Магия восстает (ЛП) - Эндрюс Илона. Страница 3

Несколько минут назад в комнате появилась Дженнифер Хинтон, альфа клана волков. Она стояла, облокотившись на стену, и гладила свой живот с малышом внутри. Ее лицо наполнилось тревогой, граничащей с паникой. Десять процентов оборотней становятся люпами при рождении.

Мередит сползла со стула, села на пол рядом с клетками и начала петь. Ее голос дрожал.

— Тихо спи, малышка моя…

Боже мой.

Дженнифер закрыла рукой рот и вылетела из комнаты.

— Мама купит тебе соловья…

Марго зашевелилась и подползла к матери, волоча за собой вывернутую ногу. Мэдди последовала ее примеру. Они сгрудились все втроем, прижимаясь к оргстеклу. Мередит продолжала петь от отчаяния. Ее колыбельная была соткана из всех лет любви и надежды, которые сейчас погибали. Мои глаза наполнились слезами.

Джули встала и тихонько вышла из комнаты.

Я слушала, как поет Мередит, и хотела, чтобы у меня было больше магии. Разной магии. Мне хотелось быть чем-то большим. Сколько я себя помню, мой приемный отец, Ворон, превращал меня в оружие. В одном из самых ранних моих воспоминаний я ем мороженое и держу свою саблю на коленях. Я изучала десятки боевых искусств, сражалась на аренах и в песчаных карьерах, могла войти в дремучий лес и выйти оттуда месяц спустя целой и невредимой. Я могу контролировать нежить, хоть и скрываю это ото всех. Я способна создать из своей крови твердое острие и использовать его как оружие. Я выучила несколько слов силы, которые произносятся на языке столь древнем и мощном, что управляют чистейшей магией. Недостаточно просто знать их — ты должен подчинить их, или умереть. Я сразилась с ними и сделала их своими. Во время магического цунами я использовала одно из таких слов и заставила целую армию демонов встать передо мной на колени.

Ничто из моего арсенала не могло сейчас помочь. Столько силы, а я не могу ничего сделать для двух напуганных девочек и их матери, которая рыдает рядом со мной. Я могу лишь разрушать, убивать и уничтожать. Как бы мне хотелось обладать способностью все это исправить — махнуть рукой, заплатить какую угодно цену и сделать так, чтобы все стало хорошо. Мне так хотелось, чтобы все стало хорошо.

Мередит замолчала.

Джули вернулась со Сникерсом в руке. Она открыла обертку дрожащими пальцами, разломала батончик на две половины и бросила каждую в клетки через щель.

Мэдди потянулась. На ее руке осталось четыре коротких обрубка вместо пальцев и единственный четырехдюймовый коготь, которым она проткнула батончик и притянула его к себе. Ее челюсти разжались, и она откусила маленький кусочек шоколада кривыми зубами. Мое сердце разрывалось на части.

Марго бросилась на стекло, рыча и плача. Стенка клетки толщиной в полфута даже не дрогнула. Она с воем бросалась на стекло снова и снова. Каждый раз, когда ее тело ударялось о стену, плечи Мередит вздрагивали.

Дверь в комнату открылась, и я увидела знакомую мускулистую фигуру и короткие светлые волосы. Кэрран.

Должно быть, он уезжал из Крепости, так как вместо привычных треников на нем были джинсы. Стоило посмотреть на него, и тебя охватывало непреодолимое ощущение силы. Футболка обтягивала его широкие плечи и мощную грудь, на руках бугрились мышцы, живот был плоским и твердым. Все в нем говорило об огромной физической силе, сдерживаемой, но готовой освободиться в любой момент. Он двигался словно кот на охоте — грациозно, мягко и невероятно тихо, крадясь по коридорам Крепости, как лев по своей каменной пещере. Если бы я не знала его и увидела, как он идет по темному переулку, то тут же бы сбежала.

Его физическое присутствие вызывало тревогу, но истинная сила крылась в его глазах. Стоило посмотреть в его серые глаза, тут же становилось понятно, что он не потерпит никакого вызова своему авторитету, а если эти глаза становились золотистыми, ты знал, что скоро умрешь. Благодаря вселенской иронии, он влюбился в меня. Я бросала вызов его авторитету на регулярной основе.

Кэрран даже не посмотрел на меня. Обычно, когда он входил в комнату, наши взгляды пересекались на мгновение в молчаливой проверке «Эй, ты как?». Сейчас же он не смотрел на меня, а его мрачное выражение лица говорило о том, что случилось что-то очень плохое. Что-то помимо Мэдди.

