Блажий Омут (СИ) - Фарг Вадим. Страница 36

— И вам добра, — я остановился поодаль, дабы отвесить поклон. — Я Ловчий. В ваших краях мимоходом. Мне бы на ту сторону переправиться. Слышал, у вас и паром есть. Я бы заплатил, как полагается.

Мужичок усмехнулся, почесав нос свободной рукой. Он опустил топор и промолвил:

— Есть-то он есть, да только наш удалой паромщик пьян, как заморский обезьян. Уже с утра хмельным плотно накушался. Мол, праздник празднует. С пугалом в огороде подрался, всех курей у ткачихи разогнал, а потом заснул у неё в курятнике, как бревно какое. Вряд ли до завтра очухается.

Страдальческий вздох сам собой сорвался с губ моих.

— И больше некому на пароме путника перевезти? — спросил я со смутной надеждой.

— Больше некому, — покачал головой мужичок, а потом вдруг добавил: — Да чего уж. Оставайся на праздник, а завтра с первыми петухами переправишься.

Иного выбора у меня не оказалось, хоть и торчать средь болот не хотелось ничуть.

— Глядишь, всё к лучшему, раз боги тебя к нам именно сегодня привели, Ловчий, — селянин добродушно улыбнулся, открывая взору желтоватые зубы. — При тебе уж точно никто буянить не станет, даже ежели лишнего выпьет. А уж мелкую нечисть и подавно можно не бояться. А то к нам в праздники частенько из лесу какая-нибудь образина забредает, шумом привлечённая.

Я почесал в затылке. Раз уж выбора иного нет, хотя бы угощусь за даром да переночую в тепле, на сеновал к кому-нибудь попрошусь.

— Добро, — я махнул рукой. — Где тут у вас веселятся?

— Вот это верное решение! — его улыбка сделалась шире, а потом он повернулся к дочуркам и велел: — А ну, сопливки! Хватит прятаться! Проводите гостя на площадь. А я покамест с дровами закончу и тоже приду.

Так две любопытные девчушки отвели меня на площадь, которую я бы и сам без труда нашёл.

В Старом Вымоле заблудиться было попросту нельзя: одна главная улица, да несколько её пересекающих, а в центре — свободное пространство, которое площадью назвать можно было лишь, если других не видал. Колодец с журавлём занимал место в центре, а вокруг него веселились люди. Кто-то поставил лавки. Кто-то вытащил столы и устроил их у дальнего края. Там, как уж заведено, местные хозяюшки щедро демонстрировали своё мастерство, угощая односельчан пирогами с ягодами, медовыми коврижками, печёными корнеплодами, мочёными яблоками и, конечно, соленьями.

На одной из лавок расположились музыканты. На другой расселись девицы, затянувшие весёлую застольную песню. Вокруг собрался народ. Не то, чтобы уж много. Но вполне достаточно для деревенского гуляния.

А чуть в стороне на открытом пятачке мужики готовили главное развлечение для Проводов Лешего: костёр из сухих листьев и веток, собранных на лесной опушке. Этот праздник означал обновление леса, когда Леший обходит свои пустеющие владения и забирает всю жизнь из трав из деревьев с собой, в зимнюю спячку, чтоб по весне вернуть их свежими и отдохнувшими в свою вотчину.

Проводы лесного хозяина отмечали не везде. В основном, в тех краях, где от благосклонности Лешего частенько зависела жизнь людская. Немудрено, что в Старом Вымоле его почитали. Довольный Леший и на дичь щедрый, и на ягоды с грибами не скупится, да ещё из трясины выведет, а в новую не заманит. Но обидь лесного владыку, и жди беды. В чащу можно не соваться вовсе.

Местные жители отнеслись к моему появлению также, как и все прочие селяне повсеместно: с недоверием и едва скрываемым недовольством. Но гнать меня никто не стал, ибо прогонять путника в праздник — это оскорбить не самого путника, но того, в честь кого празднуют.

Я прошёлся по площади. Выдержал на себе несколько колючих взглядов местных старушек на лавочке. А после приблизился к столам с угощениями. Бабы дали отведать мне пирогов с картошкой и пристойной квашенной капусты с клюквой, а потом напоили квасом. Так что я был весьма доволен.

