Двойной генерал (СИ) - Чернов Сергей. Страница 69

А неделю назад пожаловал ко мне Мехлис. Буквально через пару дней, когда я собрал всех, — ну, почти всех, кому-то работу тянуть надо, — политработников рот и батальонов, выше не трогал. Собрал в учебном центре под Смоленском. На базе пехотного училища Никитин организовал полигоны по образу и подобию. Оставил там своих инструкторов, и они взялись вытряхивать пыль из комиссаров. Наверное, те и наябедничали.

Мехлиса я встретил, организовал сопровождение, в которое включил Крайкова со строгим наказом не давать уважаемому Льву Захаровичу рушить налаженное дело. Крайковзакончил строить параллельную телефонную сеть, Копец сейчас занимается организацией на её основе сети ВНОС.

Перед отъездом Мехлис меня посетил.

— Всё понимаю, Дмитрий Григорич, но вашу идею сделать из политработников пехотных командиров, одобрить не могу. Вынужден буду доложить товарищу Сталину.

А как же? Для того ты сюда и прилетел.

— Вынужденная мера, Лев Захарович. Дайте мне три тысячи командиров, я тут же верну всех политруков на место.

— Вы уже забрали себе всех выпускников своих военных училищ, — раздражённым тоном отвечает комиссар.

— Ещё три тысячи надо, — упрямлюсь, а что делать, — у меня несколько корпусов только на бумаге существуют. Личный состав, если что, из мобилизованных наберу. А командиров где возьму. И вообще, не понимаю я вас, Лев Захарович. Если где-то дыра, разве не коммунисты должны закрывать её? Своей грудью, если понадобиться?

Что-то он ответил, но не уверенно. Я даже не запомнил. С тем Мехлис в Москву и улетел. Слава ВКП(б), Сталин пока молчит. Но непонятная тьма вокруг меня сгущается.

Моя военная машина, которую я упорно и методично строил несколько месяцев, наконец-то работает. Проверил её по всем параметрам во время непрерывных трёхнедельных КШУ. Иногда внатяжку и со скрипом, но работает.

Сталин молчит. Не знаю, как воспринимать его молчание. Как угрозу или одобрение? Он молчит, зато позавчера позвонили из секретариата вождя и пригласили на внеочередное расширенное заседание Политбюро. Мой пункт повестки дня — состояние дел в войсках округа. Вроде ничего страшного, мне даже есть чем похвастаться, центр обучения пилотов работает на полную катушку. Особенно меня радует, что центрифугу запустили. Кстати, небольшой процент молодёжи отбраковали. Не совсем, поставили в личное дело пометку: запрет летать на истребителях. Теряют сознание при пиковых нагрузках. Вот почему в космонавты в своё время только лётчиков принимали. Они уже проверены на перегрузках.

Похвастаться мне есть чем. Но, как всегда бывает, при больших объёмах работ неизбежно большее количество ошибок. Не ошибается только тот, кто не работает — во всей красе. Так что найдут, к чему придраться, а дальше дело техники. Специалистов и мастеров раздувания из мухи слона у нас всегда хватало.

Радует одно. Заседание запланировано на 24 июня. Ха! Меня даже 23 число устроило бы. Только бы немцы не подвели. Блядский высер! Своих начинаю опасаться, а прихода немцев жду, как спасения, будто кулацко-троцкисткий недобиток.

Добавляет ненужного мандража ещё один скользкий моментик. Мне не удалось договориться насчёт активного сотрудничества с управлением Белорусской железной дороги, но пассивную помощь мне оказали. У меня в руках оказался график эшелонов, идущих в Германию с указанием грузов. И большую часть из них я притормозил. Пропустил всякую ерунду типа бобовых культур, рогов и копыт, с болью в сердце выпустил из рук необработанный лес. Пиленые доски оставил. Хотел ещё отдать низкосортную железную руду, но вспомнил, что мне нужно закончить одну важную железную веточку южнее Гродно. А железная руда это тот же самый щебень. Сойдёт.

Так вот. Если Москва не вовремя узнает о моём самоуправстве, мне прилетит. За срыв сроков исполнения международных экономических договоров меня так по головке погладят, что она долго будет лететь, отдельно от тела. И никого не взволнует то обстоятельство, что, — по сведениям той же Белорусской железной дороги, — из Германии поток грузов иссяк до нуля в последние две недели.

