Цветок забвения. Часть 2 (СИ) - Мари Явь. Страница 31

— Ты тоже чувствуешь это? У нас получилось, Чили? — Слова давались мне с трудом. Я тронула её за плечо. Вспышка молнии на секунду осветила её бледное лицо.

— Как ты можешь… — Она не смотрела на меня. Капли стекали по её подбородку, падали с ресниц. — Как ты можешь видеть во мне что-то… что-то настолько красивое?

— А? — Я приблизилась к ней, веря, что ослышалась.

— Моё уродство… Ты считаешь его красивым.

— Уродство? Ты о чём?

— Ты любишь меня.

Не знаю, почему это стало для неё сенсацией, но Чили повторяла это снова и снова, будто не могла поверить. Может, я редко говорила ей об этом? Или, вычурные слова лишь обесценивали чувства? А может, она просто привыкла жить во лжи…

— Несомненно, любовь к тебе — самое большое моё достижение. Но я ведь не лучшая в этом, — решила отшутиться я, намекая на Метрессу. Но Чили была серьёзна, как никогда.

— Ты любишь, я чувствую. Ты будешь со мной всегда. Есть что-то лучше этого? — На фоне непогоды её признание звучало более чем убедительно. Запрокинув голову, Чили тихо рассмеялась, но заметив мои слёзы, спросила: — Почему ты плачешь?

— Я боюсь грозы. Из-за молний мне не по себе. Прости.

Мне, правда, хотелось верить, что внезапный страх смерти вызван вспышками (ведь когда-то одна такая лишила меня глаза). Что он естественен именно сейчас, и Чили тут ни при чём: её неуязвимость избавляла от необходимости беспокоиться по таким пустякам. Но время шло, гром стих, а я всё никак не могла отделаться от чувства преследования, угрозы, враждебности всего мира.

Я поняла, что не выжила бы, окажись на её месте. Просто не смогла бы мириться с презрением самых почитаемых отшельников, которых почитают как раз за то, что есть во мне в куда большей мере. Всё это так несправедливо…

Когда-то у меня хватало наглости сравнивать наши с Чили положения, упоминая собственное увечье, хотя меня, например, никто не пытался сжечь за проблемы со зрением. Репьи в волосах? Моим волосам от меня самой сильнее доставалось. В последнее же время на меня вообще никто не обращал внимания, только на Чили. И я боялась, что ей придётся пережить новые нападки, пусть даже это будет интерес совсем иного рода, но такой же нежеланный и изнуряющий. Я боялась за неё: не ограниченная «оковами» теперь, Чили могла сорваться. Всё это время я недооценивала силу её ненависти. А ведь ради мести она готова была пойти на всё.

Глава 13

Так настало долгожданное время Песни и Танца, которое предваряло последнее испытание, сулящее нам вечную разлуку.

Каково это, если я чувствовала себя покинутой, даже когда Чили отходила дальше, чем я могла дотянуться до неё. Потерять её из виду было подобно смерти, ведь я приучилась чувствовать её рядом даже во сне. Мы так долго притирались друг к другу, а теперь наши волосы расплели, и это внезапное расторжение причиняло физическую боль. Иногда я заговаривала по привычке, ожидая ответа, но не получала его, тогда меня пронзала паника, с которой я не могла справиться даже когда вспоминала, почему Чили нет рядом.

Её часто не было рядом. Она задолжала очень много внимания своей матери. Но это вовсе не означало, что она просто сменила одни оковы на другие: Чили вовсю наслаждалась свободой. В честь этого она перестала соблюдать придуманные специально для неё правила приличия и разгуливала теперь с голым торсом, беззастенчиво демонстрируя жилистую фигуру. Намеренно провоцируя. Или, вернее, удовлетворяя всеобщее любопытство, делая то, о чём сами Девы не посмели бы попросить.

Мою тоску усиливало то, что большую часть времени я праздно слонялась, ведь юные Девы в эту пору освобождались от работы. Безделье перестало приносить радость уже через несколько дней. Я ненавязчиво помогала Имбирь, хотя она не подавала вида, что в этом нуждается. Тем не менее: если бы за некоторыми посадками не ухаживали другие отшельницы, приходящие к своим погибшим сёстрам, сад бы одичал. В нём бы появилось намного больше заросших укромных уголков, в которых любили прятаться дети. И Чили, как ни странно. Очевидно, она считала своим долгом эротизировать каждую забаву, безобидной версией которой не смогла насладиться в полной мере в детстве.

