Невеста короля - Картленд Барбара. Страница 2

— Прочь с моих глаз! Все! С меня довольно! Один Бог знает, почему мне суждено терпеть этих глупых, капризных женщин. Почему не суждено мне было стать отцом смышленого умницы сына!

После этой кульминации они с несказанным облегчением убегали из кабинета, хотя сердца еще долго колотились у них в груди, а губы пересыхали от ужаса.

Почему-то нигде во дворце девочки не чувствовали себя в безопасности, кроме, пожалуй, своей классной комнаты.

«И чем это я могла рассердить папу?» — гадала Зошина.

При этом незаметно для себя самой она непроизвольным движением слегка вскинула свою хорошенькую головку, открыла дверь и вошла в кабинет.

Как и ожидала Зошина, отец сидел у камина в своем любимом кресле с высокой спинкой.

Летом камин не топили. Зошина часто удивлялась, почему в этой комнате никогда не было цветов, хотя бы для того, чтобы замаскировать ими зияющий черный зев камина, который придавал еще больше мрачности и без того угрюмой обстановке кабинета.

Эрцгерцог сидел, положив на специальную скамеечку перед креслом изуродованную подагрой, забинтованную левую ногу, и у Зошины слегка екнуло сердце, таким суровым и грозным показался ей отец.

Она подошла к нему, все еще отчаянно пытаясь вспомнить, что же такого она натворила, но неожиданно отец приветливо посмотрел на нее и улыбнулся.

В молодости эрцгерцог был необыкновенно красив, и все его четыре дочери унаследовали эту редкую красоту. Чертами лица они походили на прабабушку-гречанку, а все остальное досталось им от матери их отца, венгерки по происхождению.

— В нас течет кровь трех разных народов, — как-то сказала Зошина сестрам, — но у нас хватило ума взять лучшее у всех трех.

— Будь мы и вправду умны, мы бы не родились в Лютцельштайне, — возразила Каталин.

— Почему же? — спросила Эльза.

— Если бы у нас был выбор, разве мы не предпочли бы Францию, Италию или Англию?!

— Ах, вот ты о чем! — воскликнула Эльза. — Ну, тогда я выбрала бы Францию. Я слышала, как весело в Париже.

— Наш посол говорил папе, что расточительность и возмутительные нравы Второй империи скомпрометировали ее перед всем миром.

— Теперь этому пришел конец! — заметила Теона. — Но, держу пари, французы все равно могут развлекаться в свое удовольствие. Определенно нам следовало бы родиться во Франции!

— Присядь, Зошина. Я хочу поговорить с тобой.

Девушка послушно опустилась на диван подле отца, и он долго разглядывал дочь. Так долго, что она уже стала терзаться вопросом, не нашел ли он какой-нибудь изъян в ее платье или в новой прическе.

Наконец эрцгерцог снова заговорил:

— У меня есть для тебя новость, Зошина, которая, возможно, удивит тебя. Но в твоем возрасте ты должна бы уже и ожидать этого.

— Какая же это новость, папа?

— Ты выходишь замуж!

Сначала Зошине показалось, будто она ослышалась.

Но затем ее глаза от удивления стали такими огромными, что казалось, они только и жили на ее миниатюрном личике. Эрцгерцог продолжил:

— К моему удовольствию, надо сказать, большому удовольствию, переговоры нашего посла, графа Ксаки, завершились весьма плодотворно. Я непременно вознагражу его надлежащим образом.

— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, папа… что… что граф… договорился о моем… замужестве?

— По моему поручению, естественно, — подтвердил эрцгерцог. — Но, если честно, я должен признать, что первое предложение по поводу этого союза поступило от регента Дьера.

Зошина озадаченно смотрела на отца. Тогда он торжественно произнес:

— Ты, моя дорогая дочь, выходишь замуж за короля Георгия!

— Но… папа, я никогда не… видела его. Почему вдруг… ему пришло в голову… жениться на мне? — едва выдохнула потрясенная Зошина.

— Именно это я и намереваюсь объяснить тебе, поэтому изволь слушать внимательно.

— Я постараюсь… папа.

— Ты, несомненно, знаешь, — начал эрцгерцог, — что меня последнее время сильно волнует возрастающая мощь Германской империи.

