Мрачный дебют (СИ) - Ибрагим Нариман Ерболулы "RedDetonator". Страница 40

Минотавр проревел что-то болезненно-яростное и взмахнул своими лапищами, пытаясь меня достать, но я отступил на пару шагов и ждал реакции на травму.

Противник шагнул ко мне, но завалился на колено, уже не способное удерживать такую тушу.

Кто-то видит только успех, а я вижу шанс. Быстро бегу к БМП и становлюсь за его корпусом.

Снимаю с плеча АК и перезаряжаю его.

Вокруг грохот, стрельба, но наши, вроде бы, побеждают, а минотавр занят собственной ногой, которая перестала его слушать.

Вскидываю автомат к плечу и выцеливаю голову эпической твари.

Характерный щёлкающий звук на фоне – заработал АГС-17, установленный в одном из окон отеля.

Разрывы мелкокалиберных гранат затрещали по всей площади, поражая наступающих подневольных и рассекая их хаотичную формацию на части.

Я же открываю огонь прямо в морду минотавра. Тварь поднимает левую лапу и закрывает глаза – значит, знает, паскуда, что его физиономия уязвима для пуль.

Отстреливаю первый магазин и слышу, как тварь ревёт от боли, после чего бросается в рывок на меня.

Тут стрелок с АГС-17 переводит огонь на минотавра и отоваривает его спину серией разрывов. Да, мать твою, да!!!

Зверюга падает на четыре кости, после чего я отстреливаю остаток магазина ей прямо в лоб.

Пули не пробили череп, но вызвали что-то, похожее на контузию, потому что минотавр, что называется, «поплыл». Это шанс!

Бегу к ублюдку, наплевав на риск пули в спину, после чего заношу шпагу для укола и попадаю метко в левую глазницу, здоровенную, с налитым кровью глазом.

Через рукоять ощущаю слабое сопротивление плоти, а затем и этакую запинку, которая была вызвана преодолением тонкой кости, защищающей головной мозг.

Оружие прошло на четверть длины клинка, но этого хватило, с запасом, для убийства твари.

Тяну шпагу из головы минотавра, но тварь начала опадать, поэтому шпага просто звякает ломающимся металлом и у меня в руках остаётся рукоять каминной кочерги. Вот незадача…

Роняю кусок железа и бегу к парадному входу отеля. Хватит с меня приключений. Вообще не понимаю, что именно толкнуло меня выбегать наружу и принимать неравный бой.

Вслед мне засвистели пули, но как-то невнятно, потому что противников прижало к земле интенсивным обстрелом из автоматов и гранатомёта.

Прыжками преодолев дистанцию, я влетаю в отель и без остановки пробегаю до лифтов.

– Ух, это, определённо, было вр̀едно для сер̀дца… – произнёс я, уперев руки в колени и часто задышав.

– Боец, ты какого хрена туда попёрся?! – насел на меня некий майор в растрёпанной форме, а затем узнал. – А-а-а, это ты…

Я стал довольно известной личностью в наших малочисленных войсках, потому что, во-первых, обладаю некой непонятной сверхспособностью, во-вторых, одеваюсь как Наполеон Бонапарт, а в-третьих, куча народу обязана мне жизнью, ведь я стрелял из орудия чаще остальных и мало было среди нас людей, кто отправлял снаряды точнее. Правда, профессиональные артиллеристы всё равно были лучше, потому что им давали полные расчёты, но тем не менее…

– Мне нужно на верхние этажи, мон мажёр̀, [20] – произнёс я и побежал к лестницам.

– Как-как ты меня назвал?! – возмутился майор.

– Нет вр̀емени! – отмахнулся я и исчез в двери, ведущей к лестницам.

В отеле всего четыре этажа, поэтому я взлетел по ступеням как испуганный бельчонок по дереву, после чего упёрся в спины солдат, затаскивающих на четвёртый этаж некую тяжёлую конструкцию.

– О, Илюха! – увидел я своего соратника по расчёту. – Что пр̀оисходит?

– Пытаемся пропихнуть сюда эту бандурину, – ответил Илья. – Как её там…

– ДШК, со станиной сучьей, – подсказал один из солдат. – Ты тоже помогай давай, нехрен стоять как хер молодожёна…

Грубо, конечно, но суть верна – нехрен стоять.

