Полуостров Сталинград (СИ) - Чернов Сергей. Страница 53

— Придётся, Семёныч. Они вскрыли правый фланг, теперь размотают обе нитки. Твоя задача не удержать их, а заставить заплатить, как можно дороже. Ладно, собирай всех причастных на КП армии, мы после обеда подъедем. Часика в три.

Кладу трубку. Натыкаюсь взглядом на комдива Туренко. Сочувственно смотрит, многое понял из нашего разговора.

— Давит немец?

— На то он и враг, чтобы давить, — пожимаю плечами, отодвигаю стул и встаю. Мы у него в кабинете. Штаб, кстати, заглублен. Окна в стенах прорезаны выше обычного, глядят в доски, и только наверху травка. Практически мы под землёй. Одобряю.

А вот сочувствие не одобряю. Почему-то все вокруг меня считают, что произошло нечто. Не катастрофа, но серьёзные неприятности. Наивный неопытный народ. Катастрофа случилась на севере и юге, а наш фронт стоит, как острый наполовину вбитый в дерево штык. То, что случилось, маленький ни на что не влияющий эпизод.

— Обедом нас накормишь?

— А як же? — Туренко расплывается в приветливой улыбке.

Поднимаемся по деревянной лестнице наверх. Хорошо он штаб устроил. Сверху никак не увидишь, даже кустики какие-то на покрытой дёрном крыше растут. Вокруг кустарник и деревья.

Вообще-то хорошо, что у окружающих настроение близкое к похоронному. Учит не победа, а поражение. Мы все получили хороший урок.

В столовой садимся с полковником отдельно. Не снобизма ради, а секретности для. Генеральские разговоры не для всех ушей.

— У тебя дивизия сформирована? — на обед кроме солянки дымящий паром гуляш, компот с ватрушкой. Лётчиков кормят не хуже генералов, мне ли не знать.

— Наполовину, — Туренко чуть грустнеет. — Ишачки, чайки, Миги. Два полка у меня всего и то штаты не заполнены.

— Но боеспособны? — это Туренко кажется, что есть повод для грусти. Но ненадолго, позабочусь об этом. А солянка хороша!

— Да, конечно…

— Чего тогда грустишь? В 11-ой авиадивизии не больше четверти самолётов и лётчиков от штата. И воюют. Так что ты неплохо живёшь.

— Мне бы ещё машин сто? — Туренко смотрит жалостно. — Ну, или восемьдесят. На бедность.

— А зачем тебе штурмовики Ил-2? Ты ж ПВО!

— Какие штурмовики? Зачем Ил-2? — понимания в глазах полковника ровно ноль.

— Так из центра нам их втискивают. Хорошо, что чайки ещё поставляют. Но, говорят, хотят прихлопнуть их производство. Те чайки, что присылают, почти все уходят в 11-ую дивизию. Я же фронт оголять не могу.

— А Яки? — Туренко аж светится надеждой.

— Яки только Рычагову…

— Одну! Всего одну эскадрилью!

Думаю. Долго думаю. Рычагов крайне нервничает, когда хоть один Як уходит… нет, ни одного самолёта мимо него не прошло. Но даже разговоры об этом мгновенно выводят его из себя. Думаю всё второе блюдо, Туренко ждёт и понемногу гаснет.

— Ладно, — берусь за компот, — попробую Рычагова уговорить на одну эскадрилью.

— А разве вы приказать не можете?

— Нет. Потому что уже отдавал приказ сформировать авиакорпус под обещание: все Яки с нашего завода — ему. Но попробую уговорить на замену. Чайки или Миги.

— Наконец-то я вас поймал, Дмитрий Григорич! — к нам подходит Копец.

Знаю, как поймал. Медики ему запрещают летать, но он своим генеральским положением злоупотребляет, сам за штурвал садится. А чего ему, лётчику экстра-класса? Он даже на Мигах летает, будто на нём родился, а с ними далеко не все лётчики могут справиться.

Копец тоже начинает обедать, всё понявший Туренко откланивается.

— Мы нашли ещё один аэродром, — негромко в промежутке между ложками вкуснейшего супа говорит Копец.

— Так же? По закрытой дороге?

— Нет. В одном месте вдруг лес стал шире.

— Значит, всего три? — медленно колупаю ватрушку.

— Ну, что? Когда?

— Тянуть не будем. Завтра утром, часиков в пять сможешь?

— Восход солнца после шести…

— Ну, в шесть или пол-седьмого?

Минутку Копец то ли ест, то ли маскирует едой свои раздумья. Потом кивает.

— Тогда действуй. Приказ сегодня нарисуем.

Вот я немцам и отомщу за почти десяток своих разгромленных батарей. Никоненко. Сердце опять кольнуло, он всё-таки выполнил свою задачу, хотя уже никогда не узнает об этом.

Время 15:00.

КП 13-ой армии.

Слушаю и пока не вмешиваюсь. Кроме Никитина с его свитой присутствует несколько командиров 155-ой сд во главе с комдивом.

— Как вы могли танковую атаку прохлопать? Они ж зараз борта вам подставили?! — разоряется Никитин.

Комбат батареи сорокопяток, спортивный парень лет тридцати, но с пробивающейся сединой, оттягивает верхнюю пуговицу на гимнастёрке. Расстёгивать нельзя, только не в присутствии такого количества генералов.

— Немцы дымовую завесу поставили… — начинает объясняться капитан.

— Подожди, Семёныч, — на мои слова Никитин закрывает готовый для ора рот и выпускает набранный воздух, — давай сначала дослушаем.

— Ну, вот, к-х-м, я и говорю. Немцы кроме артобстрела…

В конце рассказа у Семёныча и у всех нас просто нет слов. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не подпереть норовящую отвиснуть челюсть. Кто-то из присутствующих не справляется. Семёныч тоже ошарашен и никаких поползновений пошуметь матом не предпринимает.

Мимоходом совершаю величайшее открытие. Кто-то презрительно хмыкнет, но личное решение даже маленькой, но всем известной загадки или тайны, это победа, как ни крути. Никто не смог догадаться, а ты смог. Это очень приятно.

Суть вот в чём. Никто не знает авторов великого множества анекдотов, ходящих по стране. Как такое может быть? Анекдотов десятки тысяч, количество авторов должно исчисляться тысячами. И где они? А вот! Не сам капитан-комбат, конечно, а в целом личный состав его батареи. И они никогда в своём авторстве не признаются, потому что создали анекдот собственными действиями, а не придумали. Они сыграли анекдот, став его главными героями.

— По телефону связываться долго, — рассказывал капитан, — всё решалось за секунды. Я позже продублировал и уточнил, но сначала приказал стрелять по месту, которое укажу.

В полосу дыма стрелять бесполезно, но танки шли вдоль позиций, беззаботно подставляя борта. Комбат, — тут снимаю шляпу, — придумал гениальную вещь. Он приказал батарее открыть беглый огонь по одному месту прямой наводкой, собственно по-другому сорокопятки редко стреляют. Если бы у него получилось, это могло сработать. Четыре пушки прошивают дымовую завесу насквозь в одном месте. Похоже на шлагбаум. Получить в борт даже среднему танку даже от сорокопятки даже осколочно-фугасным не только неприятно, но и смертельно опасно. «Даже» в кубе, так сказать. Боковые башенные люки это лучшая песня на немецком языке, ха-ха-ха. Хотя они могли и развернуть башни.

Что делает этот, надо признать, инициативный и умный комбат? Он приказывает своим расчётам открыть огонь по точке, которую он укажет. И пальнул в сторону немцев бронебойным, то есть, надо оговориться. Этот стон… эта глухая стальная болванка у нас бронебойным зовётся. Удачно стрельнул. Снаряд прочертил в грунте видимую линию, отмеченную пылью и отброшенным грунтом. Замечательно! И что делает остальная батарея? Тут же начинает гвоздить стальными болванками по земле примерно в том же месте. Ну, им же так приказали!

Втягиваю в себя воздух, делаю покер-фейс.

Пока ошалевший капитан сотрясал воздух и размахивал руками, время ушло. Танки скрылись за пологим пригорком. Стреляло, как надо, только его орудие.

— Товарищ капитан, вы пока идите, — пользуюсь правами старшего, — о нашем решении позже скажем.

Меня уже распирает. С трудом дожидаюсь, когда за комбатом закроется дверь. Ещё немного! Ему надо отойти… изнутри словно накопивший силы вулкан прорывается хохот.

— Ой, не могу… — ржу до слёз. Ну, может, частично организм использует повод для нервной разрядки. Почему бы и?

Кто-то улыбается, кто-то удивляется. Никитин смотрит с тяжёлым недоумением. Спустя пару минут, выпустив пар, утираю глаза платком. Подавляю остаточные всхлипы.