— О да, папа, — пробормотала Зошина. Хотя отец никогда не обсуждал с ней никаких государственных дел, она помнила, как лет пять назад все во дворце только и говорили об этом. Тогда политика канцлера Пруссии, Отто фон Бисмарка, привела Европу к франко-прусской войне, и это, казалось, угрожало независимости Лютцельштайна.

Пруссия долго готовилась к войне, и Бисмарк сумел воспользоваться ситуацией так, чтобы формально агрессором выступила Франция.

В июле 1870 года она объявила войну Пруссии, Баварии и другим южно-немецким королевствам и княжествам, которые поддерживали Пруссию. Исход войны был предрешен. В январе следующего года, после 131-дневной осады голодающий Париж открыл ворота врагу.

Небольшие южные герцогства и королевства, не втянутые в эту войну (в том числе Лютцельштайн и Дьер), надеялись на то, что более крупная Бавария защитит их от посягательств Бисмарка.

Однако король Людвиг Баварский, всегда непредсказуемый, заболел и не нашел в себе сил сопротивляться давлению представителя Пруссии.

Все это сейчас вспомнилось Зошине, и она уже не удивилась, когда отец сказал:

— Сейчас особый исторический момент. Необходимо отстоять независимость Лютцельштайна и Дьера, чтобы сохранить баланс сил в Европе.

Он сделал многозначительную паузу и продолжил:

— С одной стороны — ослабленная Австрия, с другой — безвольная Бавария и Германия, с каждым днем набирающая силу, готовая и нас вовлечь в железные сети своей несуразной империи.

— Понимаю, папа, — пробормотала Зошина.

— Я вовсе не жду от тебя понимания в подобных вопросах! — с внезапным раздражением прервал дочь эрцгерцог. — От тебя требуется только слушать. Союз, скрепленный браком между королем Дьера и моей дочерью, развязал бы руки политикам обоих наших государств.

Зошине хотелось бы объяснить отцу, что она действительно прекрасно понимает сложившуюся обстановку, но она не решалась и только кивала.

— Ну, скажи же что-нибудь! Ты хоть улавливаешь смысл того, что я сказал? Боже мой, был бы у меня сын! Уж он разобрался бы в ситуации! — снова неожиданно рассердился герцог.

— Я понимаю, зачем нужен этот брак, папа, — проговорила наконец Зошина. — Но я спрашивала вас не об этом. Я спрашивала, действительно ли король… желает жениться именно на мне.

— Конечно, он желает жениться на тебе! — прогремел эрцгерцог. — Поскольку он мужчина и к тому же монарх!

— Мне все же кажется, папа, что нам с королем… следовало бы… встретиться, прежде чем принимать окончательное… решение, — осторожно и тихо заметила Зошина.

— Встретиться? Конечно, вы встретитесь! — резко оборвал ее эрцгерцог. — Именно это я и собирался сообщить. Если ты прекратишь прерывать меня, Зошина, я, может, наконец все же доберусь до сути дела.

— Простите… папа.

— Мы договорились, что ваша свадьба должна произойти чем скорее, тем лучше, и стать предупреждением Германии о том, что не следует ей вмешиваться в наши дела. И потому мы должны все обставить надлежащим образом. Я договорился о государственном визите твоей бабушки в Дьер. Она возьмет тебя с собой.

Зошина просияла.

— Я поеду с бабушкой в Дьер, папа? Как это замечательно!

— Жаль, я сам не могу туда поехать. Мы с твоей матерью предпочли бы поехать сами, но, как видишь, проклятая нога не позволяет мне этого, — сказал он, морщась от боли.

— Вам очень больно, папа? — живо откликнулась дочь. Эрцгерцог с трудом выносил боль и едва сдерживался, чтобы не выругаться при дочери.

— Я не желаю говорить о своей болезни. Речь не о ней. Ты будешь сопровождать бабушку в ходе государственного визита, в конце которого официально будет объявлено о твоей помолвке.

— Предположим… папа, мы с королем… не понравимся друг другу? Нам все равно придется… пожениться? — нерешительно спросила Зошина после короткого молчания.

Отец свирепо посмотрел на нее:

— Ничего глупее ты сказать не могла! Какое имеет значение, понравитесь вы друг другу или не понравитесь? Это же политический вопрос. Я тебе, кажется, все уже объяснил, если только ты вообще меня слушала!