Между двух миров (СИ) - Белова Татьяна. Страница 34

— Ты можешь просто сказать мне, там она или нет? — раздается голос Ольги. — Я тут сижу и жду, пока она проснется, а может и ждать нечего!

— Проснется, — говорит голос Гедды и ты слышишь печаль, глубокую, как колодец его памяти. — В человеческой оболочке очень трудно просыпаться. Скажешь ей, что я ушел к ратхи, нужна информация из Инкубатора, она поймет. И присмотри за ней, она сейчас очень уязвима.

— Уязвима? — смеется Ольга. — А ты смешной. А косички эти на бороде, ты сам заплетаешь?

Раздается смех и ты слышишь как с шипением закрывается гермодверь.

После слуха просыпается обоняние и ты чувствуешь запах антисептика и озона. Значит ты не в больнице, а в доме на Золотом бульваре. Видимо это Гедда перевез тебя. Очень яркий свет льется из окна, солнце над воздушным океаном давно в зените. Ты открываешь глаза и все превращается в мешанину света и тени, краски вокруг черно-белые, ты несколько раз моргаешь, прежде чем возвращается нормальный спектр. Боль не приходит.

Ты кладешь руки на грудь и ничего не чувствуешь. Смотришь и не видишь.

— Ну слава Единому, проснулась, я уж думала все, одной это дермо разгребать придется! — говорит Ольга и садится на край кровати. — Воды хочешь? Что там полагается воскрешенным? После кондиционирования причащают, а у вас как принято отмечать начало новой жизни?

Ольга изо всех сил пытается шутить.

Ты смотришь на белую, ровную кожу на груди и животе.

Королевской печати нет.

Ты здесь, а ее нет.

— Анна, ты слышишь меня? Издай пару звуков, пожалуйста, а то твоя новая оболочка почти восемь лет пребывала в коме после аварии, может она и говорить разучилась? Я навела справки про Каролин Леер и знаешь, жаль девочку, только университет закончила, да еще с отличием, только нашла работу и вдруг все кончилось. Таксист, который ее вез, умер прямо в кабине от инсульта, флаер упал с пяти метров на крышу магнитной парковки, вот это я называю невезением. Она — единственная дочь, мать с горя ушла в религию, традиционалисты таких, убитых горем, очень любят, высосали из нее все сбережения. Девочке то никак нельзя помочь? Ну как ты мне помогла… Анна, поговори со мной!

Ты снова заглядываешь в черноту колодца, а потом оглядываешься вокруг себя. Солнце заливает комнату. Под пальцами мягкий шелк постельного белья. Ольга смотрит на тебя. Карие глаза полны беспокойства.

— Первый закон конфигурации, — говоришь ты. — Оболочка всего лишь материя, ее можно изменять. Тело способно автономно существовать и после того, как сущность его покинет. Это простая механика. Все что касается наполнения, сущности Творца и памяти колодца, не в моей власти. Могу только помолиться за нее.

— Иногда я не понимаю, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, — с облегчением улыбается Ольга.

Ты с трудом приподнимаешься и садишься на постели.

— Ты сказала восемь лет?

— Да, а что?

Ты трясешь головой. Сигареты, деньги, карты, документы, все, что ты нашла в том шкафу не могло лежать там восемь лет. Кто-то знал, что ты захочешь подстраховаться и поймал тебя на крючок.

Пустота на груди тому подтверждение.

— Где тело Лавии Амирас?

— Ты хотела сказать, где то, что от него осталось? — отвечает Ольга. — В морге скорее всего! Я сначала позвонила твоему лохматому другу, как он просил, а только потом Гереро, он кстати, меня отстранил! Выгнал и велел сидеть тихо и не рыпаться. Я так без работы скоро останусь. Что вообще это такое было?

— Рой, — отвечаешь ты. — Утилизатор материи. Я же говорила тебе, все — ложь, а мы всего лишь пыль и память.

— Хорошо тебя приложило, этак ты пойдешь головой о ступени Единого скоро биться, а кто будет мне преступников помогать ловить?

Ты облизываешь пересохшие губы. Ты пытаешься встать и чувствуешь боль, только не там, где она должна быть. Встать ты не можешь и просто спускаешь ноги на пол.

Красивый узор на полу напоминает печать.

— Дай мне воды, — просишь ты Ольгу. Она идет к столу у окна, там стоит нефралевый графин, очень красивый, черный, инкрустированный фианитами и возвращается со стаканом воды. Ты смотришь на прозрачную жидкость, от которой зависит человеческое тело. На один из столпов, на котором держится мир. Если бы на Алькаане не было воды, то жизнь здесь стала бы невозможна, как было на большинстве планет.

Ты двумя глотками выпиваешь воду и просишь еще.

Ольга приносит весь графин.

Жажда одно из побочных явлений перемещения.

