Беглецы - Син Энн. Страница 13
Откуда он узнал, где найти кукурузную муку?
Сосновый луб нужно варить не меньше двадцати минут, чтобы он размягчился и мог усвоиться организмом. Кукурузная мука готовится в два раза быстрее, но мать Чина варила все вместе, надеясь, что запах сосны перебьет запах кукурузы. Она помешивала кукурузно-сосновое варево, и ее рот наполнялся слюной. Запах от кастрюли исходил божественный!
Когда Ённа и ее отец пришли домой, мать, не говоря ни слова, поставила перед ними миски с кашей.
— Что же это сегодня? — спросил Пак.
— Это все, что было.
Ённа зачерпнула варево ложкой, положила в рот и замерла, распробовав вкус кукурузы. Ее взгляд в страхе метнулся на мать, глядевшую в свою миску. Ённа посмотрела на отца. Она ждала, что тот вот-вот разразится тирадой, но тот молча глотал кашу, изредка останавливаясь, чтобы вдохнуть и помешать еду в миске. Когда тело так долго терзает голод, вкус настоящей пищи затмевает голос разума, и ты делаешь всё, чтобы забросить в себя как можно больше.
Обитатели соседней квартиры лежали на матрасах и то выплывали из туманной дымки, то снова в нее погружались, представляя мечту всех жителей Северной Кореи — еду. Мать семейства Сим, устроившись на ярко-красном стеганом одеяле, вспоминала запах белого риса, воображала, как впивается зубами в крупные волокна говядины, хрустит острой пахучей кимчхи. Рот женщины наполнился едкой слюной.
Через щель под дверью в квартиру проник теплый, влажный аромат. Было время ужина, и хозяйки во всех квартирах вокруг готовили свои сосновые каши и супы из собранных кореньев. Но сегодня запах был немного другой. Сам Сим и трое его детей не поняли, а его жена, как главный повар в доме, тут же распознала мягкий, сладковатый, ни с чем не сравнимый аромат кукурузы и несказанно этому удивилась. После полицейского рейда ни у кого в их доме не должно было остаться кукурузной муки. Как могло случиться, что у соседей есть еда, а ей кормить семью нечем? Было бы логичнее, если бы нетронутый запас пищи в их доме остался у нее как у начальника народной группы. Ей захотелось постучать в дверь Паков и спросить, чем это они там сегодня ужинают. Предлог для визита ей был не нужен: она имела право заявиться к своим людям, когда бы ни пожелала. Но лучше сегодня попытаться уснуть. Она перевернулась на другой бок, сунула нос между двух пальцев и крепко закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на исходивший из соседней квартиры аромат.
Ее зависть и подозрения довольно скоро разгорелись с новой силой после того, как на той же неделе она взяла на вокзале тонкую еженедельную газету и открыла ее на третьей странице. Заголовок гласил: «Дерзкое и непростительное преступление. Похищение народных продуктов». В статье говорилось: «В субботу тридцатого сентября в четырнадцатом районе Янгдока с одного из центров хранения Великого Руководителя был украден почти килограмм кукурузной муки…» Это было как раз на прошлой неделе, в тот вечер, когда полиция прошлась с рейдом по их дому.
Оторваться от газеты Сим заставил проезжавший мимо передвижной информационный пункт — грузовик ГАЗ-51, в кузове которого, расставив ноги, стояла молодая женщина-полицейский и держала у рта громкоговоритель. Ржавый зеленый грузовик был переделан под древесное топливо и ездил за счет энергии пара, а не бензина. Машина дернулась и чихнула, выбросив из трубы красные угли. Женщину швырнуло в сторону раскаленной печки, но она ухватилась за борт и быстро восстановила равновесие. Ее высокий голос, вырываясь из громкоговорителя, хрипел и визжал:
— Враг государства на свободе — будьте бдительны! Вознаграждение за информацию о наделавшем шуму воре. Станьте национальными героями — помогите найти кукурузного вора. Станьте свидетелем его порки и избиения за это подлое преступление…
Ее пронзительный голос летел вдоль улиц и отражался от стен домов. А грузовик все громыхал по дороге, направляясь в сторону главной улицы. Откуда-то выбежали трое босоногих детишек. Глядя в окна кабины, они громко закричали, но, как только машина издала громкий хлопок, набирая скорость, бросились наутек. Товарищ Сим не отрываясь следила за грузовиком, пока он не свернул на главную улицу. Глаза женщины странно блестели.
