Считаные дни - Линде Хайди. Страница 27

— Ну, ну, — говорит она сдержанно, но с теплотой, — это всего лишь контрольная.

— Но это просто ужасно несправедливо, — рыдает Элине, — я столько всего написала!

Когда она поднимает голову, черная от туши слеза соскальзывает со щеки и приземляется прямо рядом с отметкой, которая выставлена красной ручкой и обведена в кружок.

— Три с плюсом, — рыдает Элине, словно не верит, — пожалуйста, скажите, что это неправда!

Лив Карин присаживается на корточки перед партой и чувствует, как урчит в животе, слабо ноет где-то там, под поясом брюк; сегодня на завтрак она успела съесть только хлебец, схватила, уходя из дома.

— Ну вот посмотри, — Лив Карин водит пальцем по листку с контрольной. — Ты пишешь, что Великая французская революция началась в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Ошиблась на целых двести лет!

— Ну простите! — рыдает Элине.

— В тысяча девятьсот восемьдесят девятом пала Берлинская стена, — продолжает Лив Карин, — но это же совершенно другое, мы же говорили об этом весной.

— Ну понимаете, — стенает Элине, — совершенно невозможно держать в голове так много разных дат!

Она снова роняет голову и рыдает. Волосы сползли набок и распались, открывая бледную шею, на которой заметно светло-розовое родимое пятно — оно кажется отпечатком под линией роста волос, оно не такое, как было у Кайи, когда та родилась, — ее пятно акушерка назвала «отпечатком клюва аиста»; Лив Карин уже давно не вспоминала о нем, она думает о том, как оно выглядит теперь, вспоминает, когда она в последний раз видела Кайю раздетой?

Ученики вот-вот выбегут в школьный двор перед окном, слышны юные голоса, смешки и толкотня, один парень из десятого стягивает шапку у девочки из восьмого класса, и последствия очевидны: она громко голосит и принимается гоняться за ним.

— Проблема в том, — говорит Лив Карин, — что ты подготовилась слишком плохо.

— Проблема в том, — взрывается Элине и поднимает голову, — что мой папа убьет меня, когда я принесу домой тройку.

— Не говори глупостей, — успокаивает ее Лив Карин и в то же время видит перед собой вытянутое лицо Харальда Брекке, она столкнулась с ним перед заправкой «Шелл» на прошлой неделе, он действительно очень сдал.

— Вы же ничего не знаете! — кричит Элине пронзительным голосом.

Но дело в том, что Лив Карин на самом деле знает. И в этом-то и заключается настоящая проблема — что она, наоборот, знает слишком много об отце Элине Брекке, точно так же, как она знает больше, чем хочет, о жизни и семейном положении других учеников, как это всегда бывает в маленьких городках, и это мучает Лив Карин уже много лет. В какой-то момент она даже подумывала поискать другую школу, чтобы избежать необходимости общаться с соседскими и собственными детьми в рабочей обстановке, но мысль о том, чтобы ездить во Фресвик по петляющим узким, а то и перекрытым зимой дорогам, не позволяла рассматривать этот вариант всерьез.

Но, конечно, нет смысла даже пытаться рассказывать обо всем этом Элине, думает Лив Карин. Вместо этого она гладит рукой по вздрагивающим плечам Элине и не произносит ни слова. Не станет же она передавать все, что ей против ее воли поведали другие. Например, как Харальд Брекке напился и отвратительно себя вел летом на фестивале сыра: для начала он помочился прямо на улице, и поэтому домой его увез ленсман, это уже не говоря о доказанной интрижке между Сив-Хеге Брекке и молодым мужчиной откуда-то из других мест. Как рассказала в учительской Йорун, они страстно в открытую целовались на палубе парома во время переправы из Согнепринсен в Балестранн, а перед хлебным прилавком магазина «Куп» на прошлой неделе Финн с плохо скрываемым злорадством рассказала о том, что Сив-Хеге ходила на просмотр одной квартиры за студенческим центром, и уж это Лив Карин совершенно не хотелось знать.

Лив Карин молчит об этом и, пока рыдания Элине постепенно затихают, пытается вытянуть левую ногу, которая почти затекла в неудобном положении, украдкой смотрит на часы и приходит к выводу, что пообедать уже не успеет, и когда еще несколько минут спустя она отпирает дверь класса, дает твердое обещание просмотреть контрольную работу еще раз, потому что Элине поднимает на нее мокрые от слез глаза, в которых застыла мольба:

— Может быть, там все-таки удастся поставить слабую четверочку?