Мысль, что на этой оболочке нет ее клейма, не укладывается в голове. Ты еще до конца не понимаешь, что это значит. Ты свободна? Она свободна? Кто из вас жертва преступления, которого не было?

Кто-то освободил тебя, снял тяжелые оковы. Больше никаких обязательств.

Эта новая жизнь принадлежит только тебе, никто больше не может ставить условия, только ты решаешь, как ее прожить. Час. День. Месяц. Год. Это время и оно твое. Как ты им распорядишься?

Будешь ли думать о своей потере? О том, кто кроме тебя знает о ценности королевской печати и про двери, которая она открывает? Об узниках, заточенных в оболочки? Сможет ли вор использовать украденное? В ответе ли ты за то, что случится, когда ее память обретет свободу? Когда все они обретут свободу. Чувство ответственности ты с чистой совестью можешь отложить на будущее, сбросить на плечи той, которая вернется через инкубатор, а сейчас…

Кто ты сейчас? Где вообще начинаешься ты?

Творец слышит, а Маат знает, и знания никуда не делись, ведь твои корни все еще глубоки.

— Написала Гереро по поводу тела Лавии, оно в морге, тебе туда надо? — спрашивает Ольга.

Ты отдаешь ей пустой стакан, Ольга ставит его и графин обратно на столик.

— В каком состоянии тело? — спрашиваешь ты. — Есть фотографии?

Ольга берет планшет и садится справа от тебя. Тело Лавии Амирас почернело и обуглилось, но печати на ее груди ты не видишь. Совершенно очевидно что ее там и не могло быть, потому как в теле не осталось места для сущности — его заполнил Рой и застыл внутри бесформенной массой. Ольга задумчиво листает папку с фотографиями.

— Ты что-то конкретное ищешь? — спрашивает детектив, когда фото уже идут по второму кругу.

— Знаешь, это как если термокарту забываешь в другой сумочке, — шутишь ты. — Кое-что потерялось в процессе перемещения.

— Ты про узор, который прятала под платками? Я его помню.

— Да, это подарок на память, хотелось бы узнать что с ним случилось.

— Безделушка или что-то важное?

Ты смотришь на четкий профиль Ольги и меняешь тему:

— Может возьмем выходной? Тридцать лет живут в Латирии ни разу не была на корабле колонистов, в ботанический сад ни разу не сходила, даже на смотровую площадку Голден Гейт, что я вообще здесь делала все это время?

— Учила детей? Писала книги? Воспитывала ребенка? — щурится на тебя Ольга. — Кстати, тебе не интересно, где сейчас Фар? Может начнем его искать? Лохматый то, вернулся ни с чем, а теперь поехал в Адар, в инкубатор.

Ольга не понимает. Любой родитель на твоем месте уже извелся бы от беспокойства, а ты лежишь себе спокойно и не торопишься искать, даже предлагаешь устроить выходной. Ты знаешь, что беспокоиться не о чем, Творец видит и даже когда он не видит, есть Эбо, станция никогда не спит. Даже несмотря на купол, вы как на ладони. В вашем мире нет свободы. Все неведомые оболочки промаркированы и учтены, нельзя потеряться. Если кого-то не найти во плоти, то всегда можно найти его сущность. Маркировка конфигураций, как отпечатки пальцев. Тебя лишь немного тревожит мысль, что Гедда не смог найти его сам и поехал в инкубаторий, но так или иначе, он найдет его.

— Есть информация о докторе Асама? — спрашиваешь ты.

Не очень удачная попытка сменить тему разговора.

На лице Ольги отражается возведенное в степень недоумение, но она отвечает:

— К официальному делу доступа нет, но пока я тут тебя дожидалась, почитала в Сети о заболевании, которое лечит наш доктор. И знаешь, что, еще сорок назад не было никакой нейроверии! Впервые симптомы похожего заболевания описал врач в штате Аделаида, Александр Локвуд, психиатр. Его пациент заявлял, что тело ему не принадлежит. Пациент систематически терял обоняние, чаще слух или зрение, а иногда был убежден, что руку или ногу ему пришили от другого тела. Локвуд описал это как расстройство восприятия цельности тела и не смог выяснить физиологический механизм этого синдрома, следом за ним исследование подхватил другой врач — Надри Авази, именно он и назвал это расстройство нейроверией хотя по смыслу тут скорее нейроневерия должна быть. Доктор Авази собрал статистику и выяснил, что чаще всего пациенты ранее имели черепно-мозговые травмы или неврологические заболевания в анамнезе и на этом все бы посыпали бы песком эту редкую аномалию, но тут появляется ее разновидность, вызывающая паралич всего тела. А теперь, внимание, знаешь, кто наш нулевой пациент? Вера Латимер! На тот момент ей было двенадцать лет! Я когда все это читала, вспомнила, твой приступ в машине, как ты это назвала? Скорость отдачи?