Крепко зажав под мышкой газету, она направилась в сторону дома. Ее голова разрывалась от тысячи мыслей и предположений. Сим поспешила к себе в квартиру, сменила потрескавшиеся виниловые туфли на черные резиновые ботинки мужа — лучшую обувь в их доме. Облизнув ладони, товарищ Сим пригладила завитые рыжеватые волосы и надела любимую дочкину шляпу красновато-лилового цвета. Затем, еще раз поправив волосы, Сим схватила газетенку и отправилась в полицейский участок.
В полиции она заявила, что является начальником народной группы в многоквартирном доме № 213, и настояла на том, что ей необходимо поговорить с комиссаром. Полицейский за стойкой указал ей на стул и предупредил, что придется подождать. Со своего места она могла видеть, что комиссар сидит в глубине кабинета за заваленным бумагами столом. Другой стол, стоявший перпендикулярно первому, занимал еще один полицейский, и, кроме этих троих человек, в отделении никого не было.
Товарищ Сим направилась к стулу, на который ей указали, и села, не сводя слезящихся глаз с комиссара. Полицейский из-за стойки подошел к шефу и, наклонившись к нему, что-то зашептал на ухо, а потом молча вернулся на свое место.
— Теперь я могу поговорить с комиссаром? — подалась вперед товарищ Сим.
— Еще нет.
Она снова заняла прежнее положение и стала ждать, скрестив руки. Полицейский уселся за стол, склонился над документами и принялся что-то строчить. Спустя некоторое время Сим опять спросила, нельзя ли ей увидеть комиссара. Мужчина покачал головой. Прошло еще сорок минут. Наконец полицейский встал, подошел к начальнику и снова что-то зашептал тому на ухо, а затем кивком головы подозвал Сим.
Комиссар был лысеющим мужчиной с большим родимым пятном на лбу, в очках с тонкой оправой, плотно прилегавшей к вискам. Когда товарищ Сим расположилась на стуле перед ним, ее подбородок оказался не выше уровня его столешницы. Глядя на комиссара с этой точки, она внезапно занервничала. Один ее ботинок слетел с ноги и шлепнулся на пол. Товарищ Сим вытянулась, чтобы всунуть ногу обратно в ботинок, затем снова устроилась на стуле и предстала пред очи комиссара полиции.
— Меня зовут Сим Эджа. Я начальник народной группы третьего отдела дома номер двести тринадцать, — проговорила она. — Надеюсь, ваше превосходительство в добром здравии?
— Называйте меня комиссаром, товарищ Сим, — ответил собеседник и провел пальцем в перчатке вдоль края воротника, который, будучи наглухо застегнутым, впивался ему в шею. Он повертел ручку, и Сим заметила, что манжеты его форменного виналонового пиджака засалены и заношены до блеска.
— Да, ваше комиссарство. Как вы знаете, я просто скромная женщина из вашего района, но у меня есть глаза и я наблюдательна. — Она показала на свой лоб. — А еще я прочитала статью. — Товарищ Сим положила на стол газету. — И клянусь волосами на голове моей матери, я знаю, что за жалкий ублюдок стащил эту кукурузную муку. Предатели живут среди нас, прячась под самым нашим носом. Я почувствовала, что они что-то готовили из этой краденой муки. Запах кукурузной муки ни с чем не спутаешь. И я клянусь нашим Любимым Руководителем, что смогу привести ваших людей к этим преступникам, а их — к наказанию, которого они уж точно заслужили.
Товарищ Сим продолжила описывать запах — так называемое доказательство, и развивать свои мысли относительно того, как разворачивались события, кто и каким образом мог совершить кражу. К концу повествования она уже кричала во весь голос, а глаза комиссара с желтыми белками не выражали ни заинтересованности, ни враждебности. Зато желваки так и играли на его скулах. Кукурузный вор из Янгдока прославился в новостях на всю страну и выставил район в неприглядном свете. В очень неприглядном. Комиссару пришлось бросить на это дело весь штат полицейских, поскольку от граждан в участок сыпались бесчисленные заявления, которые ни к чему не приводили. И так в своей работе он дошел до того, что выслушивал обезумевших старух. Это был уже тридцать четвертый гражданин, утверждавший, что кукурузный вор найден, и комиссар с трудом сдерживался, чтобы не орать на этих бестолковых крестьян, деревенщин, двуногих прямоходящих животных, изливавших на него дурацкие истории.