Давай поспорим? (СИ) - Белова Дарья. Страница 40

Его фотография лежит у меня во внутреннем кармане. От печет. Хочется протянуть руку и почесать это место. Не удивлюсь, если на коже от нее останутся красные ожоги.

Страх — довольно неприятная эмоция. И я солгу, если скажу, что мне не страшно. Мне очень страшно. Никому не хочется быть отвергнутым.

Хочется встать в дикую пробку, отсрочить момент встречи, а лучше отменить, но как назло, даже все светофоры горели зеленым. Вот сейчас я зайду в офис, а мне скажут, что он уехал, сам отменил, перенес, забыл. Но тут я был не прав. Он ждет. Ждет меня. Отец ждет своего сына. Какая сильная, но самая тупая фраза в моей жизни.

— Роман, вы меня удивили, попросив о встрече. Помнится, мы не сошлись в прошлый раз во мнении.

Его голос. Я всегда, практически всю жизнь пытался представить, как он звучит. Низкий? Грубый? Может ли он говорить мягко? Или всегда строг?

Я прохожу в его большой кабинет, окна которого выходят на Набережную Москвы-реки. Красиво, с*ка. Из моего окна только соседский офис. Там компания, которая занимается закупкой компьютерного оборудования и его обслуживанием. В окне напротив работает красивая девушка по имени Мария, блондинка, двадцать семь лет, не замужем, но есть ребенок. Мальчик, зовут Костей. Не знаю, зачем я вспоминаю сейчас эту информацию. Наверно, чтобы отсрочить разговор.

Краем глаза вижу, что хозяин кабинета совсем сбит с толку. Еще бы: заявляется какой-то мужик, которого он видел несколько минут своей жизни и молча стоит и пялится в окно. Бредовая ситуация, если не знать ее истинного начала.

— Здравствуйте, Петр Сергеевич.

Оно мне сразу понравилось. Имя. Я узнал его, когда начал собирать информацию. Сильное, стойкое. Я мог бы быть Романом Петровичем. Но именно это сочетание тупо. Хотя, будь отец со мной рядом всегда, может быть я не был бы Романом.

— Роман, у вас все в порядке?

Я отвернулся от окна и посмотрел на него — на моего отца. Он стоит у стола и смотрит на меня действительно беспокойным взглядом. Высокий, сильный. Ему должно быть около шестидесяти лет, но выглядит он намного моложе. Высокий лоб, прямой нос и четкие скулы, что любая злость — и желваки ходят ходуном до жуткого скрипа. Мы очень похожи. Хм… они бы смотрелись вместе с матерью. Мама и папа.

Я просто отрицательно мотаю головой. Нет, бл*ть, я не в порядке. Подхожу чуть ближе, достаю ту старую фотографию и кладу перед ним на стол. Отсчет пошел… Ну здравствуй, папа.

Он берет в руки потрепанную карточку и смотрит то на меня, то на нее. Вижу, что не понимает. Точнее, не может сопоставить информацию. Да, папа, это ты там.

— Мне было двадцать два года, когда нас послали на сенокос. Это был самый крупный совхоз в области и фотографы ходили и фотографировали все, что только можно, чтобы показать, как наша страна велика и богата. Откуда она у тебя?

Я молчу. Молчу.

Отец переворачивает карточку, уже зная, что он там прочитает.

— …Алене.

— Алене.

— Бл*ть…

— Кто она была для тебя?

Отец выдвигает верхний ящик дорогущего стола из дерева и достает пачку сигарет.

— Куришь?

— Нет.

— Вот и я нет, — и протягивает открытую пачку, а я беру одну.

Мы вместе закуриваем. Это сцена была у меня тоже в голове. Например, когда завалил микроэкономику. Я бы пришел домой, закрылся у себя в комнате, а отец бы пришел и поддержал, а потом мы бы ушли от матери на балконе и выкурили по сигарете, может даже разделяя одну на двоих. Или в одиннадцатом классе, когда матери пожаловались, что мы с Саней курим за школой. Отец отчитал бы меня, а потом так же мы бы вышли на балкон и договорились, что именно сейчас выкурим по последней и все. И я бы сдержал обещания. Не курил бы больше.

— Мы познакомились, когда я приехал на завод с проверкой. Увидел ее издалека. Маленькая такая девчонка, хрупкая, нежная. Цветочек такой молоденький, весенний, только распустившийся. Ей было не больше двадцати…

— Девятнадцать.