Потому то, война по графику — моё спасение. До этих эшелонов никому не будет никакого дела.

На сцене Тартюф вовсю охмуряет Эльмиру, супругу Оргона. Складная, цветистая речь пылающего страстью мужчины не может поколебать добродетельную неприступность Эльмиры.

А вот это враки, — усмехаюсь я при очередной попытке отвлечься от мрачных мыслей. По крайней мере, для моего времени. Женщины падки на красивые, сладкие речи, они любят ушами. Мало кто устоял бы под таким напором, подкреплённым стихотворным гением Мольера.

Слегка шевельнулись и снова поникают тяжёлые занавеси нашей ложи. К уху наклоняется Блохин, шеф разведки.

— На границе неспокойно, Дмитрий Григорич.

— Да? И что там?

— Наблюдатели и авиаразведка замечают продвижение войск к границе, слышен шум моторов… — Блохин замолкает, не в силах скрыть удивление. Чего это он?

Хм-м, это я виноват, непроизвольно прорывается чувство облегчения. Камень, тяжесть которого ощущаю последние недели, рушится с плеч. Не подвели немцы, слава ВКП(б)!

— Копцу приказ. Привести в действие план «Утренняя звезда». Обзвони командующих по нашей сети, передай, чтобы приводили войска в полную боевую готовность в 2:30. Как получишь подтверждение, сразу ко мне с докладом.

Опять чуть качнулась занавесь, Блохин неслышно исчезает. Других приказов отдавать не надо, всё расписано в пакете с пометкой «Фаза А». В казармах остались только дежурные подразделения, в чью задачу входит имитация обычного распорядка дня. Включение-выключение света, хождение по части, звуки горна, подъём флага и всё прочее.

Ещё они напоказ играют в футбол, загорают в дальних концах военных городков, короче, усиленно изображают беззаботность. Самолёты стоят ровными рядами напоказ, бомби, как в тире.

Раньше расслабиться было нельзя. Три дня в приграничных районах вспыхивают локальные стычки диверсантов Бранденбурга-800 с подразделениями НКВД и моими диверсионно-разведывательными группами. Мной отдан очень гуманный приказ стрелять на поражение при малейшем неправильном телодвижении. Незнание пароля, либо ошибочный пароль, не исполнение команд «Руки вверх!», «Лицом в землю!», «Оружие на землю!» и тому подобных. Очень гуманный приказ по отношению к моим людям, а личный состав противника — не моя забота. Пусть сразу учатся правильно сдаваться.

Стрельба вроде стихла, но усиленный режим с негласным комендантским часом не отменяю. Его, наверное, теперь только после взятия Берлина отменим. Все передвижения гражданских только с разрешения НКВД и в сопровождении их нарядов.

Поводом для ввода комендантского часа послужило обнаружение и ликвидация группы вражеских диверсантов в Гродненском лесу. Группа, по правде говоря, была нашей. И «ликвидация» в кавычках. Постреляли мои парни в лесу по консервным банкам, пошумели и утекли оттуда. А я сделал морду кирпичом и ввёл чрезвычайное положение. Позвонил Жукову.

— Привет, Георгий Константиныч.

Долго я не говорил. После приветствий сразу карты на стол.

— Немцы начали засылать диверсантов. У себя я ввёл особое положение в приграничных округах. И тебе советую.

— Доказательства есть? Ты панику не разводишь? — Жуков почему-то доверия моим словам не выказал. Я ему что, тургеневская барышня от вида мышки в панику впадать?

— Доказательств полно. Только некогда мне доказывать. Помнишь, как немцы на поляков напали?

— И как они напали?

У-п-п-п-с! Этот перец не озаботился с поляками поговорить? Ну и ладно. Вольному — воля.

— Засылают диверсантов, через три-четыре дня наносят массированные авиаудары, тут же артподготовка и прорыв обороны в выбранных направлениях. После этого объявляют войну, — кратко описываю немецкий стиль.

— Нас предупреждали, что провокации могут усиливаться, — голос Жукова спокоен и невозмутим.

На этом я и закруглился. Кузнецов был более внимателен к моему сообщению. Сказал, что примет меры.