Верните мое тело! (СИ) - Бьерн Максим. Страница 3
– Что сейчас? – недовольно проворчал он.
– Зая, я хочу с тобой поговорить, – настойчиво произнесла Ника. – Пойдем на кухню, покажу кое-чего.
– Вовремя. Я, кстати, тоже имею что сказать. – Виталик отложил в сторону управление наступлением и двинулся за ней следом.
Накрытый стол удивил его не меньше, чем украшенная новогодняя елка, притащи ее сюда Ника.
– Ого! Ну ты даёшь! – приятно изумился он. – Я что? – он потёр переносицу, – Опять что-то забыл? Три года первому поцелую? День Клары Цеткин и Розы Люксембург?
– Нет, – успокоила его Ника. – Просто хотела тебя удивить.
– Тебе это удалось! – Не помыв руки, что всегда немного раздражало Нику, он уселся за стол. – А рюмки здесь для красоты?
– Нет, – улыбнулась Ника, доставая из морозилки припрятанную бутылку. – Всё имеет смысл!
– Эх, жизнь моя жестянка… Чики-пики, все ништяк, – потёр руки Виталик. – Давай её сюда, я прямо вижу, как она в твоих руках нагревается, теряя полезные свойства.
Бутылка подошла к концу даже быстрее, чем успел закончиться обед. Виталик, откинувшись на спинку стула, подавил в себе отрыжку, отодвинул недоеденные пельмени и, пристально глядя на Нику, спросил:
– А сама ты что про нас думаешь? Куда всё идет?
– Я думаю, всё у нас получится. Нам нужно просто больше теплоты проявлять друг к другу. И беседовать чаще.
– Да, бесед нам только и не хватает.
– Виталя, мы на самом деле мало говорим. Расскажи, как прошел твой день, что нового? Я на самом деле интересуюсь.
Виталик откинул русую чёлку со лба картинным движением, которое Ника очень любила за молодцеватую лихость, пускай даже и показушную.
– Как прошел мой день? Это очень хороший вопрос. Но ответ на него дать не так просто, как кажется. Потому что он ещё не прошёл. Ты, Ника, всегда умела как-то всё невпопад говорить. Как моя мама выражается – умеешь в воду пёрнуть.
Ника обиженно поднялась из-за стола и, отвернувшись к раковине, принялась протирать тряпкой рабочую поверхность столешницы, не зная, как отвечать на это выступление.
– Короче, если говорить как интеллигентные люди, ты меня задолбала своей простотой. И если после всего ты не понимаешь, что у нас с тобой ничего не получается, и не получится, значит ты большая дура, чем кажешься с первого раза. И я благодарен небесам, что у нас с тобой детей нет, ничью жизнь разводом не поломаем. И спасибо тебе, что ты эту водку купила, без неё я бы ещё недели две с духом собирался, чтобы с тобой поговорить. А так, чики-пики, и ништяк.
Ника обернулась и, потрясенно качая головой из стороны в сторону, отказывалась понимать и принимать услышанное.
– Что?! – задохнулась она и всхлипнула, в неверии закрывая глаза руками. – Я… ты… Ты не можешь, Виталь… Что я без тебя буду делать?!
– Ты Ника… – он открыл антресольный шкаф, начал вытягивать оттуда баулы, – можешь без меня… пойти в жопу.
***
Продолжение этого дня было таким же коротким, каким бывает утро и день первого января после сногсшибательного праздника. Ника помнила, как закрыла за Виталиком дверь и, привалившись к ней всем телом и прижавшись лбом, слушала, как стучит кровь в висках. Помнила, как пошла и купила бутылку коньяка, и как пила прямо из горлышка, сидя в остывающей ванне. А потом всё выключилось и событий более не происходило совсем.
Несколько раз, прорываясь из бредово-пьяного сна наружу, Ника успевала осознать происходящее и чуть ли не с криком засыпала обратно в пьяное безумие. Мозг говорил, что всё это происходит не с ней, что это только сон. И он же, немного придя в себя, стонал и пытался забыться.
В очередной раз Ника проснулась уже на рассвете, когда черная мгла ночи тихо переходила в тревожную, серую зыбь.
Сквозь еле открытые веки Ника определила, что ночь ушла. Голова болела, но болела не так, как Ника от неё ожидала. Два или три раза в жизни она уже напивалась, как вчера, и, помня еле перенесённые страдания, каждый раз давала себе зарок не повторять этого в будущем.
