Особое мясо - Бастеррика Агустина. Страница 14

Поддон бокса и пол цеха запачканы экскрементами. Рабочий берет шланг и включает воду.

Кандидат, тот, что повыше, спускается с возвышения и садится на стул, опустив голову. Сейчас его вырвет, думает Маркос. Но тот берет себя в руки и, во всяком случае внешне, успокаивается. Входит улыбающийся Серхио. Он явно доволен выполненной работой, равно как и произведенным впечатлением. «Ну что, ребята, понравилось? Кто-нибудь хочет попробовать?» Второй соискатель подходит к нему и говорит: «Я хочу». В ответ Серхио заливисто смеется и говорит: «Нет, сынок. До этой работы тебе еще расти и расти». Парень, похоже, разочарован отказом. «Сейчас я тебе кое-что растолкую. Если ты врежешь по лбу киянкой сильнее, чем нужно, то убьешь товарную единицу, а это значит, что мясо испортится, потеряет в классе. Если же ударить слабее, то экземпляр не вырубится и пойдет на линию разделки в сознании. Считай, тоже испорченное мясо. Въезжаешь?» Серхио по-приятельски обнимает кандидата и как бы невзначай основательно встряхивает его. «Слыхал, Техо? Ох уж мне эта современная молодежь! Молоко еще на губах не обсохло, а туда же — подавай им все и сразу». Все смеются, кроме второго соискателя. Серхио объясняет, что начинающие обычно пользуются пистолетом с ударным стержнем-болтом. «Так проще дозировать усилие, не ошибешься. Вот только скотина почему-то больше волнуется. Никак не удается ее успокоить. Вот Рикардо, наш второй забойщик — он сейчас во двор вышел отдохнуть, — он пистолетом пользуется и только учится обращаться с киянкой. А он, между прочим, уже полгода на этой должности. Так что, сынок, киянка — это для тех, кто уже много чего понимает», — подытоживает Серхио.

Тот, что повыше, спрашивает, почему Серхио разговаривал с мясом и что он ему говорил. Маркос удивлен тем, что новичок называет оглушенную на его глазах самку мясом, а не экземпляром, головой или, скажем, продуктом. Серхио рассказывает, что у каждого забойщика есть свой секрет успокоения скотины и что каждый, кто приходит на эту работу, подбирает для этого какой-то свой прием. «А почему они не кричат?» — спрашивает высокий. Маркос не хочет отвечать на этот вопрос, не хочет вообще ничего говорить. Он хотел бы быть где угодно, лишь бы не здесь. Но он здесь, на работе и… Серхио отвечает за него: «У них удалены голосовые связки».

Второй снова поднимается по ступеням к окну и смотрит, что происходит в секторе боксов. Он опирается руками на стекло и заглядывает в рабочую зону. В его взгляде — страсть и нетерпение.

Маркос понимает, что этот кандидат — человек непредсказуемый и даже опасный. Такое желание убивать выдает неуравновешенную личность. Вполне вероятно, что он сорвется, так и не успев привыкнуть к тому, что здесь следует воспринимать как обычную рабочую рутину, — доведенное до автоматизма убийство людей с их последующей бесстрастной переработкой в еду.

12

Они выходят из комнаты отдыха, и он объявляет, что теперь им предстоит ознакомиться с рабочим процессом в цехе забоя и спускания крови. «Мы что, прямо в цех пойдем?» — спрашивает второй. Он смотрит ему в глаза и невозмутимо отвечает: «Нет. В цех мы заходить не будем. Я ведь уже объяснял, что в рабочее время там могут находиться только члены бригады, назначенные приказом по комбинату и прошедшие дезинфекцию. Мы же таковыми не являемся». Соискатель молча отводит взгляд. Он стоит, засунув руки в карманы, но даже в этой статичной позе читается сжигающее его нетерпение. Маркос начинает подозревать, что этот человек вовсе не претендует на работу. Время от времени такие люди приходят якобы на собеседование, но на самом деле единственная их цель — побывать на экскурсии и посмотреть на то, как убивают людей. Убивают по-настоящему. Кто-то хочет пощекотать себе нервы, кому-то это зрелище действительно доставляет удовольствие, кого-то разбирает любопытство, а кто-то просто хочет поставить галочку в списке туристическо-событийного опыта. Был. Видел. С точки зрения Маркоса Техо, таким людям просто не хватает мужества признать и оценить всю тяжесть этой работы.

