Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей. Страница 17

— Поехали со мной в Минск?

— Что мне там делать? — грустно вопрошает парень. — У меня денег впритык на обратную дорогу.

Зато у меня есть, как раз на двоих и хватит. Уверенность внутри появляется и крепнет, что упускать его нельзя.

— Ну, ты ж хотел стать корректировщиком? У меня дядя в гарнизонном штабе служит. Подполковник. В Минске есть курсы для артиллеристов. Что-то вроде инструментальной разведки, точно не помню. Попробую тебя туда пристроить. Билет до Минска тебе, так и быть, на свои куплю…

— А если не получится?

— Получится, — а с чего это не получится, если учесть, кто мой папанька? — А не выйдет, в ополчение пойдёшь, тем же корректировщиком для миномётов.

Яков думает недолго и соглашается.

— Знаю, почему ты согласился, — заявляю с апломбом, просто не могу удержаться. — Потому что ты — еврей, а я тебе пообещал, что отвезу в Минск за свой счёт.

Яков ржёт, что окончательно убеждает меня в правоте. Чувство юмора у парня есть.

Гуляли по городу весь день. По пути заглянули в чайную, перекусили. По ходу дела присматриваюсь к новому приятелю. Приметил кое-что. Парень на год меня старше, но он будто вынырнул из своей родной обжитой среды в какую-то другую. Все животные умеют плавать, но обычные сухопутные твари лезут в воду только по необходимости. При миграциях, например. Антилопа в воде. Или чайка, нырнувшая в воду.

Как в зеркало в него смотрюсь. Особенно, когда он тоже на кое-что обращает внимание.

— Почему-то с тобой нас ни один патруль не задерживает. Я пока до училища дошёл, у меня три раза документы требовали.

— Я — местный, — смеяться смеюсь, а сам думаю. Хм-м, действительно, исподволь, как ловкий диверсант в меня всё-таки прокрался снобизм «золотого мальчика». Очень редко меня останавливают люди в форме. В Минске иногда кое-кто норовит честь отдать, и если рядом папаня, то держите его семеро. Неосторожному достаётся так, что у непривычного человека уши вянут.

Сам не могу понять. Если в Минске меня тупо могут в лицо знать многие, то почему в Смоленске реакция похожая? Хм-м, а ведь, правда, веду себя, словно я тут везде хозяин. Ха-ха-ха, хозяйский сын в хозяйской лавке! Мой отец над всеми тут командир. А что такого? Все честные советские люди должны себя так вести. «Человек проходит, как хозяин Необъятной Родины своей», что не так? Есть одно объяснение: смотрю на них, как начальник. Один раз засёк, как под моим взглядом красноармеец верхнюю пуговицу застегнул.

Гулять нам не перегулять. А ведь поезд до Минска только завтра. Особенности военного расписания. Армейские эшелоны то и дело ходят, но гражданских туда не пустят, даже генеральского сынка.

— Военных на улицах полно, но чувствуется какое-то спокойствие, — рассуждает Яков. — Даже в Москве ощущается напряжение, а здесь — нет. Утром в Военторге апельсины видел, представляешь? Их и в Москве-то не найдёшь! Обычные магазины столичные напоминают.

— Апельсины? — веселюсь от души. — Да ну их нахрен! Их не укупишь. Это трофейные, Яш. Мне отец рассказывал, что наши несколько эшелонов с продовольствием у немцев прихватили. Ты приглядись! Многие консервы с немецкой, английской, французской маркировкой.

Потихоньку двигаем к вокзалу. Билетами лучше запастись заранее. Через час запаслись. И большую часть времени прождали, пока перерыв в кассе кончится. Пассажиров в сторону фронта кот наплакал.

Выходим, гуляем дальше.

— С одноклассником хотел приехать, — болтаем с Яковым дальше, любуемся пейзажем, — но приятель Стёпа меня бросил, записался на какие-то спецкурсы.

— Не знаю, что за курсы, — отвечаю на молчаливый вопрос, — военная тайна и всё такое. Но главное, что быстро, месяца два будут учить, а потом в бой. В училище не меньше года дрючить будут…

— Зато звание дадут, — резонно замечает Яков.

— Я его понимаю, у самого свербит, — вздыхаю, — но папаня… и дядя в приказном порядке отправили сюда. Грят, артиллерия — бог войны и всё такое. И вот идёт война, а я вроде как в стороне.