В общем, болело, но болело как-то… терпимо. Умирать от головной боли не хотелось, а, вспоминая вчерашнее, хотелось просто умереть. Чтобы обо всём этом не думать.
Ника слегка пошевелилась в кровати, пытаясь не вызвать резкий приступ головной боли, проверяя насколько тело пришло в себя после вчерашнего.
Тело слушалось на удивление хорошо, голова не болела, но общие ощущения не соответствовали обычным. Что-то было не так. Как будто она отлежала не просто руку, а всё тело. Ника хотела провести рукой по боку, но рука дрогнула, и, слегка промахнувшись мимо себя, нащупала рядом с собой в постели еще одно тело.
Собрав все силы, чтобы не взвизгнуть, Ника замерла, словно заяц, почувствовавший присутствие хищника. Тело за спиной храпело, и храпело так, что Ника вдруг поняла, что слышит этот храп уже давно и просто привыкла к нему, как привыкают к журчанию ручья или стуку колёс в поезде. И еще она поняла, наконец-то проведя рукой по бедру, что совсем раздета, и на ней нет ни пижамы, ни трусов.
Мозг, как сошедший с ума компьютер, пытался перебрать все возможные варианты. Это, конечно, не Виталик. Виталик ушёл.
Вчера она пила одна, пока не выключилась. А когда выключилась, нашла кого-то? О ужас! Или даже О УЖАС!
Рывком Ника села на постели, пытаясь прижать простыню к обнажённой груди. Притянув к себе вместо простыни какую-то грубую тряпку, она со страхом оглядела лежащего рядом с ней человека. Все её опасения оправдывались на глазах.
В сереющем свете рассвета лежащая на подушке голова, покрытая кустистой растительностью и бородой, была абсолютно не знакома. И даже в самом страшном сне Ника не стала бы знакомиться с обладателем такой внешности. Он был не то чтобы не красив, он был некрасив и противен!
Содрогаясь от отвращения, Ника опустила глаза и рассмотрела за холмом огромного живота, скрюченный, небольшого размера детородный орган, валяющийся в складках тела незнакомца, словно выброшенный на помойку огурец. Не было ни одного шанса, чтобы изящная, прекрасно скроенная Ника в своём уме не то, чтобы оказалась в одной постели с… вот этим, а даже и заговорила на улице!
Тут до неё дошло, что вокруг пахнет то ли скисшим молоком, то ли козлиной. И, принюхавшись, она, к своему ужасу, поняла, что пахнет от него.
– Бомж! Подобрала на помойке бомжа! – лихорадочно анализировал мозг, но ничего сквозь пьяное бездумие не могло пробраться наружу.
Осторожно, пытаясь не разбудить храпящего бомжа, Ника спустила ногу с постели и застыла каменным памятником, едва нога коснулась каменного, холодного пола.
Комната с каменным полом, постелью и кувшином с парой тазов в углу была ей совершенно незнакома. Свет, пробивающийся из-за неплотно подогнанных ставен, освещал всё достаточно, чтобы понять, что никогда и негде Ника не видела подобного помещения и уж совершенно точно не бывала в нём.
Потолок состоял из каких-то неплотно подогнанных друг к другу палок, на которых была навалена какая-то дрянь.
Больше в комнате ничего не было.
Встав с постели, Ника попыталась найти свою одежду, но, оглядевшись в полутьме, ничего похожего на неё не обнаружила. Правда, на полу валялись две кучи какой-то тряпичной дряни, но воспринимать это как одежду в любой ситуации Ника отказывалась.
Осторожно стащив с бомжа покрывало, на деле оказавшееся чем-то типа рогожи, Ника завернулась в него и остановилась, не представляя себе, что делать дальше. Ее взгляд опять скользнул ниже колышущегося под аккомпанемент храпа живота, и ее опять передернуло от омерзения.
Неужели я дала ему сделать это? – пронеслось в мозгу, и ее чуть не стошнило от отвращения к себе.
Если бы у нее в руках был пистолет, она бы без всяких раздумий разрядила бы его в этот храпящий бурдюк.
Но что бы то ни было, а надо было действовать. На цыпочках, трезвея с каждой секундой от прикосновения ног к ледяному полу, Ника подошла к двери и, отодвинув металлическую щеколду, взялась за деревянную, засаленную ручку. Осторожно открыла дверь.