Только вот пытаться протолкнуть пулемёт я не стал, а обошёл всех собравшихся и шарахнул ногой по дверной коробке.

– Ты чего творишь?! – возмутился один из стоявших рядом солдат.

– Вер̀ь мне, я знаю, что делаю, – заверил я его, отходя для разбега.

Второй удар ногой переломил дверную коробку пополам, а потом я понял, что эта дверь не в несущей стене, а в межкомнатной. Вообще-то, это можно было понять сразу, а не только после того, как сломавшаяся дверная коробка обнажила галимый гипсокартон.

Серия ударов в стиле Джета Ли освободила пространство для беспрепятственной доставки станкового пулемёта к месту назначения.

– Надо думать головой, чтобы не делать лишнюю р̀аботу, – наставительно произнёс я.

Беда людей в том, что в изменившейся обстановке они продолжают думать старыми понятиями. Никому не пришло в голову буквально пробить себе путь через непокорный дверной косяк, потому что в мирное время это привело бы к неприятным последствиям для всех участников. Материальная ответственность, проблемы с владельцами здания и всё такое…

ДШК, крупнокалиберный пулемёт, изначально предназначенный конструкторами для противовоздушной обороны, отлично подходил для решения, скажем так, более приземлённых задач.

И когда из окна четвёртого этажа по наступающему противнику открыл огонь ДШК, штурм был полностью провален – наша резко возросшая огневая мощь поставила точку на любых предпосылках к успеху контры.

– Я за ними! – воскликнул я, когда увидел, что контры, обстреливавшие отель своими способностями, начали уходить.

– Да забей, это слишком рискованно! – сказал на это Илья.

– Я пр̀осто пр̀ослежу, куда именно они пошли! – ответил я и побежал на выход.

Быстро спускаюсь на первый этаж и бегу по Большой Морской улице, по которой стелются многочисленные пятна свежей крови. Никто, кроме приспешников контр, оставить таких следов не мог, поэтому логично предположить, что я иду в верном направлении.

Пока остальные военные пытаются прийти в себя и наладить порядок, я займусь поиском пути отхода контр.

Один кровавый след, самый обильный, вдруг свернул к ближайшему подъезду. Хотя нет, это не подъезд, а настоящий парадный – с аркой, лепниной и дубовой двустворчатой дверью с бронзовыми ручками.

Оставлять за спиной недобитков – это плохой тон, поэтому я замедляю шаг и тихо подхожу к приоткрытой двери, под которой лежит порция свежей крови. Но больше всего демаскирует противника мерцающий в остеклении свет.

Беру автомат наизготовку и вхожу.

Кровь ведёт по полу в помещение консьержа, дверь тоже приоткрыта.

Врываюсь внутрь с автоматом наготове и сразу же даю короткую очередь в подсвеченного фонариком человека. Наповал положил.

Больше никого нет, значит, они каждый сам за себя – подонки остаются подонками.

Включаю свой фонарик и вижу, что бедолага, которому на вид лет двадцать, пытался перетянуть простреленную или посечённую осколками руку самодельным жгутом из лоскута ткани от матраса.

– Непр̀авильно ты, Дядя Фёдор̀, жгут накладываешь… – проворчал я, склоняясь к пожиткам покойника.

Оружием этого бледного черноволосого паренька был АК74, старенький, с потрёпанным деревянным прикладом и поцарапанной ствольной коробкой. Такой ожидаешь увидеть в фильмах об Африке и детях-солдатах, но не у нас.

Одет он был в четырёхцветную цифру, совсем как мы, но у него не было красной ленточки на левой руке, как у нас – так мы легко отличаем своих во время боя.

В нагрудном кармане кителя трупа обнаруживаю дой-пак [21] с дозатором, содержащий в себе сгущённое молоко.

– А это прямо к месту, – улыбнулся я, скручивая крышку и начав всасывать сгущёнку.

Захотелось пить, но воды у покойника не было, а в рюкзак лезть было лень. Огляделся и увидел маленький холодильник, вероятно, принадлежавший ранее местному консьержу, как и старенький японский телевизор, стоящий на совдеповской тумбочке, изготовленной из морёной и лакированной ДСП.

Открываю холодильник и морщусь от резкого запаха, нанёсшего увесистую пощёчину моему обонянию. Быстро выхватываю из холодильника стеклянную бутылку, предположительно, с водой, после чего захлопываю дверцу.