Цветок забвения (СИ) - Мари Явь. Страница 36

— Я это про Божественное Дитя. Маяр старается продлить срок своей жизни всеми силами, поэтому в последнее время так подлизывается к Дитя: ездит к нему уже который раз за последний год. Он стареет, и терять милость этого отшельника ему невыгодно.

Брат покачал головой.

— Никто не смеет распоряжаться в этом доме. Маяр здесь закон, и Дитя ему не указ. Попытаетесь запретить ему? Он сделает это вам назло.

Этот разговор начинал действовать на нервы. По большей части из-за того, что Илай чувствовал себя беспомощным, а решение всех проблем видел в убийстве отца, своего господина. А он не хотел становиться отступником.

— Чего ты хочешь? — прямо спросил он.

— Поставь на Ями печать.

Илай нахмурился.

— На её комнату?

— Нет, на неё, прямо на неё, чтобы он не мог тронуть её. Не говори, что это невозможно! Я видел печать, которую ты поставил отцу на грудь и с тех пор его не берёт ни одно оружие.

— Это другое, его кожа просто стала твёрдой.

— Так просто сделай, чтобы к её коже вообще нельзя было прикоснуться!

Илай долго всматривался в его лицо — более мрачное и грозное, чем небо снаружи.

— Ты серьёзно готов пойти на это? Я к тому, что вообще обходиться без прикосновений — это тоже разновидность насилия.

— Это же на время. — Брат сжал кулаки ещё сильнее. — До тех пор пока…

Маяр не сдохнет.

А этого в ближайшее время не предвиделось. Илай хотел бы озвучить и другие сомнения насчёт этой задумки. Например, что он сам может погибнуть невзначай и тогда уже никто не снимет клеймо. Что он не вредит детям вопреки жутким слухам, ходящим о нём по городу. Что Ями возненавидит их всех, а его больше остальных, хотя не страшно, потому что так оно уже и есть.

— Я никогда ещё не ставил такие печати, — сказал Илай только, поднимаясь на ноги. — Идём.

Когда они оказались в его комнате, Илай достал чистые свитки и сел на пол за низкий, широкий стол. Ему предстояло изобрести новую технику, которая бы подавляла своей мощью даже защитное клеймо на теле отца, а оно на данный момент было вершиной его мастерства.

Посадив брата рядом, он принялся составлять пробные печати, снова, снова и снова, увеличивая концентрацию крови до тех пор, пока Наследник, прикоснувшись к бумаге, не отдёрнул руку.

— Жжётся! Да! Да, вот это идеально! Мне даже показалось, что останется след… Ей это не навредит?

— Навредит. Но не физически, — ответил Илай, чувствуя небывалую слабость. Повсюду вокруг него валялись клочки «отбракованных» печатей. — Мать не сможет её приласкать, у неё не будет подруг, даже слуги станут её сторониться, а учителя, которые ей необходимы сейчас больше всего, побоятся с ней связываться.

— Только не говори мне, что физическое насилие лучше. Насилие ребёнка! — Брат ткнул в его сторону пальцем, заявляя: — С ней этого не случится. Никогда!

Говоря так, он подразумевал, что будь его воля, к ней бы вообще ни один мужчина не прикоснулся. Возможно, чтобы понять это до конца, нужно стать отцом дочери.

— Мне надо отдохнуть, — пробормотал Илай, устало потерев лицо. За окном уже занимался рассвет. — А вы побудьте вместе, пока это возможно. Потом дайте ей снотворное.

— Это не обязательно, мы всё ей объясним…

— Объясни. Но снотворное всё-таки дай.

Наследник задумался, будто верил, что без опиумной настойки происходящее станет выглядеть честнее, но в итоге кивнул.

— Она должна быть неподвижна, понимаю.

— Это не только для неё. Для меня. Я не смогу этого сделать иначе.

Вернее сможет, конечно, но это будет мало отличаться от милосердного убийства ужаленной змеёй девочки.

Илай понимал, что беря в руки кисть, не просто ставил печать, а подписывался ещё и на работу няньки в этом доме. А это было сложнее, чем следить за казной и гаремом. Без должного воспитания и без физического воздействия ребёнок, унаследовавший в полной мере командирские замашки деда, установил свою власть над родителями и слугами. Она хулиганила, поначалу испытывая границы дозволенного, потом наслаждаясь опьяняющей свободой и всемогуществом, и в итоге уже просто поддерживая репутацию.

