Бастард Ивана Грозного — 2 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 48

— Спаси бог, государь, — снова повторил купец.

На том и расстались.

— Введите гражданина посла! — не удержался Санька от только ему понятной и только ему смешной фразы.

Двери распахнулись и вошёл человек в длиннополом свободном пальто с меховым воротником и в головном уборе непонятного фасона. Санька бы его назвал картуз, но козырька у «картуза» не было, а висели длинные «уши». В картузах ходили в России, но совершенно в других.

Посол свою шляпу снял и приблизился к трону, сильно склонясь в пояснице. Санька подумал, что у него так пройти, чтобы не упасть, точно бы не получилось. Сразу почему-то подумалось, что перед ним монах. Ах, да! Епископ! Ну, тогда понятно! Значит — иезуит. Тех муштровали, что надо.

Санька в своё время так много прочитал про иезуитов, что, как он говорил, понял про них всё. Он не углублялся в мистику, а сопоставлял факты, даты имена. Санька даже пытался практиковать иезуитские экзерсисы[1], но водка постоянно мешала ему. А все знают, что если водка мешает чему-то, брось это что-то.

Санька даже как-то в интернете нашёл статью, в которой писали, что иезуитские экзерсисы стали использоваться в театральном искусстве. И что, вообще-то, эти «братья» и придумали современный театр, как метод воздействия на народ и форму высмеивания неугодных лиц и государств.

Санька ни разу не видел живого иезуита и тут вот оно. Воплощение зла стоит прямо перед ним! Саньку вдруг окутал страх. Он не знал, как себя с ним вести. А вдруг, они обладают кроме искусства перевоплощения, риторики и убеждения, искусством гипноза? Потом Санька вспомнил, что он слепой и отключил своё зрение. Совсем. Потом вспомнил, что может смотреть не через глаза, а сверху и переключился на такой обзор. Пока он искал способ коммуникации, посол молчал.

Санька вдруг вспомнил, что по этикету разговор должен начать он и покраснел. Почему-то он сильно волновался и не мог заставить себя заговорить. Александр видел «сцену» немного сверху и вдруг заметил струйки пота, побежавшие по голове, не очень обременённой шевелюрой. Не то, чтобы в палате было жарко, а значит посол шведский, не смотря на свою иезуитскую подготовку, тоже волновался.

Дьяк посольского приказа увидел едва заметный жест Адашева и метнулся к послу, держащему сложенный в несколько раз документ, и протянул к нему руку.

Микаэль Агрикола с явным облегчением передал дьяку верительную грамоту.

Дьяк осмотрел печать и, кивнув головой, посмотрел на Адашева. Тот тоже кивнул. Тишина стояла такая, что треск ломаемого воска показался Александру взрывом пороховницы.

Шведский король благодарил Александра за приём посольства в столичном городе и за приглашение его, короля Вазы Первого, на личные переговоры, от которых король не отказывался, но предлагал сначала обсудить отношения через послов.

Санька подумал, что надо было сделать, как он хотел раньше. Пусть бы с послом говорили в посольском приказе, а он бы послушал. А тут… Вышел из кельи, услышал про послов и сказал: «ведите». Придётся теперь решать самому. Хотя… Можно ведь послушать посла и взять паузу «на подумать»!

Письмо было и верительной грамотой, где говорилось, что послу можно верить и говорить с ним о многом, а о чём царь и великий князь не захочет говорить, пусть пропишет в письме.

Надо сказать, что Ваза Первый был, по сути, узурпатор, взявший власть в Швеции не по наследию, а силой. Потом правда провели, что-то похожее на выборы. Поэтому династическая власть в Швеции прервалась и Иван Васильевич называл Вазу Первого свинопасом. Именно поэтому с послами Швеции встречались только в Новгороде и принимали по самому последнему разряду. Что короля Вазу оскорбляло.

Санька знал историю и раньше, а после объяснений бояр, а он пытал не только Адашева, но и Шуйского, и Захарьина, он понял, что шведская война начнётся не только из-за англичан, но и от обиды.

Санька не хотел затягивать процессы развития государства и потому решил закончить вековое меряние родословными и сразу определить свою позицию. Дальше пусть Адашев дорабатывает решение.

