Справедливая гордыня (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович. Страница 32

И гонка продолжилась!

Мы буквально висели на хвосте толстого подонка, преследуя его по горячим следам сквозь города, села, травмпункты и клиники. Благо хоть в начале догадались натянуть назад плащи анонимности, а то погоня бы имела для мира совсем уж печальные последствия. Корвалол бы там кончился или чего еще. В общем, сквозь поля, сквозь леса (нет, на самом деле, учитывая, что мы шли по горячему следу, было скорее «сквозь города с матюгами от одного телепортатора до другого). И так день за днем!

На нашей стороне были великолепные физические кондиции, скорость, ловкость, координация движений, а, спустя пару первых суток преследования, уже и отточенный навык разбираться и собираться из мобильного состояния «шестеро на одном едут» в семерых злых индвидуумов, а затем обратно. От манеры исполнения последнего у некоторых наших собеседников с таким звонким щелчком ломался шаблон, что открывать личико не требовалось — Габсалома сдавали влёт!

Только вот он был Великим Мудрецом… Настоящим. Не бракованным. Возмудревшим до невыразимых высот за все те года, пока он полировал собственный дяньтянь возле деревушки кицуне в глухом лесу эльфов-копролюбов.

Битва камня и косы, где коса ну очень остро заточена, зато камень умеет драпать. Непробиваемой мудрости против моих вседогоняющих ног. Хитрости, подлости и коварства против нашей неутомимости, целеустремленности и общего слитного желания надавать гаду подсрачников! Пустыни, тундры, горы, низины, долины, морские и речные порты — мы преследовали его с краткими перерывами на сон и пищу! Слишком краткими!

Я даже научился меняться местами с Рюукой, чтобы поспать, пока она нас несет, но пользы это не принесло, скорее наоборот — мы едва не потеряли след Габсалома, когда кицуне заблудилась на дороге жизни, спутав направления на столбе с указателями.

Но всё имеет предел. Наш пришёлся как раз на заметаемую снегом вечернюю тундру, по которой мы преследовали удирающего на дилижансе мудреца. Он там был точно, Рюука уже знала его запах, нужно было поднажать, мы поднажали, догнали, и… увидели большую шубу, мотыляющуюся за каретой на веревке. Встали, завыли нечеловеческими голосами, от чего лошади дилижанса понесли транспорт дальше вместе с шубой, а я протянул ручки к Саяке, едва опередив остальных.

— Как ты там говорил, Мач? — шипела злая как собака из-за окружающего её холода кошкодевочка, — Чтобы что-то заработало, надо это стукнуть?! Дай её сюда! Дай!! Я стукну! Я так стукну!!

— Мы бежим и бежим…, — Матильда, словившая ПТСР от многодневной езды на рюукиной ноге, была слегка неадекватна и заторможена, — Мы бежим и бежим… а у нас же своё есть… Своё… м-м-мудрррррое… Зачем мы здесь, Мач? Только чтобы страдать? Каждую ночь я не чувствую своих рук… и ног. Тела, которое я давно никому не показывала… Подруг, которых я едва вижу, потому что меня месяц трясло... Ты тоже это чувствуешь, Мач? За что?

На этом месте от слов, высказанных монотонным страшным голосом, продрало всех. Даже притихшая изначально Саяка начала вращаться, пытаясь выкрутиться из своей одежды, чтобы дать стрекача. Позволить себе ДВУХ беглых мудрецов я на мог никак, потому и схватил Такамацури в охапку. Она тут же истошно заверещала, глядя как бледная Матильда деревянным шагом идёт к нам, очень жутко улыбаясь.

— Так, так! Тихо, брейк! — занервничал я, мотая мудрицей в воздухе так, чтобы жрица, слегка потекшая крышей, до неё не добралась, — Давайте просто подумаем!

— А что тут думать? — меланхолично заметила ковыряющая в носу Тами, — Матильда права как боженька. И думать не надо. Вот.