Чили любила подсматривать.

Расстояние меняло меня до неузнаваемости, я выглядела иначе, двигалась по-другому, вела себя непривычно, и ей, похоже, нравилось изучать меня с новых сторон. Первое время, замечая её, затаившуюся, «охотящуюся», я пугалась, но в дальнейшем находила особое удовольствие, подыгрывая… и проигрывая ей.

Мне ни разу не удавалось скрыться от неё, даже если Чили бросалась в погоню не сразу, нарочно выжидая. Это были довольно опасные игры, но Чили помнила о моей хрупкости, поэтому не прикладывала особых усилий, чтобы поймать меня.

Мы дурачились, не сдерживая смех, но шутливая борьба довольно скоро выходила из-под контроля.

Когда наступали такие моменты, Чили чувствовала себя в своей стихии. Если она не думала о мести, то думала о том, как бы удовлетворить желания своей требовательной плоти наибольшим количеством способов. И ей не было равных в этом, даже с учётом того, что она толком ничего не делала. Просто позволяла любоваться собой, разговаривала, прикасалась…

Наш жадный до наслаждений клан склонился бы перед ней, если бы понял, насколько она хороша в этом.

— Прости. — Она жарко дышала мне в шею, накрыв своим телом. — Может показаться, что у меня с твоей одеждой личные счёты, но это не так.

— Люблю твою несдержанность.

— Я буду вести себя хорошо с твоим праздничным нарядом, обещаю. Хотя не думаю, что смогу испачкать его ещё сильнее…

— Сильнее, чем что? Так ты всё-таки покрасила его кровью Виолы?

Чили глухо рассмеялась.

— Нет.

Проверенное средство Мяты от «любой грязи» почему-то не сработало, и наставница, досадуя, сорвалась на Чили. По привычке обвинив её во всех бедах клана, она приказала ей самой разбираться с последствиями, что Чили и сделала, выкрасив кружева в алый.

После этого их отношения с наставницей испортились раз и навсегда, но Чили была даже рада этому, о чём она не говорила, но что я чувствовала, когда мы оставались наедине. Её напрягало то, что мы с Мятой теперь выглядели ровесницами и общались соответственно. Когда я навестила её в гордом одиночестве, Мята радовалась так, будто я уже прошла испытание стихий. Не помню, чтобы мы ещё хоть раз так долго и свободно разговаривали с ней…

— Я ревную, — прошептала Чили, и я вздрогнула. Может, она, в самом деле, научилась читать мои мысли?

— Расскажи, — поддразнила я её, но Чили молча наклонилась к моему лицу.

Это был очередной требовательный, такой очень-в-духе-Чили поцелуй, но что-то в нём изменилось.

— Твой вкус…

— Нравится?

Кисло-сладкий, терпкий, незнакомый.

— Что ты пробовала, перед тем как идти сюда? — спросила я, проводя пальцем по её губам. — Или, может, кого?..

— Он почти созрел для тебя.

— Он?

— Виноград. — Чили откинулась на спину, глядя в небо. — К следующему полнолунию он будет готов, и ты, наконец, сможешь насладиться плодом, выращенным специально для тебя. Он переполнен любовью к тебе, ты сразу почувствуешь это.

Только если способ дегустации будет таким же, как сейчас.

— Полнолуние… Ты придёшь на праздник? — осторожно спросила я, заранее зная ответ. Чили всегда сторонилась толпы, а безудержно веселящейся — вдвойне. Не только потому что терпеть не могла смех, «наряды», танцы, а потому что это было небезопасно для неё.

— Да.

Ладно. Это довольно… неожиданно.

Такой нетипичный ответ немного меня встревожил, но я не подала вида. Чили пришлось бы налаживать отношения с кланом рано или поздно. Лучше это делать в полнолуние, когда Девы не настроены скандалить, в благословенную пору, когда Чили дозволено всё по их же закону. Если это не лучший момент, чтобы признать Чили частью нашей семьи, то лучшего уже не будет.

— А сегодня ночью ко мне? — спросила я. — Придёшь?