— Русь хочет торговать со Швецией, но препоны со стороны шведского короля мы считаем излишними и бесполезными, и для Швеции, и для России. Мы пригласили посла для того, чтобы предложить открыть свои торговые представительства в Москве, Рязани и Казани. А также мы просим короля Швеции прислать своих рудознатцев, ибо нашли залежи серебряной руды, но плохо знаем, как взять из неё много серебра.

Думские бояре зашумели.

— Тихо, товарищи бояре! Я не всё сказал!

Когда наступила тишина, Санька продолжил.

— Вернёмся к торговли… Ежели мой брат король Швеции станет возить нам руды, металлы, оружье и другие нужные нам товары, поможет найти руды металлические, мы, в свою очередь, разрешим ему открыть в указанных городах свои промыслы.

Бояре недовольно зашумели ещё громче. Санька повернулся к ним и сказал:

— Тихо!

Но его не послушались. Тогда он направил внутреннюю силу себе в горло и повторил почти шёпотом, отделяя слово от слова:

— Тихо, товарищи бояре!

Его голос наполнились такой силой, что каждый звук бил в живот, как кувалда. После звука «р-р-ре» наступила звенящая тишина.

— Дайте поговорить царю, — сказал он обычным голосом.

— Тебе есть, что сказать? — спросил он посла.

Микаэль был в том возрасте, когда мог судить о многом не только по полученным знаниям, но и по богатому жизненному опыту. То, чему он был свидетелем сейчас, выпадало из его знаний и представлений о Московии, или, как её называли на западе, «Сарматии». Почему-то русы не любили это древнее название своей земли и предпочитали называть её Русссия.

То, что он почувствовал своим телом после слов этого дикого царя, лучше всего доказывало, что здесь используют практики владения речевыми вибрациями на очень высоком уровне. Он и сам бы не смог раскачать такое помещение лучше. В университете их учили доносить свои слова в любой аудитории, используя не только внутренние резонаторы тела, но и акустические особенности аудитории. И Микаэлю было с кем сравнить! Стоило признать, что этот царь вибрациями владел мастерски. Да и то, что он в нескольких словах изложил суть интересующих его вопросов, говорило о его большом уме.

Однако, Микаэль мысленно усмехнулся, прямота не самое сильное оружие. Не всегда прямой путь быстрее ведёт к цели. Хитрость — высшая степень ума, никогда не была оружием русов.

Шведский посол говорил долго, перемежая слова паузами, повышая и понижая тембр, усиливая и ослабляя напор. Важно было не то, что он говорил, а то, как он говорил. Был важен не смысл, а образы, возникающие сейчас, и эмоции, которые останутся после сказанного.

Санька сразу понял, что его охмуряют и отключился. Ещё в своей молодости он разработал тактику общения с цыганами. Их или сразу надо было посылать в эротическое путешествие в самой грубой форме, либо, если не успел, начинать думать о чём-то плохом, например о нелюбимом преподавателе. И бежать-бежать-бежать…

Здесь бежать было некуда, кроме тонкого мира, где можно было отключить и слух, и зрение, да и улететь куда-нибудь далеко, и Санька нырнул в подпространство.

Царь был слеп и это не давало Микаэлю возможности визуального контроля начала вхождения собеседника в транс, но по своему опыту он понимал, что «клиент созрел» и пора было переходить к включению тех установок, которые они внушили ему с Гансом Ольденбургом в крепости Оскар. Блоки ставил Ганс, но замки к блокам ставил сам епископ, так как присутствовал при этом. Он создавал звуковую картину, и, естественно, знал ключи.

Неожиданно для себя Санька почувствовал потребность сказать, что он со всеми словами посла согласен. И не просто согласен, но и потребовать записать это согласие на бумагу и, скрепив печатью, отдать её послу. Но ведь он ничего, сказанное послом, не слышал!

— «Вот, суки!», — подумал Санька. — «Они что-то со мной сделали там, в плену. Вводили в транс? Значит и этот епископ там был. Но голоса его я не помню, а значит раньше не слышал».