Однажды ты пожалеешь (СИ) - Шолохова Елена. Страница 57

– Да, Лиддерман, чего молчишь? Отвечай! Это правда? – почти в голос обратились к нему сразу несколько человек.

Ярик молчал. Даже не оборачивался, сидел прямо и неподвижно как статуя.

– Чего молчишь, тебя спрашивают?!

– Раз молчит, значит, правда!

– Ах ты гаденыш! Крыса поганая!

– Ну ты реально дерьмо, – фыркнул Садовников. – Исай за тебя вечно впрягался перед всеми пацанами, а ты вот так… Ну и мудила же ты.

– Одиннадцатый «А»! – вновь заголосила Елена Ивановна. – Или вы прекращаете базар и немедленно мне все объясняете, или я прямо сейчас иду за Эльзой Георгиевной!

– Елена Иванна, вы лучше идите где-нибудь погуляйте, – посоветовал ей Шишмарев.

– Так, ну всё, я иду к директору! – биологичка выскочила из кабинета.

– Ну всё, Ярик-лошарик, тебе хана, – Шишмарев подошел к двери и запер на ключ. Затем двинулся к Ярику. – Встал! Встал, тебе сказали, гаденыш!

Шишмарев, который рядом с Яриком казался гигантом, схватил его за предплечье, рывком сдернул со стула и с силой толкнул к доске. Ярик отлетел, ударился спиной и еле удержался на ногах.

– Сейчас мы тебя судить будем.

– И казнить!

– Всё, Лиддерман, доигрался…

С мест поднимались парни и даже несколько девчонок и не спеша подходили к нему.

Черемисина осталась за партой. Она вся ссутулилась, опустила плечи и сидела, закрыв лицо руками.

– Давите, гниду! – выкрикнул кто-то.

– А, может, поступить с тобой так же, как те падлы с Андрюхой? И тоже сварганить видосик, а? Как тебе такое понравится?

– Перестаньте! – выкрикнул Ярик. Голос его сорвался. Лицо стало мертвенно бледным и блестело на свету – видимо, покрылось испариной. Глаза испуганно бегали.

– Да мы еще даже не начинали, – хмыкнул Куклин.

– П-пожалуйста, не надо, – попросил Ярик.

– Не хочешь, чтоб тебя били? Тогда на колени, мразь!

– Игорь, нельзя так, – повернулась я к Рыжему. – Надо это остановить!

– Он это заслужил, – пожал он плечами. – Я бы и сам его размазал с удовольствием.

– Прекратите! – поднялась я. Подбежала к ним, растолкала, встала перед Яриком, заслонив собой. – Вы что творите? Нельзя так! Толпой на одного… как звери… как те же самые отморозки…

– Уйди, Стоянова, – попросил Садовников. – Вот сейчас ты не права.

– Не уйду.

– Значит, уберем, – хмыкнул Шишмарев и, взяв меня за плечи, приподнял.

– Э! Шишмарь! – сразу встрепенулся Рыжий и тоже подошел к нам. – Ее не трогай! Руки убрал от нее, я сказал!

– Да пусть сама уйдет. Я против нее ничего не имею.

– Я не уйду! Нечего тут устраивать суд Линча. Вас это вообще не касается. Исаев, если ему надо будет, сам с ним разберется. А если вы так за Андрея переживаете, так возьмите и поддержите его! Позвоните, напишите, не знаю… Думаете, легко ему было в таком признаться? Каково ему сейчас, в эту самую минуту, когда он там, в больнице, и даже не знает… что про него сейчас все думают после его сообщения… Почему он не мог вам раньше признаться, а? Чтобы не услышать вот это ваше фу! Если бы он был в вас, в своих друзьях, уверен… этой ситуации с шантажом, может, вообще бы не было… Так что и вы виноваты… и если с ним что-нибудь случится…

Меня прервал громкий и нетерпеливый стук.

– Одиннадцатый «А»! Немедленно открыли дверь! – из коридора донесся голос директрисы…

43.

Даша

Эльза Георгиевна колотила в дверь со всей силы. Ее крик, требовательный и грозный, заставил нас всех затихнуть.

– Что делать будем? – перешептывались одноклассники.

– Живи пока, Лиддерман, – бросил с презрением Садовников. – А ты, Стоянова, можешь расслабиться.

Он вразвалочку направился к своей парте. Шишмарев и все остальные последовали его примеру. Уселись, как будто ничего не было, некоторые даже демонстративно и с умным видом взялись за карточки, которые нам выдала биологичка вначале урока.

