Беглецы - Син Энн. Страница 39

Они еще немного поговорили в добродушной и даже шутливой манере, и господин Ван наконец полез в карман своих ватных штанов, достал оттуда стянутую резинкой пачку купюр и бросил ее на стол. Юн-син взял деньги, снял резинку и принялся пересчитывать.

Суджа повернулась к Юн-сину:

— Нет, не продавайте меня этим людям! — Не получив ответа, она схватила Го за рукав и взмолилась по-корейски: — Пожалуйста, не делайте этого! Я обещаю, моя семья заплатит вам! Пожалуйста!

Го высвободил руку. А Юн-син тем временем убрал наличные в карман и кивнул фермеру. Все посмотрели на Суджу.

Девушка крепко вцепилась в кожаную куртку Го. Он оттолкнул ее.

— Нет, нет, нет! — Суджа затрясла головой, когда Го и Юн-син встали с дивана. — Я не могу здесь остаться! Я сделаю все что угодно, чтобы возместить ваши затраты! — выкрикивала она. — Я из уважаемой семьи! Мои дяди придут за вами!

Она бросилась за Юн-сином и Го, однако пожилая женщина преградила ей путь. Суджа попыталась отпихнуть ее, но женщина толкнула девушку в ответ, и Суджа отлетела к фермеру, а тот схватил ее за плечи. Вместе они силой вернули ее в гостиную, а оттуда потащили в боковую комнатушку, все пространство которой занимала большая деревянная кровать. Пока фермер удерживал девушку на краю кровати, его жена принесла длинную веревку и принялась привязывать к столбикам кровати сначала запястья Суджи, а потом щиколотки. Что-то бормоча себе под нос, женщина завязала один узел, затем еще, а потом крепко затянула. В итоге они оставили девушку сидеть на краю кровати, связанной по рукам и ногам веревкой, которая впивалась в тело.

Суджа больше не кричала и не пыталась освободиться. Казалось, она сдалась. Опустив глаза, девушка заметила, что на матрасе виднеются несколько желтых и коричневых пятен. Никакого постельного белья не было — только стеганое одеяло, скомканное у замызганной стенки.

Через открытую дверь спальни ей было видно, как господин Ван задирает Пина, который по-прежнему сидел на диване, широко раздвинув колени и свесив нижнюю губу. Отец дал сыну затрещину, и тот, уходя от удара, случайно сшиб полупустую бутылку с пивом, которая покатилась по столу, упала на пол и закатилась под диван. Мать визгливо и хрипло заругалась на них и схватилась за тряпку. Вытерев разлитое на столе пиво, она поставила бутылки и пустые тарелки на поднос. Затем нагнулась, чтобы вытереть под диваном. Ей пришлось поднимать ноги сына, чтобы пройтись тряпкой по тем местам, где стояли его ступни. Затем женщина выпрямилась и, уже не ругаясь, заботливо наклонилась к сыну и пальцами принялась зачесывать его волосы на одну сторону. Он затряс головой, злобно бормоча ругательства в адрес матери, но она продолжала расчесывать его волосы, и ему пришлось подчиниться. Парень поднял помутневшие глаза, и его взгляд встретился со взглядом Суджи. И в этот момент до нее дошло, для чего родители парня ее купили.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Чин прятался в тоннеле несколько дней, слушая, как приходят и уходят люди, как они рассказывают о дорожных бригадах, тепличных хозяйствах и портах с кораблями, на которых можно переправиться в другие страны. Они произносили названия различных китайских городов: Яньбянь, Байшань, Хэлун, Лунц-зин. Чин повторял эти мандаринские слова, с трудом выговаривая незнакомые звуки, и китайские названия постепенно застревали у него в мозгу, как булавки, беспорядочно воткнутые в пробковую доску. Он в подробностях представлял себе здания и улицы, и потихоньку карта Китая в его голове начала принимать очертания, но это была карта беглеца, полная опасных ям и болот, с заштрихованными и темными областями, которых следовало избегать, с чиновниками и подпольщиками, встреча с которыми тоже грозила опасностью.

Бежав из Северной Кореи, Чин не оказался в безопасности или на свободе: он углублялся в неизвестную местность — китайское подполье, построенное вокруг северокорейцев, охотно бравшихся за любую нелегальную работу. То и дело появлялся кто-нибудь со сведениями о том, где требуются рабочие руки, и новости об этом люди в тоннеле шепотом передавали друг другу.

