Рейд. Оазисы. «Выход» - Конофальский Борис. Страница 8

– А воды, воды дай напиться, – хрипел из последних сил бандит. – Напиться дай! Слышишь, падла! Я ж тебе информацию дал…

Но Андрей Николаевич уже не слушал его, он по пути нагнулся и поднял пистолет Сорокина. Разрядил его и положил в карман. Нужно было уходить, но уполномоченный не мог уйти, не сделав этого. Он обыскал поясные сумки даргов, забрал оттуда патроны. Девять штук. Потом собрал их винтовки, вытащил затворы и пошёл к мотоциклу. По дороге нашёл камень и об этот камень разбил винтовки, разломал, помял винтовкам казённики. Затворы он выбросил в барханы потом, уже когда ехал. Он с детства усвоил одно из главных правил степи: не оставляй ни оружия, ни патронов врагу. И с тех пор неукоснительно ему следовал. А про бандита Сорокина, оставшегося валяться на песке в одиночестве, уполномоченный больше и не вспомнит до самого дня написания рапорта об этом деле.

Глава 5

Первый отчёт в Отдел он сдал сразу, даже не переодевшись, по приезду в Березняки. Бушмелёв Евгений Александрович, массивный седеющий человек с тяжёлым взглядом, один из комиссаров Трибунала и по совместительству начальник Отдела Исполнения Наказаний, долго его пытать не стал. Сам в прошлом уполномоченный, он видел, что это дело далось Горохову нелегко, и только сказал, повертев в руках бумаги:

– Мало написал.

– Я всё изложил… Тезисно. Всё равно после совещания будете изводить меня писаниной.

Начальник отдела заинтересовался чем-то, даже очки надел, почитал и, взглянув на уполномоченного поверх очков, спросил:

– Так этот лейтенант бросил там тебя одного?

Горохов молча кивнул.

– Дело пахнет трибуналом. Причина?

– Да испеклись они там, – отвечал Андрей Николаевич. – Я всё на первой странице написал, что температуры были экстремальные. Я зафиксировал семьдесят два градуса. У людей Гладкова начались повальные тепловые удары, они перестали ему подчиняться. А этот лейтенант… Он и сам на ногах еле стоял, – Горохов махнул рукой. – Да и хорошо, что они уехали, а то мне бы и с ними ещё пришлось возиться, меня же потом, после того как я нашёл Сорокина, дарги по барханам гоняли. Пришлось десяток километров лишних проехать, пока оторвался от них.

– Но он оставил тебя в степи одного, – это в устах комиссара звучало очень значимо.

– Я написал об этом только потому, что в рапорте положено упоминать всё, что произошло, – произнёс уполномоченный, ему не очень-то хотелось всех этих разбирательств, трибуналов, там пришлось бы присутствовать, свидетельствовать. Да и этот лейтенант Гладков был неплохим солдатом, по большому счёту.

– Андрей, я вижу, что ты этого не хочешь, но я дам делу ход, – сказал Бушмелёв, всё ещё глядя поверх очков на уполномоченного, – не забывай, ты олицетворяешь закон, демонстрируешь неотвратимость наказания, а они должны были тебя защищать и помогать тебе. Вместо этого бросили тебя одного в экстремальной ситуации, как это прикажешь трактовать? Как назвать их поведение?

– Лейтенант предлагал мне уйти с ними, я отказался, – сказал Горохов, чуть подумав. – Это я принял решение.

– Что, им действительно было так плохо? – начальник Отдела снял очки и положил их на стол перед собой.

– Да, им было паршиво, – подтвердил уполномоченный.

– А тебе? – взгляд Бушмелёва пристальный, в его вопросе слышится подтекст, который Горохов поначалу не может прочитать.

И он просто пожимает плечами:

– Ну, я-то в степи вырос. Хотя семьдесят это даже для меня многовато.

– Семьдесят – это для любого многовато. Это температуры за пределами существования человека, – говорит Бушмелёв и продолжает уже без всяких полунамёков: – А может, ты такой стойкий после того, как твой друг Валера провёл с тобою какие-то процедуры, и ты стал лучше переносить высокие температуры?

– Я никаких особых перемен в себе не заметил, – отвечает Андрей Николаевич. Он понимал, что о его делах с Валерой, в Отделе рано или поздно узнают, поэтому не удивился. Просто теперь всё встало на свои места. Уполномоченный продолжил, чуть подумав: – Думаю, ерунда это всё, послушал его, видел, что он себя-то вылечивает всё время. А на самом деле…, – Горохов пренебрежительно махнул рукой. – Не зря же его из НИИ выгнали.

