Однажды ты пожалеешь (СИ) - Шолохова Елена. Страница 25
Чепа и другие, я даже их имен еще не знала, приближались, нарочито медленно. Разглядывали меня так, будто я, как та модель с постера, совсем без одежды, и при этом издевательски, глумливо улыбались.
Пожалуй, только рыжий топтался за их спинами в беспокойном замешательстве. Может, он мне поможет? Видно же, что ему происходящее не нравится… Черт, как же его зовут? Как к нему обратиться, как попросить его о помощи?
Сглотнув тяжелый ком, я наконец выдавила из себя:
– Что вам от меня надо?
Голос получился дрожащим и сиплым.
– Нам? – хмыкнул один из парней. – Ведь ты же сама к нам пришла. А ты разве не знаешь, зачем сюда ходят девочки?
Парни засмеялись.
– Я пришла к Исаеву. Он…
– Он уже не знает, как от тебя отвязаться, дура, – перебил меня второй парень.
– Где он? – прошептала я.
– Его здесь нет. Зато есть мы… И мы вполне можем его заменить. Давай, расслабься. Тебе понравится.
– Не смейте подходить ко мне!
Парни снова захохотали. Чепа протянул ко мне руки, шевеля пальцами, как будто собрался меня щекотать.
– Давно хотел деревенскую бабу, – осклабился Чепа.
Я отшатнулась в ужасе.
– Э-э, Чепа, ты тоже давай, не перегибай, а? – вмешался наконец рыжий.
– Попробуйте только меня тронуть! – осмелела я после его слов. – Вас всех посадят, идиоты! Думаете, я стану молчать? Да я всем расскажу про вашу поганую тепличку. Расскажу, что вы тут творите, если хоть пальцем меня тронете!
– А что мы творим, дура? Ты сама сюда прискакала. Тебя никто силой не тащил. Мы тебя сюда даже не звали. Сама пришла, а теперь корчишь из себя недотрогу. А расскажешь кому-нибудь про тепличку… – парень опасно прищурился. – Тебе такую жизнь устроим, вешаться будешь… И никто не поможет. Даже если потом в другую школу переведешься – найдем.
– Пацаны, всё! Хватит уже, я сказал. Пусть валит отсюда, – снова подал голос рыжий, единственный здравомыслящий человек здесь.
Пожалуйста, ну послушайте его. Отпустите меня!
– Рыжий, заткнись, а? Мы даже еще не начали. Если ты такой чувствительный, отвернись. Или иди погуляй. А нам не мешай. Сейчас такая жара начнется…
Парни снова разразились хохотом.
Сволочи! Просто дайте мне уйти, к вашему Исаеву я больше и так даже близко не подойду, в мыслях просила я.
Меня душили слезы. Губы дрожали. И всё тело содрогалось как от озноба. И пока я даже думать не хотела о том, что это всё подстроил он. Исаев. Заманил меня сюда намеренно, приказав этим уродам надо мной поиздеваться. Господи, за что? Почему? Подонок! Какой же он подонок...
Чепа продолжал тянуть ко мне руки, и отступать было уже некуда. Вот его мерзкие, шевелящиеся пальцы подобрались совсем близко, почти коснулись меня.
– Чепа, блин! Ты чего такой трудный? – рыжий окликнул его уже зло. – Сказано, без рук! Отошёл от неё!
– А мне похрен! – не оглядываясь, огрызнулся он.
– Всё, Чепа, вошел в раж. Его уже не остановить, – хохотнул один из парней.
– Ей самой вон нравится. Да?
Чепа взялся за ворот блузки, а затем его пальцы скользнули под ткань, задели кожу, и меня словно ужалило. Что есть сил я его оттолкнула. От неожиданности он чуть не повалился на парней. Ткань блузки с треском порвалась.
Он тут же выпрямился.
– Сска! – процедил злобно и снова двинулся на меня.
В этот момент распахнулась дверь. Все сразу затихли и оглянулись.
В проеме стоял Исаев. Смотрел тяжело, исподлобья, но ничего не говорил. Чепа сразу отошел от меня, и другие расступились. Я, прижав оторванный воротник к шее, бросилась прочь из этой проклятой теплички. Исаев молча шагнул в сторону, выпуская меня.
Как только я выбежала на улицу, за спиной захлопнулась дверь. Меня еще колотило от пережитого ужаса. И хотя мысленно я благодарила бога, что пронесло, что они меня не тронули, слезы все равно лились ручьем и из груди вырывался дрожащий, громкий плач.