Неприкосновенная буквально, Ями так же буквально отбилась от рук.

Однажды в саду Илай увидел, как она — лохматая и размалёванная — «играет в салочки» с Руи.

— Эта ходячая крапива украла у меня косметику! — кричала женщина, забегая Илаю за спину. Но этого ей показалось мало для полной защиты, поэтому она взобралась на него, как на дерево. — Хватит с меня! Посади эту паршивку в клетку, от неё никому нет покоя!

Ями замерла перед ними. Она уставилась на женские руки, крепко в него вцепившиеся — на объятья, желанные, но недоступные, и из забавы погоня превратилась в месть.

— Отпусти госпожу Руи! Не трогай её!

Илай поймал девочку за шкирку, когда она прыгнула на него, и Ями начала лупить его по руке, намереваясь к жгучести присовокупить боль. Но в итоге покраснели именно её ладони.

— Почему… почему мои силы на тебя не действуют? — Она извернулась и схватила его за запястье. — Это из-за того, что ты отшельник? Нет, даже госпожа Руи признала, что я сильнее неё! Это я — великий мастер. Я… я Старец и Дева в едином воплощении!

Илай нахмурился, а Руи рассмеялась.

— Думаешь, косметика уподобит тебя Деве, а печать — Старцу? Я всегда догадывалась, что ты глуповата. Дурочка, ты стала ещё более слабой и безобразной, чем раньше, но хвастаешь этим на каждом шагу!

— Не говори так! Ты врёшь! Ты сказала, что однажды я стану такой же красивой! Ты делала мне причёски и обещала однажды научить так же краситься! Ты обещала!

— Это было до того, как ты стала такой невыносимой!

Ями беспомощно разревелась, окончательно портя свой «макияж».

— Слёзы из тебя точно Деву не сделают! Когда эти женщины плачут, то становятся лишь прекраснее, а ты? Глянь, у тебя вся краска по лицу растеклась!

— Ты просто завидуешь мне! Моему первородству и силе! — прохныкала Ями. — Раньше ты заискивала передо мной, а теперь постоянно лезешь к Илаю!

— Лезу? Нет пока, но, может, Илай донесёт меня до комнаты? — прошептала Руи ему на ухо. — Я, кажется, подвернула себе ногу.

— Не называй меня по имени.

— Не будь таким недотрогой. К твоей спине прижимается грудь, которой мечтают коснуться все мужчины города. А чтобы оказаться между моих бёдер, они вообще готовы души продать. Раз ты такой любитель влаги, то должен оценить, что сделал со мной…

— Слезай.

Он не стал бы носить её, даже будь она настоящей Девой, и откликаться на имя, даже владей она техникой голоса.

Обиженная его пренебрежением, Руи немного отстранилась, но ушла, лишь когда он сказал ей уйти. Отправив женщину срывать злость на служанках, Илай двинулся в сторону фонтана, держа буйную племянницу на вытянутой руке.

— Разве я не просил тебя перестать дурачиться? — спросил устало Илай, хватая её поперёк и наклоняя над водой, чтобы умыть. Ями пыталась укусить его за пальцы. — Я поставил тебе клеймо наследника в виде звезды, как ты и хотела, какого же чёрта ты стала вести себя ещё хуже?

— Это клеймо испорченное! Оно не работает на тебе!

— Не работает, конечно, потому что я его нарисовал. Только я могу его стереть. И я сотру, потому что ты превратила в пыточный инструмент то, что должно тебя защищать. Ты заставляешь свою мать кланяться и извиняться перед всеми, ты позоришь своего отца, а дед собирается от тебя отречься.

Она замерла на мгновение, но потом выдала:

— Ну и что? От тебя он тоже отрёкся! А ты стал великим отшельником и теперь ведёшь себя намного хуже, чем я, но все тебе кланяются.

— От страха.

— Так даже лучше! Я тоже так хочу! Хочу, чтобы меня признали! Чтобы дедушка не смотрел на меня, как на мусор! Чтобы другие девочки дружили со мной! Если я стану такой же красивой, как Дева, и такой же сильной, как Старец, никто не посмеет меня не любить!

Да, у неё перед глазами находились худшие примеры для подражания. И речь не только об отшельниках, но об этом доме в целом: беспомощных родителях, жестоких солдатах, распущенных гаремных женщинах, самом хозяине. Такими темпами в будущем она превзойдёт своего деда по части жестокости и коварства.