Кэрран прошел мимо меня прямо к Дулиттлу и протянул ему маленький пластиковый пакетик с пастой оливкового цвета.

Дулиттл открыл пакетик и понюхал содержимое. Его глаза округлились.

— Где…

Кэрран покачал головой.

— Это панацея? — Мередит резко повернулась, ее глаза внезапно оживились.

Панацея делалась европейскими оборотнями и охранялась как сокровище. Стая уже многие годы пыталась завербовать хотя бы одного человека, способного воспроизвести волшебное снадобье, но все тщетно. Панацея снижала риск люпизма у новорожденных на семьдесят пять процентов, у подростков — на треть. Раньше в Атланте был человек, который умудрялся добывать небольшие порции и продавать их Стае по заоблачной цене, но несколько недель назад оборотни нашли его тело с перерезанным горлом в пруду. Люди Джима шли по следу убийц до самого побережья. Они уплыли за пределы нашей юрисдикции. И сейчас у Кэррана в руках был пакетик панацеи. Что вы задумали, Ваше Пушистое Величество?

— Здесь хватит только на одну дозу, — сказал Дулиттл.

Черт.

— Вы можете достать еще?

Кэрран покачал головой.

— Ты должна выбрать, — обратился Дулиттл к Мередит.

— Я не могу. — Мередит отпрянула.

— Не заставляйте ее выбирать. — Как можно выбрать одного из своих детей?

— Раздели, — сказал Кэрран.

Дулиттл покачал головой.

— Милорд, у нас есть шанс спасти одну из них…

— Я сказал, раздели, — прорычал Кэрран, его глаза загорелись золотом. Я была права. Случилось что-то очень плохое, и дело не только в Мэдди и Марго.

Дулиттл тут же замолчал.

Кэрран отошел в сторону, оперся спиной о стену и скрестил руки на груди.

Пасту разделили на две одинаковые порции, каждую из которых Тони вмешал в полкило говяжьего фарша, и бросил в клетки. Дети набросились на мясо, слизывая его с пола. Тянулись секунды ожидания, превращаясь в минуты.

Марго дернулась, и шерсть на ее теле исчезла. Ее кости вернулись на место, сжались и выровнялись. Она вскрикнула, и на пол упала уже голая человеческая девочка, покрытая кровью.

Спасибо. Спасибо тебе, кто бы ты ни был там на верху.

— Марго! — позвала Мередит. — Марго, милая, поговори со мной. Скажи что-нибудь, детка.

— Мама? — прошептала Марго.

— Моя малышка!

Тело Мэдди задрожало, конечности изогнулись. Деформация уменьшилась, но звериные признаки остались. Мое сердце дрогнуло. Не сработало.

— Уменьшился до двух, — сказал Дулиттл.

Он говорил о коэффициенте сдвига, который показывал, как далеко продвинулось тело, переходя из одной формы в другую.

— Что это значит?

— Это прогресс, — объяснил он. — Если бы у нас была еще панацея, прогноз был бы оптимистический.

Но у нас ее нет. Тони не просто опустошил пакетик — он разрезал его, обтер внутренности о мясо и соскреб ножом все, что осталось на пластике. Мэдди все еще превращалась в люпа. Мы должны достать еще панацеи. Мы должны спасти ее.

— Вы не можете убить ее! — голос Джули стал пронзительнее. — Не можете!

— Сколько ты можешь продержать ребенка в бессознательном состоянии? — спросил Кэрран.

— А сколько нужно? — спросил в ответ Дулиттл.

— Три месяца, — сказал Кэрран.

Дулиттл нахмурился.

— Ты просишь меня ввести ее в кому.

— Ты сможешь это сделать?

— Да, — ответил Дулиттл. — Альтернатива только уничтожение.

Голос Кэррана стал резким.

— С этого момента все уничтожения, связанные с люпизмом, отменяются. Используй успокоительное.

Он развернулся и вышел из комнаты.

Я задержалась на полсекунды, чтобы сказать Джули, что все наладится, и побежала следом. Коридор был пуст. Царь Зверей уже исчез.

Глава 2

Я поднималась по Лестнице «Страдания» на верхний этаж. Мне хотелось догнать Кэррана, но Джули все еще была напугала, а Мередит металась между обниманием одной дочери и плачем над другой. Она не хотела, чтобы Мэдди вводили в кому. Она хотела еще панацеи и никак не могла понять, что достать ее негде. У нас троих — Дулиттла, Джули и меня — ушло два часа, чтобы убедить ее. К тому времени, как я вышла из больничного крыла, Кэррана и след простыл. Охрана на входе видела, как он уходил, но никто не знал куда.