На свою старейшую подругу, извивающуюся в моих руках, гномка смотрела без малейшего сочувствия. В её ясных глазах стоял приговор, холодный, как заиндевевшая сталь старого дедовского штыка.

— Нет-нет-нет…, — забормотала лихорадочно Саяка, вертясь и умоляюще на меня поглядывая.

— Да, да…, — с грустной улыбкой, медленно и печально, я начал перемещать её в пространстве, поближе к вытянутым грабкам Матильды, которые периодически жамкали воздух.

— Ничего с тобой страшного не случится, — рассудительно сказала Мимика, выглядывая из-за спины слегка зомбированной жрицы всех богов, — Поумнеешь и всё. Мы месяц просрали, охотясь за этим гадом! Как можно поймать всезнайку?! Никак! Смирись, Саяка!

— Умней, Саяка! — весело крикнула ни грамма не задолбавшаяся кицуне, слегка абсурдно смотрящаяся в своем тряпочном купальнике на снегу и ветру.

— Неееет! — тоскливо проплакала мудрица, — Не хочуууууу…

Руки нашей жрицы всех богов, тянущиеся к гайке на худой шее обреченно обмякшей волшебницы, остановились. Я, всерьез надеющийся, что злобный предмет не окажет особо уж разрушительного воздействия на блондинку, непонимающе воззрился на последнюю. Шлиппенхофф стояла, не двигаясь, а взгляд её синих, хоть и слегка остекленевших глаз, был направлен… не на Саяку! И даже не на гайку!

Удивительно. А куда? А почему мимо? А шо так тихо стало?

Их было трое, идущих сквозь сумрак и падающий снег. Высоких, неимоверно широкоплечих, могучих. Они шли к нам молча, можно было бы сказать, даже торжественно, если бы двое, идущие по бокам от третьего, так сильно не… Как бы это сказать? Эти двое хромали, шатались, их ноги то и дело запутывались, вынуждая своих владельцев шататься, хватаясь друг за друга и за третьего. Почти комичное зрелище, но глухие белые балахоны, с лихвой покрывающие каждую из приближающихся к нам фигур, комизм неплохо так скрадывали. Однако, третья фигура…

Она шла ровно, гордо, несгибаемо, её просторное белое одеяние, не позволяющее просмотреть Статус, пафосно бултыхалось на неслабом ветру, иногда облегая скрытое под ним тело. Позволяя рассмотреть его хоть и гуманоидные, но точно нечеловеческие очертание. Оно, это тело, было искусственным. Хотя, в общем-то, это лишь промелькнуло у меня мимо сознания. Ну, то есть все эти белые фигуры, как две из них хромают, где они украли простыни у слонов…, всё это было фигней. Основным, именно тем, что заставило меня вмерзнуть на месте точно также как нашу многострадальную жрицу, был крест…

Огромный крест, который гордо несла центральная фигура в белом. Массивный, широкий, толстый, более чем трехметровой длины. А еще он был сделан из камня. Откуда я знал, что он из камня? Ниоткуда, так, догадывался. Наверное потому, что крест был не пустой, а на нем был кое-кто присобачен. Знакомая такая фигура в черной робе, тоже красиво развевающейся под всем этим противным ветром. Сделать выводы, что раньше этот крест был частью стены в одном весьма неплохом тронном зале одного весьма неплохого шварцтаддского замка, мог бы даже Виталик.

Озадаченное кряканье филийского вжуха, нашедшего себе временный приют на плече Лилит, и привело нас в чувство.

— Они его выпилили…, — озадаченно пробормотала Рюука.

— И несут к нам, — уверенно заключила наблюдательная гномка.

— А зачем? — вопрос, несмотря на всю свою невинность и наивность, поступил от висящей у меня на ручках Саяки.

— Нам точно хочется это узнать? — хрипло проговорил я, отпуская мудрицу. Та, плюхнувшись задом на снег, тут же издала недовольный звук женщины, плюхнувшейся пятой точкой на нечто холодное и сырое.