–Угу… А улучшений после тех процедур… не заметил, значит? Ну ладно, – сказал Бушмелёв и сразу продолжил объясняюще: – У нас тут неделю назад тоже было пятьдесят семь. Но потом подул северный ветер, и немного отпустило, – тема на первый взгляд была закрыта, но Андрей Николаевич знал своего начальника много-много лет, он понимал, что тема не закрыта, она всего-навсего отложена, и комиссар ещё к ней вернётся. А пока он опять листает бумаги. Снова надевает очки. – А Сорокина, значит… Приговор ты в исполнение не привёл?

– У него рука только под ампутацию, и в голени перебита кость, воды нет, оружие я уничтожил, температура на следующий день едва не дотянула до семидесяти, дарги были рядом, короче, он был не жилец. За него я вообще не волнуюсь, а вот за дружка его… Останков костей Юрумки я не видел, – пояснил уполномоченный. – А Сорокин однозначно труп. Там и целому человеку долго не выжить, а уж раненому…

– Ну а полученная информация того стоила?

– Надо проверять, – уклончиво ответил Горохов. – Какая-то баба Алевтина где-то на краю цивилизации содержит кабак и оплачивает услуги поставщиков оружия.

– А где это её заведение? – уточняет комиссар.

– В Серове.

– В Серове. Ну конечно. Где-то за горами, – констатировал Бушмелёв.

– Я уже по карте прикидывал… Три дня пути, если в объезд, – подтвердил Горохов.

– Слушай, Андрей… Зайдёшь к Поживанову, расскажешь ему эту историю? Я ему, конечно, записку сооружу, но ты лучше сам зайди, так быстрее будет.

Поживанов Сергей Сергеевич тоже был комиссаром Трибунала и руководил Отделом Дознания, его кабинет был через пару дверей от кабинета Бушмелёва. И отношения с Поживановым у уполномоченного были доверительные, хорошие. Поэтому Горохов сразу согласился:

– Зайду.

– Ладно, тогда отдыхай, на совещание тебя приглашать не буду, если у кого-то появятся вопросы, потом вызовем, заскочишь – ответишь.

– Отлично, – кивнул уполномоченный.

– Давай, – не вставая, начальник Отдела Исполнения Наказаний через стол протягивает руку Горохову.

Тот молча жмёт тяжёлую и крепкую руку и выходит из кабинета.

«Не поздравил. Ну, этого и стоило ожидать. Исполнений не было. Трупов не было. Одни приговорённый, со слов дружка-бандита, съеден, второй вообще живой оставался. Так что это вполне естественно. Короче, всё будет ясно после совещания комиссаров», – так думал уполномоченный, выходя в прохладный коридор. Но у него не было сомнений в том, что этот приговор ему зачтут как приведённый в исполнение. Он был на хорошем счету, и его слово никто и никогда не поставил бы под сомнение. Ну а выговаривать ему за им принятые решения бессмысленно… Так как уполномоченный является лицом процессуально свободным, он, и только он на месте решает, приводить приговор в исполнение или есть смысл с этим повременить, поменять на важную информацию, например.

В общем, Горохов не волновался, он был расслаблен, он был у себя дома, поэтому спокойно достал сигареты, закурил и, пройдя по пустому коридору до нужной двери, без стука открыл её и оказался в приёмной, где за столом сидел молодой парень, имени которого Горохов не знал. А вот парень уполномоченного знал: сразу встал, поздоровался и спросил:

– Господин старший уполномоченный, вы к Сергею Сергеевичу?

– Да.

– По личному?

– Нет, по важному делу.

– У него посетители, но я сейчас спрошу.

Молодой человек приоткрыл дверь и, не заходя в кабинет, а только засунув туда голову, сказал:

– Сергей Сергеевич… К вам старший уполномоченный Горохов.

– А ну, зови его сюда, – сразу ответили ему. И в кабинете задвигали стульями, и навстречу уполномоченному вышли три оперативника. Горохов их всех знал, они улыбались друг другу, жали руки, перебрасывались ничего не значащими фразами, а на пороге уже стоял щеголеватый, в лёгком, почти белом костюме невысокий человек с большими залысинами. Он улыбался уполномоченному, обнимая его за плечи.