— Благодаря вашему командующему не обязательно на фронт вчерашних школьников отправлять, — замечает Яков, покусывая травинку. Мы сидим на косогоре, который разрезает стальная долина железнодорожный путей.

— И что ты думаешь о нашем командующем? — мне становится жутко любопытно.

— То же, что и все, — пожимает плечами парень. — В Москве его боготворят, в других местах, наверное, тоже. Даже в поезде наслушался… легенд всяких.

— Каких?

— Ну, будто бы пол-Украины обратно у немцев забрал.

— Враньё! Только Полесье и то не всё. Ну, там еще кусочек, Луцк-Ровно-Дубно, хотя… — на секунду задумываюсь, вспоминая карту, — по территории, как Молдавия.

— Ого!

— Молдавия маленькая, — слегка скептически морщусь, — так что да, врут. Примерно треть от оккупированной части Украины, а вовсе не половина. Хотя, кто знает, что там южный фланг мутит, может, уже и половину оттяпали. Мне, видишь ли, последние фронтовые сводки на стол не кладут.

О том, как посмеивался папаня, когда рассказывал, сколько тысяч свиней, коров и другой скотинки войска перегнали в Белоруссию, помалкиваю. И треть урожая оккупированной части Украины, а то и больше, опять-таки достанется нам, а не немцам. А что не так? Армию кормить надо? Надо. А беженцев? Папаня говорил о четверти миллиона, но когда это было? Сколько сейчас? Полмиллиона? Их тоже кормить надо.

Зная своего отца, уверен, что он нагрёб с запасом. Централизованные поставки тоже идут, хотя мой родитель бурчит, что с ними прижимают. Трофеев нахапал…

— Ты знаешь, Яш, — вдруг осознаю парадоксальную вещь, — а ведь правда, у меня ощущение, что с началом войны мы стали жить лучше. В смысле продуктов, каких-то мелочей и всё такое.

— Кому война, а кому мать родна? — наконец-то выходит из тоскливой меланхолии мой новый приятель.

— Истинно так. Ладно, — хлопаю его по плечу и встаю, — пойдём, поищем, где переночевать.

Яков о своём статусе не догадывается. А я не говорю, вдруг что не срастётся. Получится — узнает.

16 августа, суббота, время 09:20

Минск, правительство республики, зал заседаний.

Военный Совет Западного фронта.

— Минуточку, Пантелеймон Кондратич, — прерываю первого коммуниста Белорусии и заодно своего зама по Совету, — вынужден поправить. Слегка, но всё-таки поправить.

— Во-первых, мы призвали сто двадцать тысяч мужчин призывного возраста, всё так. Но у нас городского населения двадцать процентов, а в Смоленской области даже выше. Значит, нехватка рабочих рук в сельском хозяйстве не сто двадцать тысяч, а тысяч девяносто.

— Во-вторых, у нас около четырёхсот тысяч беженцев. Понятное дело, что, в основном, женщины и дети, но какие-никакие, это тоже рабочие руки.

— В-третьих, у нас уже около двадцати тысяч военнопленных, что ещё снижает дефицит рабочей силы. До семидесяти тысяч. С учётом беженцев можно прийти к выводу, что дефицита работников в сельском хозяйстве у нас нет.

Пономаренко вздыхает, ненадолго отводит глаза, но не сдаётся.

— Вы правы, товарищ Павлов, — морщится, но признаёт, — но дело в том, что сейчас лето, скоро уборочная…

— Озимые убрали?

Пономаренко оглядывается на одного из своих. На Совете присутствует масса народу, который в Совет не входит, но без него никак. Встаёт секретарь ЦК по сельскому хозяйству.

— С учётом Смоленской области чуть более девяноста процентов от уровня прошлого года, — получая кивок от Пономаренко, садится.

Главный коммунист Белоруссии жаждет помощи армии, как в мирное время, когда не только армия, но и город, все бросались на помощь селу. Не то, чтобы я против, но ведь война. Как любит приговаривать Никитин, понимать надо. Ладно. Кое-что мы сделать можем.

— Иван Прокофич, — по технике у меня главный генерал-майор Михайлин, — сколько вы можете сделать тракторов из трофейной техники, непригодной к бою? До начала уборочной?

Генерал задумывается.

— Масса другой работы, Дмитрий Григорич. Продолжаем мобильные зенитки, в основном, лепить.