— В Хэлуне есть огромное жилое здание. Там нужны выносливые рабочие, — сказал кто-то.

— Ащ, — усмехнулся его приятель. — Народ мрет на этих работах.

— Что значит мрет? В смысле, падает со зданий? Так это от тебя зависит, упадешь ты или нет.

— Человек не создан, чтобы жить в небе. Земледелие мне как-то больше по душе.

— Тупица, на фермах опаснее! Ты же знаешь, что инспектора начали охоту за головами в Фусуне.

Чин слушал этих незнакомых людей, отделял в их беседах зерна от плевел и складывал у себя в голове, переводя в крупицы ценной информации.

В Фусуне были инспекторы: искать работу там не стоит.

Хэлун — город с высокими зданиями, как в Пхеньяне. Возможно, работа там есть, но опасная.

Было полно такого корейско-китайского народа, к которому можно было бы обратиться, но некоторые будут не прочь тобой воспользоваться.

— Ребят, вы давно тут? — прозвучал еще один голос. — Я неделю назад перебрался через реку, чуть мозги не отморозил. Никогда больше такого не повторю!

Услышав этот голос, Чин навострил уши. Пробираясь на ощупь, он осторожно подошел к выходу.

— Хёк, это ты? — позвал он.

— Чин?! — Хёк шагнул в тоннель. — Это ты, ты, шельмец?! Ты здесь?!

— Ну да, я сделал это! — Чин бросился вперед.

Хёк сгреб Чина в медвежьи объятия.

— Поверить не могу, худосочный ты дьяволеныш! Ты жив! Я пришел сюда за тобой! — Он похлопал Чина по спине и повернулся лицом к тоннелю: — Эй, вы все! Этот парень вытащил меня из Едока! Он спас мне жизнь!

— Без тебя у меня ничего не получилось бы, Хёк.

— В этом я не уверен, — усмехнулся тот. — А вот я собираюсь вытащить тебя из этой дыры. Идем на свет, дай-ка я посмотрю на тебя.

Они повернули к выходу из тоннеля, и Хёк крепко сжимал руку Чина, будто не веря, что это действительно он.

— Поверить не могу такому! Это в самом деле ты!

На свету Чин наконец разглядел Хёка: лицо у того было изможденное, волосы — в беспорядке, но он был гладко выбрит и где-то раздобыл пальто.

Чин сияющими глазами смотрел на друга:

— Господи, как я рад тебя видеть, Хёк! Я уж и не знал, увижу ли тебя снова.

— Я не оставил бы тебя на погибель. — Хёк улыбнулся, а потом посмотрел в темный тоннель и уже другим тоном спросил: — Ты… э… ничего о Пэ не знаешь?

Чин покачал головой:

— Я расспрашивал народ, но ничего не узнал.

Хёк опустил взгляд:

— Так я и предполагал.

Они оба умолкли, вспомнив, когда в последний раз были вместе с Пэ и те ужасные минуты в самосвале.

Чин положил руку на плечо старшего товарища:

— Он выберется, Хёк. Он сильнее, чем мы с тобой вместе.

— Я знаю, — вздохнул помрачневший Хёк. — Что же тут поделаешь… — Он уставился на деревья, потом снова посмотрел на Чина. — Ладно, я рад, что ты добрался до тоннеля. Ты только посмотри на себя! Надо же! Один мой знакомый устроил меня на работу в городе.

— Да ну! И кто же этот знакомый?

— Приятель по имени Чон. Это знакомый моего знакомого, которого я встретил во время предыдущей поездки в Китай. Он замолвил словечко, и этот парень приютил меня на несколько дней. У них с женой приют для северокорейских женщин.

— Серьезно? С чего бы им прикладывать такие усилия ради помощи нам?

— Они — китайцы корейского происхождения, может быть, христиане.

— А что это?

— Ну знаешь, они верят в бога и ходят в тайную церковь. Они делают людям добро, помогают им. Чон и его жена помогли уже многим из Чосона. У них есть небольшая фабрика, где женщины могут жить и работать. И они помогали людям выбраться из Китая. Чон принял меня, накормил и устроил на скотобойню в городе. Там я работаю, и это хорошо, а сюда я пришел за тобой.

— Потрясающе! — Чин похлопал приятеля по спине. — Ты спас мою шкуру, брат. Я думал, что не справлюсь.