Надоевшая (СИ) - Котляр Сашетта. Страница 28

Хорошо, что забыла об этом только я, а не Спайк и не все эти люди. От облегчения я начала истерически рыдать. Теперь до меня дошло, наконец, что я была жертвой похищения, а затем изнасилования. Дошло, что сколько бы я не лежала, делая вид, что со мною можно делать что душе угодно, участь меня ждала одна. Дошло, в конце концов, что как бы смутно все это не запечатлелось в моей памяти, оно со мной навсегда. Меня трясло и тошнило желчью прямо на пол, а миниатюрная девушка-полицейский придерживала мои волосы и пыталась успокоить истерику. Я не слышала, что вокруг меня происходило сейчас.

Я только осознавала. Сейчас, когда меня фактически вытащили, это осознание навалилось на меня пугающей тяжестью. От этой тяжести хотелось выть, и к тому же нестерпимо знобило. Я орала о том, что мне холодно, и, наверное, вела себя совершенно неадекватно, но меня не останавливали. Все та же девушка вытирала мне рот тем же полотенцем, а потом просила кого-нибудь дать мне успокоительное, пока ее коллеги искали тех, кто еще был в этом доме.

Потом какой-то пожилой мент притащил чашку с чем-то и заставил меня выпить из нее. Жидкость была горькая и неприятная на вкус, но я жадно выпила, потому что это было первое питье за все то время, что я провела в этом кошмаре. И после этого я практически сразу потеряла сознание.

Очнулась я у Белоусова дома все в той же когда-то «моей» комнате. На мне, по ощущениям, было чистое белье, да и меня саму явно кто-то обмывал, пока я была в отключке. А самочувствие было омерзительным. Слабость во всем теле, сильнейшее желание есть, а стоило мне открыть глаза — как по ним резал яркий свет в комнате, так что я закрыла их обратно. Вовремя, наверное. В комнату кто-то вошел, и я услышала диалог.

— Мариш, она что, все в бессознанке?

— Ага. Вторые сутки уже. Мы ее вымыли и даже кое-как поили, но, видимо, придется вызывать врачей. Я не медсестра, я не знаю, что делать с человеком, которого морили голодом несколько дней и к тому же не поили. Да и мы не знаем, сколько времени она там проторчала. Что там мы! Она сама, скорее всего, не знает.

— Дура, блять. Не ты, конечно. Каштанка. Я ей говорил, чтобы не отсвечивала и не действовала Дэну на нервы. Так нет же! Самая умная, мать ее. Знать бы, как она вообще к нему в застенки попала, — в его голосе было какое-то задумчивое беспокойство, и я решила, что не буду больше притворяться. И слабость моего голоса показалась мне пугающей.

— Да очнулась я, очнулась. Глаза не могу открыть, — честно призналась я. И жалобно добавила. — Больно очень.

Я ощутила, как кровать прогнулась под весом тела Спайка, и затем — его ладонь на своем лбу. Потом он мрачно прошипел.

— Еще бы. У тебя все тело болеть должно, не то, что глаза. И поделом, блять! Как ты там вообще оказалась, объясни мне, а!

— Максим, не надо, — возразил ему мелодичный женский голос. Она очень слаба, ей нужен врач. Они ее били и насиловали, там же неизвестно, какие повреждения могут быть. Ты ж ее вытащить хотел, а не угробить!

— Ох, ты, блять, домработница или моя мамка, чтоб мне нотации читать? — язвительно осведомился Спайк. Потом вздохнул как-то печально, и добавил. — Ладно, ты права. Сказать этой ебнутой все, что я о ней думаю, я и потом смогу. Раз очнулась сама — значит все нормально будет. Врача я вызову своего. Не хочу, чтоб все это до предков дошло. Да и она грохнула этого мудака, Андрея Горбунцова, так что у нее проблемы могут быть. Вызову, короче. Не парься.

— Вот и молодец. А я пока займусь твоей… подругой.

— Ага, — снова согласился Спайк, и встал с постели, которая снова выровнялась, лишившись его веса. Затем я услышала стук закрывшейся за ним двери.

Я растерянно, все так же не открывая глаз, спросила:

— Так он… правда мертв? Тот мужик?

— Туда и дорога, — отозвался женский голос куда более жестким тоном, чем при Белоусове. — И не трепи об этом. О том, что ты кого-то там убила знаем только мы со Спайком и менты. Но они сами решили, что эта информация никуда наверх не пойдет, так что можно считать, что только мы и знаем. И вообще не думай обо всем этом лучше. В школе ты официально слегла с бронхитом, кстати. Этой версии и придерживайся, когда в себя придешь. А пока ты будешь жить здесь и восстанавливаться. Поняла?

