Невероятный медовый месяц - Картленд Барбара. Страница 7

Когда же она выросла и узнала от нянюшек и других слуг, что графиня после родов тяжело болела и доктора запретили ей иметь еще детей, Антония поняла, насколько глубоким было разочарование отца.

— Граф был убежден, что родится сын, — рассказывала девушке старая няня. — Детская кроватка и все вещи для младенца были украшены голубыми лентами, и мальчика должны были назвать Антонием. Вы ведь знаете, что это ваше родовое имя.

— Так вот почему меня назвали Антонией! — воскликнула девушка.

— Никто не предполагал, что вы окажетесь девочкой. А потом, поскольку все думали, что и вы, и ваша матушка вот-вот умрете, вас окрестили спустя несколько часов после рождения.

«Какое имя следует дать этому ребенку?»— спросил меня доктор. «Ребенок должен был носить имя Антоний», — ответила я, видя, что ваша бедная матушка не способна заговорить. «Тогда лучше всего быть малышке Антонией», — решил доктор.

И вот таким образом младшая дочь графа как бы попыталась преодолеть свою «ущербность», став наследницей родового имени, но сыном она графу стать не могла.

Сколько бы раз она ни упрашивала отца взять ее с собой кататься на лошадях или позволить ей сопровождать его на охоте, всегда слышала отказ и вскоре заметила, что от одного вида дочери граф все больше мрачнеет, не в силах забыть о неродившемся сыне. Тогда Антония решила как можно реже попадаться ему на глаза. О ней никто не заботился, а вспоминали о ней лишь тогда, когда она опаздывала к обеду. Место за столом не должно пустовать.

И тогда ее сурово наказывали.

Вскоре, однако, она научилась вовремя покидать Ива, который всегда умел развлечь свою юную подружку интересными рассказами, успевала вернуться домой, скинуть старую амазонку, надеть повседневное платье и пойти в столовую до того, как граф замечал ее отсутствие.

Сейчас Антония прижимала к груди рыдающую Фелисию — такую привлекательную и никогда не усомнившуюся в своей красоте — и размышляла о том, что наконец ей посчастливится вблизи увидеть его, неотразимого герцога, который, по всей вероятности, станет ее зятем.

Во время посещений Донкастер-Парка Антония не могла не слышать болтовни слуг о хозяине поместья, а ведь не только одни слуги говорили о нем — о герцоге часто беседовали и подруги матери, приезжая к ней с визитом.

Поскольку герцог был самым богатым и, конечно же, самым интересным мужчиной в этой части Хартфордшира, в окрестностях Донкастер-Парка о нем сплетничали все кому не лень.

То, что он никогда не общался с местными жителями, никого не приглашал, бывая в своем поместье, только подогревало нездоровый интерес к герцогской персоне, поскольку молва о его многочисленных любовных похождениях буквально гремела по всей округе, давая пищу для сплетен злым языкам.

Антония была столь незначительной особой в родительском доме и держалась так тихо и незаметно, что дамы, собравшиеся побеседовать за чаем, совсем забывали о ее присутствии. Она разносила бутерброды и пирожные, подавала чашки с чаем, затем удалялась в угол гостиной, откуда, невидимая, наблюдала за дамами и с великим вниманием прислушивалась к тому, что говорили они о герцоге.

Она всегда была в курсе его приключений, осведомлена о том, когда кончалась одна и начиналась следующая любовная связь герцога.

В свои юные годы Антония достаточно наслушалась о ревнивых мужьях, которым, однако, трудно было доказать то, в чем они подозревали своих жен; девушка снова и снова узнавала о женщинах, которые торжественно клялись всем и каждому в том, что сердца их разбиты, а жизнь стала невыносимой после того, как герцог разлюбил и покинул их.

Истории эти были не менее интересны, чем романтические новеллы, попадавшие в руки Антонии от ее гувернанток (разумеется, не через мистера Лоури, который ни за что не допустил бы появления такого рода литературы в библиотеке герцогского дома), проводивших досуг в одиночестве за чтением романов о любви, которой им скорее всего никогда не суждено испытать самим.