Перепало и Коту. Его угощали охотнее: варёными яйцами и творожником. Девки всё порывались погладить его, но варгин уворачивался, делал вид, что пугается посторонних. Но на деле попросту не хотел, чтобы его тискали после еды. Девки хохотали и подзывали его, споря, к кому же он подойдёт. Кот изображал глупого, как лапоть, котяру.

Тем временем пришёл тот мужик, который встретил меня у околицы. Он помахал рукой и пошёл к столам с яствами. Я же направился к костру.

Гулянье там уже шло полным ходом. Молодёжь водила хороводы и весело отплясывала. Старшее поколение всё больше наблюдало со стороны.

Вскоре музыка сделалась быстрее и задорнее, а одна из старших женщин, статная и высокая, подожгла палую листву. Мелкие веточки с бодрым треском занялись. Жадный, жаркий пламень поднялся вверх, вздымая пряный дым. Полетели алые искры.

Юноши и девицы тотчас принялись со смехом разбиваться на пары. Они разбегались и прыгали через костёр с восторгом и страхом. В надежде на мягкую зиму, скорую весну и крепкое личное счастие.

Праздник удался таким шумным и развесёлым, что все не сразу услышали пронзительный женский визг.

Кричала девушка, которая первой перемахнула через праздничный пламень. Вопила, повернувшись в сторону леса.

— Летит! — закричал кто-то в толпе.

— Летит! Готовь луки! — раздалось вокруг меня.

Люди принялись носится вокруг впопыхах. Зашипел прижавшийся к моим ногам Кот. Антрацитовая шерсть вздыбилась на его выгнутой спине. И тогда я увидел, что же так всполошило всю деревню, в одночасье обратив праздничную площадь в место всеобщей паники.

Алая, сияющая зарница неслась от леса в сторону Старого Вымола. Пламенное пятно в небесах, ярче и больше праздничного костра. То была птица, объятая живым огнём. Громадная, как человек. И ослепительная, как солнце в летний полдень. Я различил её изогнутый, золочёный клюв в локоть длиной. Разобрал взмахи могучих крыльев и горделивый изгиб шеи. Длинные перья её хвоста змеились в воздухе, будто живые.

А потом Жар-птица закричала, и в её голосе смешался глас разгневанной, отчаявшейся женщины с хтонической мощью сил древних, как сам этот мир.

Зазвенели тетивы. Засвистели в воздухе стрелы.

Мужики снова натянули крепкие, тисовые луки, которые припрятали под столами с угощениями. Снова пустили стрелы.

Но, конечно, ни одна не достигла цели. Птица лишь чуть изменила своё направление и полетела не к площади, а к окраине деревни.

Дурни. С луками супротив такой бестии!

— К амбару с зерном летит! — с ужасом закричала та самая женщина, которая разжигала праздничный костёр.

Ко мне подскочил мужичок, что встретил меня на входе в деревню.

— Что стоишь? — он потряс меня за плечо. — Помоги же! Ловчий ты или кто?

— Или, — мрачнея, проворчал я, положив руку на рукоять меча, а сам двинулся быстрым шагом туда, куда побежали все остальные. — Так и знал, что неспроста попросили задержаться в этой дыре. Вот как чувствовал.

Жар-птица же успела достигнуть тына на краю холма и теперь била крыльями, разбрасывая искры на крыши хозяйственных построек. Только вот укрывавшая их солома оказалась мокрой настолько, что искры с шипением гасли тотчас, как касались её. Видать, селяне знали, с кем предстоит иметь дело, и подготовились основательно.

Огнептице это пришлось не по нраву. И она с отчаянным криком полетела вдоль деревни, подгоняемая стрелами. Забила крыльями вновь. И в мстительном порыве опустилась на низенькую крышу покосившегося сарайчика, в каких обыкновенно хранили инвентарь для работы в поле.

Пламень, гудевший вокруг её тела, ударился о мшистый скат. Жара хватило, чтобы мох просох за несколько ударов сердца. И огонь перекинулся с птичьих перьев на крышу.

— Расступись! — закричал я, силясь протиснуться сквозь толпу.

Люди послушались. Шарахнулись в стороны, как горох.

Мой меч с мелодичным свистом покинул ножны. Я крутанул его в руке, рассекая воздух особым способом. Выбивая зачарованным оружием свои собственные искры, ярко-синие. Они гулко вспыхивали и оседали на лезвии, напитывая его силой.