Особое мясо - Бастеррика Агустина. Страница 38

В общем, он согласен с большей частью того, что она говорит. Ему просто не нравится то, как она это делает. Ее речь напоминает ему поток головастиков, влекомых инстинктом в одном направлении и попадающих в совершенно не подходящую им лужу. И вот эти слова-головастики напирают друг на друга, кишат в этой луже, укладываются неровными слоями, подыхают и наполняют воздух окрест кислым, вызывающим рвотные позывы запахом. Тему положения женщин в науке он не хочет обсуждать с нею еще и потому, что прекрасно знает, как мало женщин работает в этой самой Лаборатории. А если какую-то из этих «счастливиц» угораздит забеременеть, хозяйка презрительно воротит от нее нос и начинает относится к ней как к пустому месту.

Валка демонстрирует Маркосу клетку, в которой, по ее словам, содержится экземпляр-наркоман, специально подсаженный на героин в стенах Лаборатории. Это было сделано в рамках работы по изучению физиологических причин возникновения зависимости. «А когда мы его аннулируем, предстоит много поработать с его мозгом. Наверняка в нем обнаружатся и будут научно описаны до сих пор не известные патологические изменения». Аннулируем, отмечает он про себя. Еще одно слово, призванное замаскировать страх.

Доктор Валка продолжает говорить, но он ее уже не слушает. Она показывает ему экземпляры — одни без глаз, другие — с введенными в гортань трубками, через которые они постоянно вдыхают никотин. Есть подопытные, на головы которых надеты какие-то аппараты, плотно прижатые к черепу; есть истощенные от недоедания, есть и такие, у кого провода торчат чуть ли не из всего тела. Он видит, как одни лаборанты проводят вивисекцию, как другие сотрудники срезают кусочки кожи с рук подопытных без анестезии; видит экземпляры в клетках, где, как он уже знает, на пол может подаваться электрическое напряжение. А ведь мясокомбинат, оказывается, место куда более милосердное, чем эта Лаборатория, думает он. Там хотя бы смерть быстрая.

Они проходят мимо операционной, где на столе лежит подопытный экземпляр с вскрытой грудной клеткой. Видно, как бьется его сердце. Вокруг стоят несколько человек весьма ученого вида. Доктор Валка задерживается у смотрового окна. Она говорит о том, как интересно и увлекательно наблюдать за работой внутренних органов живого, находящегося в сознании экземпляра. Этому, например, дали только легкий седативный препарат, чтобы он не отключился от боли. Потом она, переполняемая эмоциями, восклицает: «Живое, бьющееся сердце — как это красиво! Вы только взгляните: разве это не чудо?»

Он ей не отвечает. Тогда она снова обращается к нему:

— Что вы сказали?

— Я ничего не говорил, — отвечает он, на этот раз глядя ей прямо в глаза — не без раздражения и нетерпения во взгляде.

Она пристально рассматривает его, словно сканируя. Такой взгляд, по идее, должен излучать властность и чувство превосходства над собеседником, но беда в том, что этому собеседнику нет до нее никакого дела. И словно пока не понимая, как следует отнестись к такому безразличному отношению к ее работе, она ведет Маркоса за собой в зал, где раньше ему бывать не доводилось. Здесь в клетках сидят самки с совсем маленькими детенышами. В одной из клеток на полу лежит самка, со всей очевидностью мертвая. Рядом детеныш двух-трех лет от роду, который безостановочно плачет. Валка поясняет, что сотрудники лаборатории усыпили самку мощным снотворным и теперь наблюдают за реакцией ребенка.

— Какой смысл во всем этом? — восклицает Маркос. — Разве и так не ясно, какая реакция у него будет?

Она не отвечает и идет дальше, постукивая наконечником трости по полу, с трудом сдерживая кипящую в ней злость. Ему нет никакого дела до того, бесится она или нет, придумает сейчас, как реагировать на его дерзости, или так и будет крутить заезженную пластинку, предполагающую наличие подобострастных слушателей. Не беспокоит его и то, что она, скорее всего, нажалуется на него Кригу. Ну, захочет пожаловаться — пускай, от него не убудет. Он все равно твердо решил, что больше сюда не приедет.