Они идут по коридору, стена которого представляет собой длинное окно, выходящее в цех. Все помещение белое. Стены, пол, потолок. Сотрудники — тоже в белых костюмах. Но эта стерильная белизна разорвана в клочья тоннами крови, которую сливают в специальную ванну. Красными брызгами заляпаны стены, пол, комбинезоны операторов оборудования, их руки.

Оглушенные экземпляры поступают в цех по подвесному крану. Сейчас в обработке находятся три тела. Они висят на крюках вниз головой. У одного горло уже перерезано, остальные ждут своей очереди. Оператор нажимает кнопку на пульте, и туша, с которой уже спущена кровь, отправляется по конвейеру дальше, а ее место над ванной занимает следующее тело. Одно быстрое движение — и горло перерезано. Тело слегка дергается. Потом чуть заметно дрожит. Кровь стекает в ванну. Брызги летят на фартук рабочего, на его комбинезон и сапоги.

Второй спрашивает, что делают с кровью. Маркос делает вид, что не слышит вопроса, и молчит. Тот, что повыше, выждав паузу, осторожно говорит: «Из нее удобрения делают». Маркос удивленно смотрит на него. Тот улыбается и говорит, что у него отец некоторое время проработал на мясокомбинате. Кое-что рассказывал. Но это было давно, еще тогда… Последние слова, «еще тогда», он произносит тихо, глядя куда-то в сторону. Ощущение такое, что он скучает по тем временам или… Или не может свыкнуться с тем, что происходит сейчас. Приходится поправлять: «Кровь крупного рогатого скота шла на удобрения. Эту используют иначе». Как именно, он не уточняет.

Второй предполагает: «На кровяную колбасу пускают? Вкусная штука». Он молча смотрит на него и не комментирует его предположение.

Сотрудник в цеху разговаривает о чем-то с другим рабочим.

Маркос видит, что оператор основательно отстал и не вписывается в заданный темп работы. Самка, которую оглушил Серхио, начинает шевелиться. Оператор этого не замечает. Самка несильно вздрагивает, а затем судороги волной пробегают по ее телу. Ее трясет с такой силой, что ее ноги каким-то образом выскальзывают из ремня, удерживающего ее под потолком. Она падает с глухим стуком. Она продолжает дрожать уже на полу, перемазанная кровью двух других экземпляров, забитых раньше. Самка вскидывает вверх руку, пытается встать. Оператор безразлично смотрит на нее и протягивает руку за болтовым пистолетом. Удар металлической болванки вновь оглушает самку, и рабочий проворно вздергивает ее за ноги на крюк.

Второй кандидат наблюдает за происходящим через стекло. Его губы искривлены в задумчивой полуулыбке. Тот, что повыше, зажимает рот ладонью.

Маркос стучит в стекло, и оператор вздрагивает от неожиданности. Начальника он не заметил.

При этом он прекрасно знает, что такая небрежность вполне может стоить ему работы. Маркос жестом подзывает рабочего. Тот просит другого оператора подменить его и выходит в коридор.

Рабочий робко здоровается и сразу же говорит, что больше такого не повторится. «Этот экземпляр умер в состоянии страха, и ее мясо будет невкусным. Из-за тебя насмарку пошла отличная работа Серхио. Он ее оглушил так, что она не то что не испугалась, а наоборот — успокоилась». Рабочий смотрит в пол и твердит, что он только чуть отвлекся, что просит прощения, что такое больше не повторится. Маркос объявляет, что виновный до особого распоряжения переводится в зал разделки органов брюшной полости. Рабочий не может скрыть гримасу отвращения, но согласно кивает.

С тела оглушенной Серхио самки уже стекает кровь. Очереди на перерезание горла ждет еще один оглушенный экземпляр.

Соискатель, тот, что повыше, сгибается, садится на корточки и закрывает голову руками. Маркос похлопывает кандидата по спине и интересуется, как тот себя чувствует. Высокий не отвечает и лишь жестом дает понять, что ему нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Второй, не отрываясь, как завороженный, следит за происходящим в цеху. Высокий встает: он бледен, его лоб покрыт каплями пота. Он берет себя в руки и готов продолжить ознакомительный осмотр.