Король арены (СИ) - Богдашов Сергей Александрович. Страница 16

— Для студентов — дублон, для преподов — два, — моментом выдал мне ответ мой источник информации.

Во! Теперь конкретно и по делу. Он так бы на вопросы преподавателей лучше отвечал, а то вечно мямлит.

Дублон — это много. Десять золотых. У нас на втором курсе стипендия — два золотых в месяц. И это довольно приличные деньги. На первом стипуха была в два раза меньше, и то хватало, правда, без излишеств, впритык.

Дублон на языке Конто называется иначе, но мне, жертве сращения двух разных образцов памяти, это название ближе по смыслу и звучанию, как и некоторые другие местные слова. К тому же, когда я начинаю говорить, слова как-то сами меняются обратно, на правильные.

— Иди, поставь на меня дублон, — полез я в заначку Ларри, где он за всю свою жизнь скопил двенадцать золотых и несколько серебрушек разного номинала.

— Вот это, да-а-а, — только и смог сказать Ферд, глядя на высыпанные ему в ладонь золотые монетки, — Никогда столько денег в руках не держал.

— Так, я вроде готов, — глянул я на себя в небольшое зеркальце, приклеенное к стене.

Только что я закончил мучительный выбор между летними сандалиями и тяжёлыми башмаками, в пользу последних.

Башмаки мне заказывал отец у своего знакомого сапожника, услугами которого он пользуется, сколько я себя помню. Концепцию практичности и надёжности, "чтобы на всю учёбу хватило", сапожник постарался выполнить на всю широту своих взглядов и воображения. Верх из крепчайшей дублёной кожи. Многослойная подошва с каблуком, прошитая рядами самой толстой просмолённой дратвы. Подковки, которыми впору подковать циркового пони. В итоге получились вериги. Помнится, носили в моём мире христианские аскеты железные подошвы, чтобы усмирять плоть. Интересно, что больше весит — их вериги или мои полуботинки, едва доходящие до щиколотки? Впрочем, ботинки, до блеска начищенные, выглядят вполне прилично, а это немаловажный фактор. Артист, выходящий на публику, должен выглядеть.

Как бы то ни было, но мои башмаки — они сами по себе оружие. Хорошенько пни в такой обуви противника и, одним синяком он уже не обойдётся. Особенно местный народец, довольно хлипкий в кости, хорошо такими контропупить.

Полюбовавшись на себя в плохонькое зеркальце, я повернулся к Федру, предлагая ему оценить мой вид.

— Ты Глаз забыл!! — вскрикнул он так испуганно, как будто я, повернувшись к нему, стащил с себя трусы.

— Подумаешь, Глаз, — потянулся я к тужурке, чтобы всё же отвинтить этот религиозный значок и прихреначить его на тренировочный костюм.

— Немилость богини! Глаз даже дома нельзя снимать! — чуть ли не заистерил Федр, — И уж тем более во время дуэли. Релти всё видит! Если на тебе Глаза не будет, то Юджин точно тебя чем-то убойным треснет! — совсем нелогично, с моей точки зрения, закончил сосед свой спич.

— А богиня мне поможет, — иронично заметил я, усмехаясь.

— Конечно, — убеждённо ответил Смайлич, — Если лэр тебя убьёт, то ему придётся пройти разбирательство на комиссии. Без клятвы там точно не обойдётся. А врать, когда богиня всё видела, только безумец способен.

— А то что произойдёт? — посмотрел я на религиозного фанатика взглядом атеиста, умудрённого жизнью и соответствующей пропагандой.

— Как что? Если комиссия увидит, что Юджин под клятвой врёт, то из Академии его мигом выкинут и дело на него заведут, но самое главное — можно пожизненно в немилость Релти впасть и тогда ни один храм ему не поможет, — загрузил меня Ферд очередной головоломкой на тему веры и верующих.

К сожалению, в памяти у Ларри Ронси по вопросу богини лишь пустая болтовня его мамаши, да школьные уроки богословия. Другими словами — бесполезный мусор.

Чёртов зубрилка! Лучше бы он не десятки молитв запоминал, и не местную библию, написанную эзоповым языком, заучивал наизусть, а проявил обычное мальчишеское любопытство и, попытался выяснить, что же полезного можно со святош поиметь.

— Ладно. Мне пора, — начал я поторапливаться, сообразив, что времени осталось не так уж и много.

— Осторожней иди! Похоже, на тебя старшекурсники охоту открыли, — успел выкрикнуть Ферд мне вслед.

Даже замечательным планам приходит каюк, если в дело вмешаются силы природы и невнимательность. А как всё хорошо начиналось…

Я без помех добрался до студенческого капища Бахусу, пару раз притормозив в кустах, чтобы пропустить студентов, спешащих по аллеям, и довольно удачно перепрыгнул ручей, приземлившись в метре за ним. Тут-то меня и поджидала досадная неприятность.

Земля сыто чавкнула под ногами, и я провалился в грязь. Только сейчас я обратил внимание на неестественно бархатистую траву нежно-зелёного цвета и подозрительно гладкую поверхность низины. Не удивлюсь, если по весне здесь ручей разливается и выносит сюда ил и глину, а летом это непотребство зарастает травкой. В итоге — болото не болото, но очень слякотно.

Левую ногу я выдрал довольно быстро, а с правой так не получилось. Порвал шнурок, и правый ботинок из грязи пришлось вытаскивать руками. К счастью, провалился я не глубоко. Как раз на глубину ботинок и внутрь почти ничего не попало.

Выбрался на сухое место и в темпе попробовал привести себя в порядок. Брюки, задравшись при прыжке, почти не испачкались, а вот ботинки пришлось оттирать, что оказалось непростым делом. Глинистая субстанция никак не желала сдаваться. Истратив несколько пучков травы, я понял — лучше не будет, только сам в грязи ещё больше отвожусь.

Взобравшись по крутому склону, я притаился, пережидая пару девушек, торопящихся зайти на арену, а затем сам подошёл ко входу. Потопав ногами по твёрдой дорожке, чтобы хоть как-то сбить глину с подошвы ботинок, я огляделся. Как и ожидалось, на мостике через ручей толпились старшекурсники. Двое из них всё ещё глядели в мою сторону, видимо, провожая взглядом девушек, а остальные пялились в воду. Приветливо помахав рукой, я вызвал среди старшекурсников бурное оживление. Через пару секунд все они, энергичными сайгаками, помчались ко мне, размахивая на бегу кулаками и что-то крича. Несмотря на столь искреннее проявление симпатии, скромность во мне взяла верх и дожидаться я никого не стал. Меня время поджимает, а им метров сто пятьдесят ещё в подъём бежать. Некогда мне их ждать.

— О, а вот и наш герой явился! — отчего-то излишне радостно поприветствовал меня лэр Дигр, скользнув взглядом по мне, а затем понятливо прищурился, заметив грязные ботинки.

Зато у лэра Мэрдока моё появление вызвало недовольную гримасу, и он, вытащив из кармана золотой, молча протянул его тренеру.

Балич, щелчком подбросив золотой в воздух, ловко поймал монету и припечатал её ладонью.

— Знак Релти, — объявил он, посмотрев на результат жребия, — Я делаю ставку.

Он жестом подозвал к себе студента в вишнёвой шапочке, похожей на тюбетейку, и зазвенел монетами.

Как лэр Мэрдок ни хмурился, но и он не удержался. Вытащив два новеньких дублона, он с сожалением покачал увесистые монеты на ладони, прежде чем отдать их студенту — букмекеру, принимающему ставки на поединок.

— Больно уж коэффициент хорош, — зачем-то проворчал он, скорее, чтобы оправдаться перед самим самой, чем перед нами.

Трогательный момент расставания Мэрдока с деньгами был прерван самым возмутительным образом. Добежавшая группа запыхавшихся старшекурсников вывалилась из прохода, ведущего к трибунам. И тут у меня случилось дежавю.

Однажды я стал свидетелем забавной сцены. Стая дворовых шавок, с азартным многоголосным тявканьем, гнала по улице улепётывающего от них рыжего кота. Котяра, свернув во двор ухоженного коттеджа, в два прыжка взлетел на крышу гаража и спокойно уселся там, вылизывая себе лапу и с любопытством косясь вниз. С не меньшим любопытством, замешанным на лёгком оттенке гастрономического интереса, на Жучек и Шариков, забежавших во двор в азарте погони, смотрели два волкодава, оторвавшись ради такого дела от своих тарелок с кашей. Дворняги, отставшие было от стаи и одним глазком успевшие заглянуть во двор, уже мчались обратно, быстрее собственного визга, а лидеры погони впали в ступор. Впрочем, слиться с тротуарной плиткой, или изобразить, что это всего лишь игра, им не дали. Один из волкодавов утробно гавкнул, и всех дворняжек разом вынесло со двора. Рыжий, огорчённо фыркнув, спрыгнул с крыши и гордо прошествовал на крыльцо, к своей миске с молоком.