Они подходят к очередному залу. Маркос понимает, что раньше его сюда не приводили. Через смотровые окна он видит, что в помещении стоят клетки с животными. Можно видеть собак, кроликов, есть и кошка. Он спрашивает:

— Вы что, лекарство от вируса разрабатываете? Иначе зачем вам животные? Содержать их, работать с ними — это, наверное, очень опасно.

— Все, чем мы здесь занимаемся, является секретной информацией. Потому каждый, кого пускают в эту лабораторию, дает подписку о неразглашении.

— Это понятно.

— С вами же есть смысл говорить только о тех экспериментах, для которых вы можете предоставить подопытные образцы.

Доктор Валка никогда не обращается к нему по имени. Да она и не помнит, как его зовут. Он подозревает, что животные в клетках — это просто декорация. Пока кто-то их изучает и работает над вакциной, вирус остается реальным.

— Согласитесь, странно, что лекарство до сих пор не найдено. Ведь над этой проблемой работают лучшие лаборатории с самым современным оборудованием…

Валка на него даже не смотрит, но он физически ощущает, как кишат у нее в горле слова-головастики, как рвутся они наружу, как хотят обрушиться на него черным, дурно пахнущим потоком.

— Мне потребуются крепкие, выносливые подопытные экземпляры. Сейчас я покажу, над чем мы с работаем.

Она ведет его в зал, расположенный на другом этаже. Здесь несколько экземпляров, все самцы, зафиксированы в креслах, похожих на автомобильные. Они крепко прижаты ремнями к креслам, а их головы заключены в похожие на шлем конструкции из металлических прутьев со множеством каких-то датчиков и проводов. Сотрудник лаборатории нажимает кнопку, и вся конструкция резко дергается, отчего голова подопытного бьется о специальную сенсорную панель. На установленном рядом мониторе видна таблица, в которой регистрируется количество, скорость и сила этих ударов. Некоторые экземпляры, похоже, уже мертвы: они не реагируют на действия ассистентов, пытающихся привести их в чувство. Другие выглядят едва живыми. На их лицах застыло выражение ужаса.

Валка рассказывает:

— Мы имитируем автомобильные аварии и собираем данные, позволяющие автопроизводителям создавать более безопасные машины. Для этого мне и нужны крепкие, выносливые самцы, способные выдержать испытания в наиболее жестких условиях.

Он понимает, что она ждет от него восторженных комментариев по поводу благородной работы, ведущейся в ее Лаборатории, той работы, которая позволит спасти много человеческих жизней. Вот только он не хочет ничего говорить, все тот же черный камень снова начинает давить ему на грудь.

Подошедший лаборант отдает руководителю на подпись какие-то документы.

— Это еще что такое? Ну и как я, по-вашему, должна это сейчас подписывать? Почему вы мне раньше не принесли эти бумаги?

— Я подходил к вам, но вы сказали, что займетесь этим позже.

— Не пытайтесь выкрутиться! Если я говорю «потом», это значит — «сейчас». Особенно когда речь идет о важных документах. Думать надо, а не тупо исполнять все, что сказано. Вам платят за то, чтобы вы думали! Идите отсюда.

Маркос на нее не смотрит, но она все равно пускается в объяснения:

— Совершенно не с кем нормально работать. Тупость человеческая действительно безгранична.

Он не отвечает, а про себя думает, что оказаться в подчинении у такой начальницы — то еще удовольствие. Ему хочется напомнить ей, что «потом» — это потом и что плохо отзываться о сотрудниках при посторонних — дурной тон. Таким образом она только компрометирует себя, демонстрируя свою несостоятельность как руководителя. Сдержав эмоции, он решает ограничиться чуть более завуалированным комментарием:

— Тупость, говорите? Не с кем работать? Разве не вы их на работу набирали?

Она просто закипает от злости. Маркос понимает, что вулкан может проснуться в любой момент. Холодной, вязкой лаве уже тесно там, внутри. Однако Валка берет себя в руки и холодно, но спокойно заявляет: