Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей. Страница 10

— А вы там чего веселитесь? — эти слова Карл понимает через раз, но общий смысл доходит. Вот следующие не очень.

— Материалы 18-ой партконференции ВКП(б) хорошо изучили? — герр майор, уже на радость камрадам, вперяет грозный взор в солдат. — Я проверю!

Весёлый вид конвойных как волной смывает.

— Отдельно добавлю, — продолжает герр майор. — Политотдел фронта, как в целом, партия и правительство, всегда сочетают моральное и материальное стимулирование. Победителей соцсоревнования премируют новым обмундированием… у нас много вашей фашисткой амуниции. Будет выдан дополнительный праздничный паёк. Готовится ещё одно решение. Возможно, оно будет принято, и вы первыми начнёте получать денежное довольствие советскими деньгами. И сможете их потратить в наших советских магазинах.

Камрады переглядываются. Всё-таки в самом гадком человеке или явлении, — лично Карл не знал, к какой категории отнести герра майора, — бывает что-то хорошее.

— Есть у меня для вас ещё один подарок, — с искренним восторгом говорит герр майор.

Вместе с остальными камрадами Карл каменеет в ожидании. Он с огромной тревогой улавливает в улыбке помощника герра майора какую-то особую глумливость. На последующих словах с трудом сдерживает стон.

— Наконец-то я достал «Капитал» Карла Маркса на немецком языке! — герр майор потрясает книгой и рявкает:

— Бурные аплодисменты где!

Старший лейтенант откровенно прыскает от смеха, но быстро справляется с собой. Конвойные дисциплинированно молчат, но лица у них почему-то делаются багровыми. Карла толкают в бок, и он присоединяет свои усилия к «бурным аплодисментам».

Из клуба все камрады выходят, слегка пошатываясь. После ужина их ждёт вечерняя прогулка. И герр майор потребует полной отдачи при исполнении тошнотворной коммунистической песни. Карл не знал, каково русским солдатам в немецком плену, но был уверен: так изощрённо над ними не издеваются. Проклятая азиатская изощрённость в пытках!

30 июля, среда, время 07:15.

Примерно 5 км строго к западу от оз. Свирь.

(Около 25 км к юго-западу от колхоза «Красный Октябрь»)

Из небольшой рощи на пологом пригорке выходит несколько человек в форме РККА. Перед ними в полукилометре небольшая речушка, которую только курица вброд не перейдёт. Все трое вооружены автоматами. Один из них, с тремя кубиками в петлицах, снабжён планшетом.

— Вот здесь и расположитесь, товарищи сержанты. Там и там, — старший лейтенант показывает рукой места, где, по его мнению, должны разместиться его подчинённые. — Пойдёмте, посмотрим поближе.

Троица идёт к речке, забирая вправо. Командир по дороге инструктирует.

— Ближе трёхсот метров к речке не располагаться. Надо дать противнику преодолеть её и скопиться на нашем берегу.

— А если нас обнаружат? — спрашивает сержант, который старший. Второй просто сержант. — Немцы могут разведку вперёд пустить.

— Могут, — соглашается командир. — И сапёров могут. Вам ничего не надо делать, вас прикроют. Если вас всё-таки обнаружат, открываете огонь по всему, что движется, и уходите.

— На колёсах? Или на своих двоих? — второй сержант не остаётся в стороне от разговора.

— Я тебе сейчас взыскание повешу, — строжает командир. — Планируешь ценную боевую технику бросить?

— Технику могут повредить, — не пугается сержант, спускаясь к воде и снимая сапоги.

— Ты куда? — спрашивает командир уже раздевающегося сержанта.

— Вы ж сами сказали, что где-то здесь брод. Проверю.

Сержант идёт по пояс вдоль берега и через тридцать метров ему становится по колено. Речка в этом месте разливалась до колоссальной ширины в десять метров. Становится понятно, где брод. Хотя и так можно заметить по коровьим следам, но проверка лишней не будет.

— Дно мягкое, илистое, — докладывает сержант, выжимая трусы и начиная одеваться, — техника может увязнуть.

— Они могут жердей или досок накидать, — командиры обязаны уметь думать за противника.

— А перед этим — соломы. И пойдут, аки посуху, — замечает старший сержант.