Я неслась, не разбирая дороги, не видя ничего перед собой. Лишь бы только оказаться подальше отсюда! В безопасности! А про все остальное подумаю потом…
– Даша! Даааашааа! – вдруг раздался почти у самого уха истошный крик матери…
Я по инерции пробежала ещё пару метров, затем остановилась и обернулась, захлебываясь плачем. Мама подскочила ко мне. Я в порыве кинулась к ней, обняла, прижалась мокрым лицом к её плечу.
– Ма…ма, – всхлипывая, выдавила я.
– Даша, девочка моя, что они с тобой сделали? – надрывно кричала мама. – Что эти твари с тобой сделали?!
Но я лишь нечленораздельно мычала, заходясь рыданиями, и толком ничего ответить не могла. Мать вдруг сжала до боли меня в объятьях и тоже начала плакать в голос, приговаривая:
– Господи, да как же так? Да что же такое? Даша… Дашенька…
Потом расцепила объятья, взяла меня за плечи и чуть отстранилась, ощупывая мое лицо мечущимся, перепуганным взглядом. Увидев порванный воротник, мама сдавленно охнула, лицо её побледнело и страшно исказилось.
– Господи… – глухо прошептала она и вдруг завыла: – Что же эти мерзавцы натворили! Мрази! Подонки! Ублюдки! Они это с тобой сделали… да? Твари! Шакалы!
– Мама, мама, погоди! – испуганно затараторила я. – Ничего такого не было! Они меня не тронули… просто попугали…
Но на маму жутко было смотреть. Она как будто не слышала меня, повторяя свое. И вот тут я по-настоящему за нее испугалась, да так, что забыла про собственные слезы и только что пережитый ужас. Никогда я её такой не видела, даже в самые плохие моменты. Мне пришлось повысить голос, перейти почти на крик:
– Мама! Успокойся! Никто меня не трогал! Честное слово! Меня просто напугали и всё!
Мама тяжело дышала, на бледной коже проступили ярко-алые пятна. Так у нее всегда бывало после стресса. Но хотя бы она перестала голосить и, вроде, начала меня слышать.
– Напугали? Что значит – напугали?
– Мамочка, честное слово, никто меня и пальцем не трогал. Они, правда, просто решили надо мной подшутить, а я испугалась.
– А это что? – Она подцепила двумя пальцами воротник. – Это вот такие шутки у них? Напасть, разорвать одежду?
– Это случайно вышло. Я сама…
Мама посмотрела на меня убийственным взглядом так, что все слова застряли в горле.
– Ты их еще и покрываешь? Или ты боишься? Они тебя запугали? Пригрозили, что если расскажешь, еще хуже будет, да? Это сволочье всегда так и говорит, потому что сами – трусы. Боятся, что про их делишки узнают и накажут. Вот и запугивают. А на деле их угрозы ничего не стоят.
Мама крепко схватила меня за руку, словно железными тисками сжав запястье, – и откуда только силы взялись – и решительно, широкими шагами, направилась к школе.
– Я этого так не оставлю! Я всех этих подонков выведу на чистую воду! Они у меня сядут за такие шутки, твари! – выкрикивала она угрозы сквозь частое, шумное дыхание.
– Мама, не надо! Пожалуйста! – причитала я, семеня за ней.
Но ее было не остановить. Мне лишь удалось выдернуть руку.
Никого я не покрывала, нет! Одноклассники мои, и правда, подонки и сволочи, но как же мне не хотелось раздувать из этого скандал, не хотелось, чтобы все кругом узнали о том, что случилось, обсуждали меня, показывали пальцами. Такая слава как грязь.
А еще я боялась. Может, мама и права, и угрозы их ничего не стоят, но почему-то меня не покидало ощущение, что теперь всё станет ещё хуже…
Мама обогнула здание школы и устремилась к центральному входу, я – за ней. Во дворе и на крыльце толпились ученики, в том числе и из нашего класса. Просто стояли, болтали перед тем, как разойтись домой, но как только мы с ней появились, всеобщее внимание сразу устремилось к нам.
Представляю, что они напридумывали. Мама мчалась с гневным лицом, следом я – с зареванным, да еще и без ветровки, хотя уже далеко не лето, и в разорванной блузке…
Мама стремительно взлетела по ступеням, чеканя каблуками каждый шаг, пересекла фойе, свернула на лестницу.
– Мама, куда ты? – замирая в предчувствии чего-то страшного, спросила я.