Невинная обманщица - Картленд Барбара. Страница 3

Манелла понимала, что должна срочно принять какое-то решение, но никак не могла собраться с мыслями.

Флэш разлегся на полу у ее ног.

Чтобы успокоиться, девушка опустилась на колени подле своего любимца и обняла его за шею. Пес радостно прильнул к ней, с готовностью отзываясь на ласку.

— Я не могу расстаться с тобой! Не могу… — повторила Манелла прерывающимся от горя голосом. — Все говорят, что лорд Ламберн жестоко обращается со своими собаками и лошадьми. Ох, Флэш, мой Флэш! Как же я буду спать по ночам, зная, что ты сидишь в холодной псарне, скулишь, не понимая, почему тебя бросила хозяйка.

В тот же момент слезы навернулись ей на глаза, но она решительно их смахнула.

— Я должна что-то придумать, найти какой-то выход. Помнишь, как всегда говорил папа? Флэш, миленький, ну, пожалуйста, подскажи, что мне с тобой делать, — жалобно, как маленькая девочка, попросила она.

Умный пес, заметив, как грустна хозяйка, постарался утешить ее как мог и нежно лизнул в нос, а когда Манелла невольно отстранила голову, стал тыкаться мордой в руку, обнимавшую его за шею.

Крепко прижимая к себе пса, Манелла проговорила сквозь слезы:

— Я не могу, не могу потерять тебя! И не желаю выходить замуж за мерзкого старика. Если меня вынудят поехать в Лондон и обвенчаться с герцогом, я, я… умру!

Однако она и сама заметила, что ее патетическая фраза словно нарочно взята из безвкусного любовного романа. Тем не менее девушка была убеждена, что так все и случится, если…

Нет, ничего подобного не случится! Она не расстанется с Флэшем и Героном. Достаточно, что смерть разлучила ее с родителями.

Когда умер отец, Манелле показалось, будто жизнь остановилась. Будущее рисовалось ей в мрачных тонах. Но даже предаваясь страхам, она не могла вообразить для себя столь печальной перспективы.

Кто бы мог предположить, что алчность побудит ее дядю отобрать у нее любимых животных?

Манелла также не допускала мысли, что ее повезут в Лондон, не спрашивая согласия, и заставят выходить замуж по чужому выбору.

— Нет, я ни за что на это не пойду! — воскликнула девушка, резко выпрямляясь. — Не пойду, и все тут, — повторила она уже веселее.

Юность брала свое. В восемнадцать лет невозможно долго предаваться беспросветной тоске. При своей независимой натуре Манелла просто обязана была найти выход.

По тону хозяйки и по тому, что она разомкнула объятия, Флэш пришел к выводу, что его поведут на прогулку, и, радостно залаяв, ринулся к двери.

Глядя на него, Манелла задумчиво произнесла:

— Ну вот, ты сам показываешь мне, что нам делать. Ох, Флэш, какой же ты у меня умница! И как я сама до этого не додумалась?

Она вскочила на ноги и отворила дверь кабинета.

Флэш выскочил первым, Теперь Манелла полностью сосредоточилась на плане побега.

Стараясь держаться спокойно и отмести все сомнения и страхи, она раздумывала над осуществлением своего замысла.

Вполне очевидно, что ей нелегко будет зарабатывать на пропитание.

Кроме того, ей понадобится найти такое пристанище, в котором дядя Герберт ни за что не сможет ее отыскать.

Манелла направилась к себе в спальню. Устроившись перед туалетным столиком, она обратила вопрошающий взгляд к зеркалу, словно ожидая совета от собственного отражения.

Она всю жизнь прожила в сельской местности, в тишине и уединении.

Во время войны соседи почти не общались друг с другом и балов почти не устраивали. Манелла не имела подруг, не общалась с молодыми людьми и никогда не задумывалась о своей внешности, а она расцвела в настоящую красавицу.

Вскоре после того, как похоронили ее отца, Манелла поймала на себе критический взгляд графа Герберта.

— Дядя, мне неловко, что вы так на меня смотрите, — решилась заметить она. — Я что, перепачкала лицо?

— Нет, я просто гляжу и думаю, что из вас выросла красивая молодая женщина, — ответил седьмой граф Эйвонсдейл. — По правде говоря, вы выгодно отличаетесь от других графинь Эйвонсдейл, во всяком случае, как о них можно судить по их портретам. А эти дамы всегда слыли красавицами — каждая в свое время.

Манелла, удивившись, смущенно сказала:

— Благодарю вас, дядя Герберт. Мне кажется, это первый комплимент, который я услышала от вас за всю свою жизнь.

Граф Эйвонсдейл не отвечал. Его взгляд блеснул хитрецой, и у девушки почему-то похолодело внутри.

Ей пришло в голову, что ее дядя, который успел обнаружить свою готовность продать все, что только можно, каким-то образом и в ней увидел весьма ценное достояние.

Будь Манелла более искушенной в делах света, она поняла бы, что, подобрав ей подходящего, по его меркам, жениха, Герберт Эйвонсдейл таким образом обеспечивал определенный доход и себе.

Кроме того, престижный брак племянницы укрепил бы и его положение в обществе.

Манелла прекрасно помнила, что ее отец часто говорил:

— И почему мой братец так любит жить в Лондоне? Мне это совсем непонятно. Впрочем, он смолоду был таким: не любил деревню, не питал интереса к сельской жизни и скверно стрелял.

В устах отца Манеллы подобная характеристика звучала совершенно убийственно. По его мнению, любому английскому джентльмену надлежало любить деревенскую жизнь и сельские занятия.

Истинный джентльмен, по общим понятиям того времени, должен был более всего желать скакать на самых резвых лошадях и охотиться на птиц самого высокого полета.

Иногда, когда в Эйвонсдейл приезжали погостить родственники, Манелле доводилось слышать, как они приглушенными голосами обсуждали дяди Герберта.

Не то чтобы ее интересовала тема разговора. Просто взрослые собирались в гостиной, а она сидела поблизости, в небольшой комнате, откуда было просто невозможно не слышать их разговоры. Кто-нибудь неизменно упоминал очередную экстравагантную выходку непутевого родственника.

Кроме того, для обсуждения всегда имелась и другая тема — его бесконечные романы, нелепые, скандальные, всегда связанные с большими расходами для семьи старшего брата.

Если остальных родственников, особенно дам, прежде всего волновала неискоренимая безнравственность молодого человека, отец Манеллы более огорчался из-за его вечных, ни с чем не сообразных долгов.

Когда Герберт был не в состоянии расплатиться по векселям — а на самом деле это было всегда, — кредиторы обращались к его старшему брату.

В таких случаях шестой граф Эйвонсдейл оказывался перед дилеммой: либо заплатить, либо предоставить Герберту гнить в долговой тюрьме.

Манелла знала, как сильно отец страдал от того, что состояние семьи, и без того весьма скромное, растрачивается на его взрослого брата, прожигающего жизнь.

Ведь это означало, что сам он, шестой граф Эйвонсдейл, не мог купить понравившуюся лошадь или бывал вынужден уволить одного из егерей, хотя тот был совершенно незаменим. Из-за этих посторонних расходов дом не ремонтировался, хотя в ливень в некоторых комнатах слуги не успевали менять тазы, подставляемые там, где протекала крыша. Однажды Манелла решилась спросить отца:

— Ну почему вы все время платите за дядю Герберта? Ведь он совершеннолетний, и вы не несете за него никакой ответственности.

Отец, сухо улыбнувшись, ответил:

— Знаешь, как говорят в наших местах крестьяне? Кровь людская — не водица. Это значит, что при всех своих недостатках Герберт остается мне братом. Кроме того, я обязан блюсти честь семьи.

Короче говоря, граф Эйвонсдейл не мог допустить, чтобы его брат попал в тюрьму.

Герберт превосходно понимал принципы, двигавшие его братом, и ничуть не боялся позорного заключения.

— Ненавижу его! Как я его ненавижу! — повторяла Манелла.

Она рассеянно смотрела в зеркало, которое в последнее время стало особенно занимать ее.

Недавно молоденькая горничная сказала Манелле, что ее лицо имеет форму сердечка. Поглядевшись в зеркало, девушка решила, что это правда. При этом она заметила, что, пожалуй, выглядит совсем неплохо.

Волосы Манеллы были того бледно-золотистого цвета, каким в погожее утро окрашивает небо восходящее солнце, а глаза — не голубые, как можно было ожидать, учитывая, что Манелла англичанка, а зеленые, словно лесное озеро, в котором отражаются кроны деревьев. При некоторых поворотах в них поблескивали золотые искорки, словно сквозь густую листву деревьев на водную гладь изредка попадали солнечные лучи. А ресницы, как ни странно, были совсем темные. Этим, как всегда говорил отец, Манелла была обязана одной из своих прапрабабок, испанке, жене первого графа Эйвонсдейла.