Антония считала, что все эти книги — сплошная чушь, ерунда и небылицы, пока вдруг не обнаружила сходства некоторых эпизодов с действительными фактами из жизни герцога.

«Не понимаю, что все-таки заставляет женщин забывать обо всем на свете, лишает их разума и достоинства, когда они встречают герцога», — тихонько про себя рассуждала Антония.

Всматриваясь в его портреты, развешенные на стенах дома в Донкастер-Парке, она видела изображенного на них чрезвычайно статного и утонченного мужчину и чувствовала, что на картинах ему чего-то недостает, чего — она сама не понимала, но это что-то, она была в этом уверена, преднамеренно скрывалось художниками.

Она, правда, не раз видела герцога издали, когда тот, восседая на своем великолепном скакуне, отправлялся на охоту, но, следуя рекомендациям Ива, девушка всегда держалась на значительном расстоянии и, смотря сквозь прутья ограды, думала только о том, как прекрасно герцог держится в седле, словно лошадь и он — одно целое.

Обычно герцог проносился галопом мимо того места, где стояла Антония, и она не могла разглядеть его лица, тем более — заметить выражение глаз.

Антонии всегда хотелось встретиться с ним, и вот теперь, казалось, наконец наступит долгожданный миг — не завтра, конечно, поскольку она была убеждена, что мать с отцом не разрешат ей присутствовать во время первого визита герцога, но позднее — когда уже будет объявлено о его помолвке с Фелисией.

При мысли о предстоящей помолвке сестры с герцогом Антония сильнее обняла Фелисию, прижимая ее к своей груди.

Она знала, какую боль это известие причиняет сестре, к тому же Антония не могла не думать еще и о том, что, судя по тому, что ей было известно о герцоге, Фелисия вряд ли когда-нибудь сладит со своим супругом.

Фелисия была ласковой, мягкой по характеру девушкой, неискушенной и бесхитростной — Антония знала ее лучше, чем кто-либо, — чрезвычайно глупенькой во многих отношениях и очень капризной, если ее не баловали, не нежили и не любили.

Будет ли герцог обращать внимание на молодую жену? Будет ли баловать и любить ее?

— Что мне делать, Антония? Что мне делать? — всхлипывала Фелисия в отчаянии. И тут Антония поймала себя на том, что думает о маркизе Норто.

Глава 2

Герцог уже заканчивал свой, как всегда, обильный, завтрак, когда к столу приблизился дворецкий и почтительно сказал:

— Прошу извинить меня, ваша светлость, но леди Антония Уиндом просит принять ее.

От удивления брови герцога поползли Вверх, ему показалось, что он ослышался, и, Вопросительно взглянув на дворецкого, переспросил:

— Леди Антония Уиндом?

— Да, ваша светлость, — подтвердил дворецкий.

— В столь ранний час? — удивление герцога все возрастало.

— Да, ваша светлость, — кивнул дворецкий.

— Она пришла одна?! — с явным любопытством осведомился герцог.

— Нет, ваша светлость. С ней девушка, которая осталась ждать в вестибюле. Леди Антонию я провел в библиотеку, — почтительно ответил дворецкий.

Герцог отложил в сторону вилку и нож и в задумчивости поднес к губам чашечку с кофе.

Он всегда уделял много внимания завтраку, считая утренний прием пищи самым важным и полезным для здоровья. Всем прочим напиткам герцог предпочитал кофе и никогда не позволял себе с утра ни капли алкоголя, как бы ни злоупотребил им накануне вечером.

Таковы были правила, и герцог неукоснительно следовал им, кстати, раз и навсегда установив их сам для себя.

Согласно этим правилам он поднимался с постели чуть свет и, живя в Лондоне, каждое утро отправлялся на конную прогулку по аллеям парка еще до того, как там появлялись экипажи с дамами, назначавшими в этом модном месте встречи своим подругам, чтобы вдоволь поболтать и посплетничать, провожая взглядом молодых всадников, которые спешили покрасоваться своей хорошей осанкой и умением держаться в седле.

Первые посетители являлись в дом герцога не раньше пяти часов пополудни, и до сих пор ни одна дама, как бы настойчиво она ни преследовала его, не отважилась просить с ним встречи в половине восьмого утра.