120 рублей, отказывая себе практически во всём, чтобы, например, съездить отдохнуть, и жили зачастую впятером в двухкомнатной малогабаритной квартире.

С квартирами конечно быстро решиться не могло, как и с продуктами питания, но даже крошечные улучшения, которые произошли были оценены людьми. Люди жаждали позитивных изменений, и те вдруг стали происходить, причём по всем направлениям.

Но самым резонансным стало закрытие партноменклатурных кормушек, и спецраспределителей. Конечно на местах и в отдельных парторганизациях этому сопротивлялись как могли, но от простых людей такие вещи не скрыть, и в незакрытые заповедники коммунизма, приезжали сотрудники КГБ, тщательно фиксировали все нарушения, после чего суд выписывал виновным и причастным путёвки на стройки Севера и Сибири.