— Понятно, что пойдут именно здесь, — решает командир. — Но зря ты дальше не проверил, Егоров.

— Там русло сужается, товарищ старший лейтенант, — отмахивается сержант, напяливая гимнастёрку, — сразу можно сказать, что глубже. Если только искупаться…

Через полчаса, бродя вдоль берега, находят первое удобное место, заметив его издалека.

— Смотрите-ка, там вроде небольшая ложбинка.

Все трое идут в ту сторону.

— Хорошее место, — решает командир, — грунт отвозит не надо. Подкопаете, обровняете, замаскируете, и в трёх шагах вас не заметят.

Через полчаса в этом месте копались четверо во главе с сержантом, командиром зенитного расчёта. Под маскировочным куполом. Верхний слой грунта с травой бойцы срезают пластами и откладывают в сторону. В обнажившемся чернозёме вырывают коробку глубиной полтора метра. На такую глубину копать не надо, в чём и удобство. Ложбинка почти на метр ниже окружающего луга.

С тыльной стороны, противоположной от речки, делается пологий съезд.

— Может, не будем дорожку делать, товарищ сержант, — просит один из красноармейцев, как и все, поблёскивая капельками пота на голом торсе.

— Хочешь, чтобы тебя по следам обнаружили? Я в отличие от тебя хочу ещё пожить и кучу фрицев под дёрн уложить, — хмыкает сержант.

— Да встанет трава, ничего видно не будет, — горячится боец.

— Через пару суток, может, и встанет, — философствует сержант, — а через пару часов?

— Они что, через два часа подойдут? — боец переполняется скепсисом и кивает в западную сторону. — Далековато они ещё.

Судя по временами доносящейся канонаде до фронта действительно не меньше восьми-десяти километров.

— А разведка? — сержант кривится от недомыслия подчинённого. — Хороший ты наводчик, Знобин, но тупой. А про авиаразведку ты тоже ничего не слышал? По уму мы вообще-то ночью должны всё делать. Просто не успеваем и звук мотора ночью далеко слышен.

— Не топчи траву, охламон! — покрикивает сержант на всё того же Знобина. Всему этих рядовых надо учить. Притоптанную траву намётанный глаз тоже заметит. И всё, плакала вся маскировка.

Бойцы при участии сержанта, Никитин никакой работы не чурался и большого начальника из себя никогда не строил. Они начали делать «дорожку» к роще метров за восемьдесят, где стояла их ЗСУ на базе Т-26. Сержант время от времени перекладывал шест длиной на ширину колеи. На ширину гусениц, чуть больше, двумя полосами под гусеницы, они срезали дёрн и откладывали в сторону. Пройдя несколько метров, возвращались и клали его на место. Полностью дорожку освободят только перед самым заездом установки в «гнездо». Потом обложат её частично дёрном с травой, частично просто пучками травы на куске маскировочной сетки.

Они дошли до половины, когда их позвали на обед.

С аппетитом уминая борщ, один из бойцов задумчиво говорит:

— Работай я так же дома, меня бы давно в передовики записали и в партию приняли.

— Ага, — соглашается ехидно Злобин, — и медаль «За трудовую доблесть» на широкую грудь прикрутили. А ты откуда, Паш?

Паша Ковалёв, пожалуй, чуть покрупнее широкоплечего Злобина, невозмутимый флегматик, отвечает только после порции вкусного борща.

— Курские мы…

— Это вы мужики хватские, семеро одного не боитесь? — Злобин уже опустошает второе, которое сегодня, на радость бойцам, на вермишели, а не перловке.

— Это вятские. У нас соловьи на всю Русь знаменитые, — отвечает Паша, когда собеседник уже теряет интерес к теме.

Сержанта эти сцены веселят до упаду. Подчинённого, который любит подначивать сослуживцев, время от времени надо ставить на место. И за что ещё ценил сержант своего наводчика, тот был не обидчив.

— Всегда ты меня веселишь, Знобин, когда Ковалёва засмеять пробуешь. У тебя такое лицо глупое, когда он на твою шутку через полчаса отвечает. Ты-то давно сам забыл, о чём речь. Как в анекдоте.

— Каком? — тут же оживляются все и в особенности Злобин, который уже вытряхнул в рот ягодки от компота.