– Пойдем, Даша, – потянул меня Игорь.

Я обернулась на Ярика. Посмотрела ему в глаза, но он не выдержал мой взгляд, сразу же опустил голову. Да и вообще от былой уверенности в нём не осталось и намека.

– Так, одиннадцатый «А», – чеканила Эльза Георгиевна, – если сию секунду вы не откроете дверь, у вас у всех будут серьезные проблемы.

– Может, слесаря позовем? – предложила тише Елена Ивановна.

Я подошла к двери, повернула ключ и едва успела отскочить. Директриса ворвалась как фурия, меня чуть с ног не сбила. От греха подальше я поскорее вернулась за парту.

Гневным взором она оглядела весь класс. Потом обернулась к доске, увидела Ярика.

– А ты почему здесь стоишь? Что вообще происходит? – В тоне ее кипела нешуточная ярость. – Отвечай!

Ярик несколько секунд просто стоял с низко опущенной головой, а затем, ни слова не говоря, вдруг выбежал из кабинета. Даже сумку свою не взял.

Директриса со смесью недоумения и раздражения посмотрела ему вслед, а потом переключилась на нас.

– Итак, одиннадцатый «А» жду от вас объяснений. Или сегодня же приглашаем ваших родителей.

Класс в ответ лишь хранил гробовое молчание, даже самые бойкие как в рот воды набрали.

– Если думаете, что это безобразие сойдет вам с рук, то сильно ошибаетесь. Вы перешли все дозволенные границы. Ни с одним классом нет таких проблем, как с вами. За полгода вы уже несколько раз отличились, а кое-кто, Черемисина, особенно. Помнится, недавно твои родители слезно молили дать тебе шанс, о характеристике просили… Будет тебе характеристика! А вы, Шишмарев, Садовников, Потанин, забыли историю с вашим притоном? Вас тогда пощадили, но теперь… Теперь вы все получите то, что заслужили.

– А ваш сын тоже получит то, что заслужил? – спросила ее Черемисина.

В классе воцарилась тишина, нехорошая, давящая, предгрозовая. Директриса несколько секунд молчала, сверля ее ледяным взглядом.

– Встань, – велела она.

Черемисина поднялась, причем даже это умудрилась сделать с гонором. И приняла позу, кричащую «ну встала, и что?».

– Повтори, что ты сказала.

– Ваш сын тоже получит то, что заслужил?

– А теперь поясни свои слова. При чем тут мой сын? Что молчишь, Черемисина? Как это у вас называется? Попытка перевести стрелки, кажется? Это тебя не спасет. За свои проступки ответишь в полной мере, как и все остальные. Родителей оповещу лично…

– Ваш сын, чтоб вы знали, снял на видео, как издевались над Исаевым, а потом его этим шантажировал, – заговорила Черемисина.

– Что? Что за бред? – нахмурилась Эльза Георгиевна.

– Ничего не бред! – сразу подхватил класс, будто после слов Черемисиной его прорвало.

– Спросите у своего сына! – выкрикивали наперебой. В том числе и Юляша, и Мухина, которые сначала брезгливо «фукали». – Он полгода его шантажировал! Угрожал, что всем покажет то видео, где Исаева унизили. Ваш сын – шантажист! Спросите Исаева! Стоянову спросите! Пусть его тоже ПДН мурыжит! Или что, своего сына отмажете?

– Тихо все! – окриком резко прервала галдёж директриса. На высоких скулах проступили алые пятна. Она хмурилась, но взгляд её метался и выдавал крайнюю растерянность. Всегда такая холодная, сейчас Эльза Георгиевна с трудом держала себя в руках и явно не знала, что говорить, что вообще с этим делать. Класс тоже это видел, и хотя все замолчали, но взирали на нее с победоносным видом.

– Значит так, – наконец собралась она. – Каждый из вас напишет сейчас объяснительную. Будем разбираться со всеми.

– И со своим сыном разбираться будете? – съязвила Черемисина.

– Со всеми, – холодно отрезала директриса.

– Отлично, – хмыкнула Черемисина. Почувствовав сейчас в ней слабину, она заметно наглела. – Вместе с ним на комиссию пойдем. Народ, кто в курсе, за шантаж у нас что бывает? Статья же вроде?

Эльза Георгиевна впилась в нее убийственным взглядом, но ничего ответить не успела. В кармане ее жакета пиликнул телефон. Она достала сотовый.

– Да, Зоя? Кто пришел? Отец Исаева? Ждет меня в приемной? Хорошо, скажи, сейчас буду.