Я слабым голосом согласилась, не в силах начинать выяснение, кто она такая и почему она здесь командует так, словно она — хозяйка дома. И почему Спайк ее слушается, что куда интереснее.

Обладательница голоса потрепала меня по волосам, как бы говоря «вот и умница», и я услышала щелчок выключателя. А затем — приказной тон.

— Попробуй открыть глаза.

Я последовала ее настойчивому совету. Перед моим взором предстала все та же комната, но практически не освещенная. Я еле различала женский силуэт. Глаза не болели, о чем я этому силуэту и сообщила.

— Отлично, теперь давай попробуем тебя усадить на кровати. Если получится, и ты не почувствуешь слабости или резкой боли в животе, то я принесу бульон. Ты когда последний раз ела, кстати?

— В пятницу днем, в школе, кажется, — совсем тихо ответила я. Впрочем, странная девица меня услышала.

— Ох ты ж елки… Сегодня, к твоему сведению, вечер вторника. Ладно. Сама сесть сможешь?

Вместо ответа, я попыталась приподняться и тут же упала обратно, задрожав от слабости. Девушка укоризненно покачала головой и подошла ко мне. Затем помогла приподняться и переложила подушки таким образом, чтобы я могла на них облокотиться и полусидеть, не предпринимая для этого никаких усилий. Живот не болел. Ну, почти не болел, если не прикасаться к нему и не пытаться еще как-то изменить положение тела. Я пришла к выводу, что отделалась синяками и серьезных повреждений быть не должно (ну, может ребро сломала, судя по тому, оно нестерпимо болело), и сообщила ей об этом. Девушка удовлетворенно кивнула, пробурчав под нос что-то о том, что заставит Спайка обследовать меня в частной клинике. Затем она вышла из комнаты, сказав мне не вырубаться до ее возвращения.

Я и не стала. Сидела и думала о том, что я теперь — убийца, которую покрывают и к тому же порченая, из-за того, что со мной сделал тот парень. По лицу текли слезы, на душе царил полный раздрай, и мне даже как-то жаль было, что меня там не добили. Когда это все происходило, я думала лишь о том, что я должна выжить. А теперь, выжив, жалею, что не померла. Мерзковатое ощущение. Хотя то, что стоит прикрыть глаза — и перед ними предстает грязная рука, стягивающая трусики с лежащей неподвижно меня, было во сто крат мерзее. Меня снова начало знобить, и я усилием воли приказала себе не думать об этом.

Вернулась девушка, держа в руках чашку с чем-то горячим. Я втянула носом воздух и поняла, что это куриный бульон. Желудок заурчал, отвлекая меня от мрачных мыслей. Внутренний голос язвительно переиначил избитую фразу: «Желание сдохнуть приходит и уходит, а пожрать хочется всегда». Я криво улыбнулась, отпивая из чашки, что моя вынужденная сиделка держала в руках, немного едва теплого бульона. Я не жаловалась и пила по чуть-чуть, понимая, что если выпить сразу много, меня опять стошнит. Когда я выпила где-то половину чашки, девушка забрала ее у меня и сообщила, что придет еще минут через сорок. Я ее поблагодарила, и она ушла.

Вернулась она позже и не одна. Вместе с нею зашли два амбала в белых халатах, вызывавшие у меня неприятнейшие ассоциации и вместе с ними — желание спрятаться куда-нибудь под кровать, и благообразный дядечка в летах, очевидно, доктор. Когда один из амбалов протянул ко мне руки, я, вопреки разуму, панически заорала, требуя, чтобы меня не трогали. Девушка устало произнесла.

— Это помощники врача. Ты сама на ногах не устоишь, а тебя надо осмотреть. Держи свою панику в руках!

— Я знаю, — мрачно огрызнулась я. — А еще я знаю, что не хочу, чтобы меня трогали. Сама встану.

Она язвительно фыркнула.

— Валяй. Упадешь — ловить никто не будет.

И я действительно встала. С трудом, держась за тумбу рядом с кроватью, в одном белье и босиком, но я стояла. Хоть и дрожала, как осиновый лист. В комнате все еще было темно, так что различить толком как выглядела девушка я не могла, однако, мне показалось, что она смотрит на меня с одобрением. Врач во всю эту странную сцену не вмешивался, но подошел ко мне и начал ощупывать. Это тоже было неприятно и иррационально хотелось вырываться, но я держалась, понимая, что осмотр мне необходим и последующая перевязка тоже.