Она ест принесенный с собой обед, стоя около стола перед кофеваркой. От перемены осталось не больше восьми минут, кроме того, ей не хочется вступать в пустые разговоры, которые ведутся вокруг маленьких столиков, стоящих у голубых диванов со свалявшейся обивкой в учительской. Лив Карин включает чайник и берет чайную чашку и два кусочка сахара с общей полки в шкафу. «Убери за собой! Твоя мама здесь не работает!» — написано на листочке, который приклеен к дверце шкафа, — это предупреждение висит здесь с незапамятных времен, но однажды осенью кто-то перечеркнул слова «твоя мама», а сверху написал «твой папа», и, как сказала Йорун, это сделал один из молодых учителей, пришедший на замену.

В группе сидящих ближе к двери что-то рассказывает заместитель директора, и это вызывает всеобщий смех. Лив Карин наливает воду в чайник и, отворачиваясь к окну, пытается вспомнить повестку совещания, которое будет сразу после обеденного перерыва. Они всегда встречаются по средам — все учителя девятых классов; на этот раз вроде бы собирались обсудить полугодовую контрольную? Новые правила проверки? Или предстоящий день здоровья в конце месяца, который никто из них, разве что директор да новый учитель физкультуры, не воспринял с особым энтузиазмом?

Солнечные лучи за окном освещают склон горы. Мимо по дороге проезжает «мазда» цвета нефтяного пятна, она похожа на машину Сверре, парня Кайи, или он уже бывший парень? Лив Карин с ним едва виделась после того, как в августе Кайя переехала в Восс; мальчики спрашивали о нем много раз, Сверре всегда играл с ними, если ее не было дома, они часто даже больше радовались, когда забегал ненадолго он, чем когда приходила Кайя, по крайней мере в последнее время. В прошлые выходные Лив Карин спросила, расстались ли они, в этом бы не было ничего странного, сказала она, — связывать себя в столь юном возрасте не всегда лучший выбор, и, возможно, в Воссе найдутся парни и поинтереснее? Но надежды Лив Карин на задушевный разговор очень быстро исчезли: Кайя попросила оставить ее в покое и закрылась в комнате, а Лив Карин оставила все как есть, и тоже только потому, что для мамы подростка важно не надоедать, и она должна постоянно об этом помнить.

«Мазда» исчезает за детской площадкой с горками и лестницами и направляется дальше к центру. На скамейке рядом с отгороженной футбольной площадкой сидит толпа учеников средней школы. Элине тоже там, посреди стайки ребят, она энергично жестикулирует двумя руками, остальные слушают, она притягивает к себе внимание и уже не кажется расстроенной.

Дворник Свейн, проходя к дверям мимо Лив Карин, прикасается к своей шапке в знак приветствия, он ест яблоко, руки у него большие и огрубевшие. Лив Карин достает чайный пакетик из чашки, и, выбрасывая его в переполненную мусорную корзину, размышляет об Элине и контрольной, что для нее самой это не слишком естественно — быть такой уступчивой.

Очевидно, что она слишком уж прониклась Элининым отчаянием, но об этом трудно не думать. Кроме того, Лив Карин чувствовала во рту неприятный привкус, когда сегодня утром вернулась к проверке работ. Она собиралась допроверять тетради еще вчера вечером, но не осилила всю стопку, вместо этого она уделила больше внимания бутылке красного вина, и у нее ломило затылок, когда она пришла сегодня на первый урок. Лив Карин дала десятиклассникам большую письменную работу, пока сама быстренько проверила оставшиеся контрольные по истории; возможно, ей не хватило здравого смысла, так что, может быть, Элине в чем-то была права.

Лив Карин берет второй, и последний, бутерброд из тех, что завернула себе на обед, ей бы следовало сделать еще один на сегодня; в группе сидящих у окна Туве поднимает руку и приглашает Лив Карин присоединиться — она призывно хлопает ладонью по свободному месту на диване между собой и Хоконом, тот сидит, склонившись вперед, и ест хлебцы, держа блюдце перед собой. Лив Карин мимикой быстро изображает непонимание и поворачивается обратно к столу, и пока она откусывает бутерброд с сыром и паприкой, ей приходит в голову, что, вероятно, у ее уступчивости есть еще одна причина. Возможно, в отчаянии этой девочки она разглядела и отчаяние Кайи. Возможно, ее собственная дочь сейчас находится в точно такой же ситуации. В таком случае она надеется, что учитель в гимназии Восса продемонстрирует снисходительность и понимание, даже если Кайя вела себя неразумно и не заслуживает особого снисхождения.