— Повелся, как пацан. У нее были такие красивые шелковые волосы. Они всегда пахли ромашкой. Никогда не любил этот запах. Лекарством отдавала эта ромашка. Но у нее… это был самый родной и близкий запах.

— У тебя была семья…

— Да.

— Ты ее любил?

— Безумно.

— Тогда как? КАК БЛ*ТЬ?

— Я уехал.

— И вот так все просто, да? Любил безумно, но кинул ее.

— Так получилось. Я не мог в тот день ее найти, а нужно было срочно уже уезжать, ждали только меня. Я вручил маленькую бумажку с номером телефона ее отцу, чтобы у нас с ней была хоть какая-то связь. Но… от нее была тишина. Я хотел ее забрать, к себе.

— Как любовницу?

— Нет, я подал документы на развод. А потом я приехал снова к ней, специально подговорил многих, чтобы пойти в группу для проверки. Да я даже подкупил одного зама, чтобы только он меня включил в список, хоть кем, хоть просто водителем. Как приехал, сразу побежал к ней. Думал, она меня ждет. Ведь любила же. Я знаю, что любила.

Он сделал две глубокие затяжки. Я вижу, как тяжело даются ему эти слова, эти воспоминания. Для него это тоже было сложно и больно.

— Ее отец сказал, что она выходит замуж. Она беременна.

— Что?

Отец отходит от окна, закрывает его и садится в кресло. Дает мне понять, что разговор закончен. Ну уж нет.

— Ты что-то еще хотел выяснить? — строго спрашивает он.

— Мама пошла к тебе, чтобы сказать, что ждет меня. Не было никакого жениха. Отец отказался от нее, когда узнала, что нагуляла меня, — выплевываю я эту черствую фразу, — когда приезжала прошлая делегация с проверкой. И телефон ей никто твой не передавал. Ты кинул ее, бросил одну, беременную мной.

Злость и обида, хранившиеся внутри меня годами, готовы меня разорвать. Я чувствую, как это растет, становится все больше и больше, что еще чуть- чуть и может накрыть. Это все маленький мальчик, которого бросил отец. У которого не было папы. Он плачет внутри меня, орет и пытается выбраться.

Я подхожу к столу, чтобы забрать то, что уже давно принадлежит мне. Пусть хоть такая часть останется от него. Вот только он вцепился в нее, как за спасательный круг.

— Мне все говорили, что Алена…она… Этот ребенок не мог быть моим. Она бы сказала.

— Как? Если телефон ей твой не передали, — устало произношу я.

Мы смотрим друг на друга. У нас одинаковый цвет глаз. Один в один, ни одной отличительной черточки. Будто копировали. Тот же холодный оттенок, тот же морозящий взгляд. Отец смотрит на своего сына. Правда в том, что я не знаю, как он должен смотреть. И так же только представлял. Получается, наши желания действительно имеют свойство сбываться?

— Твоя мама… Она… Где она?

— Дома. Может с соседкой чай пьет. Есть в доме жуткая старушка, которая пыталась сосватать мне свою внучку. Ну и страшная же она была.

— Надеюсь, ты выкрутился?

— Конечно.

Тоненькая паутинка морщин, что в уголках глаз — он улыбается, пытается пошутить. Но я вижу, как неестественно блестят его глаза, как жестко сцепил челюсти. А я … А у меня какой-то противный ком в горле, который на дает нормально вдохнуть и говорить.

— Рома…

— Да… пап?

— Я… — вижу, как он крепится, как вытаскивает из себя слова, звук за звуком, — правда … не знал… не думал….

— Хм…

— Давно ты знаешь?

— Достаточно.

— Когда мы встречались…

— Да, я знал кто ты.

— Почему не сказал?

— Честно? Наверно не был готов. Я… всегда думал, что ты нас бросил с мамой. Что мы были тебе не нужны. Зачем тогда что-то менять?

— Но сейчас ты пришел.

— Один близкий мне человек сказал, что надо выслушать другую сторону всей этой истории. Выслушать тебя.

— Мне надо будет ее поблагодарить.

— Как ты понял, что это она?

— Хм… У тебя написано все на лице. Ты улыбался, когда говорил.

Я слышу как идут стрелки настенных часов. Секундная стрелка. Но чувство, что время остановилось. Не хочется ускорится, но и назад отмотать желания нет. Незыблемость момента. Есть только этот кабинет. Я. Мой отец. И повисшее молчание.