Осколки (СИ) - Эльданова Александра. Страница 26

— Марков их Саше дарил. Только розы и только красные.

— Спасибо.

— Доброй ночи.

И что мне с этим делать? Нет, к ней я поеду, это не обсуждается, но как о таком говорят?

Какой я идиот, все-таки, все ведь на поверхности лежало, копни только поглубже, подумай! Но я слепой эгоист, да и не случается с хорошими девочками таких ужасных вещей. В моем мире не случается, не в ее.

Интересно, она его любила? Любила, наверняка. Первая любовь, большая и светлая и такая мразь… Поэтому и не разглядела, потому что наивная чистая девочка, влюбленная по уши, не способна что-то трезво оценивать. Конечно она тебе не верит теперь, старый пень, потому что ты тоже сначала очаровал, пробился через ее недоверие, а потом повел себя, как мудак — поверил не ей. Сделал больно, предал. Конечно она тебя никак не может простить, даже если и хочет. Хочет ли? Вот поеду завтра и узнаю.

* * *

Я приехал буквально за десять минут до начала, за сцену, конечно, уже не пойду. Иллюзион я знаю достаточно хорошо, так же хорошо в нем знают и меня, поэтому за концертом я буду наблюдать с технического балкончика. Идеально, потому что со сцены не видно кто на нем, а значит у меня еще есть шансы на эффектное появление. Ребячество, согласен, но поделать с собой ничего не могу. Нравится мне это неподдельное восхищенное удивление в ее глазах.

Стройная фигурка во всем черном четко выделялась на светлом фоне сцены клуба. Саша меняется на сцене, никакой холодной сдержанности и отстраненности.

Голос, усиленный колонками, разбивался о стены. Я могу поспорить, что точно знаю, что из сегодняшних песен ее, есть в них что-то особенное, и дело не только в тоске, которая есть почти в каждом тексте. И у этой особенности действительно есть все шансы на успех, при правильном подходе и хорошей рекламе. Я усмехнулся — заглушить во мне музыканта-трудоголика не может даже влюбленный пень.

Уже совсем под конец госпожа Лишина меня удивила.

— Эту песню я очень хотела сыграть для человека, который, к сожалению, не смог присутствовать из-за переноса концерта, — сказала она в микрофон, когда в зале наступила тишина.

Молчать. Смотреть в глаза. И видеть свет.

Чужой огонь теплей вина и лета.

Согреться, хоть на миг поправ запрет,

А после расплатиться и за это,

И биться в стены, и свалиться в бред,

И осознать, что все отдали сами…

Мы все своих виновники побед,

Мы все немые пленники скрижалей.

Слетает заброшенный ветер моей высоты,

На черные пальцы рябин опускается дождь,

В жестоких скрижалях останется лето и ты,

Рисунки и песни. Но ты все равно не поймешь. (1)

Вот как… Меня, значит уже списали, решив, что толстокожий Топольский никогда ни о чем не догадается. Странно, но сейчас я даже благодарен этому анониму с дурацким письмом, без него бы я действительно не понял и не увидел это посыл, идущий красной ниткой через все ее песни — жажда любви, тоска и отчаяние, что уже ничего и никогда не случится. А еще мне никогда не писали песен. Я — да, мне — никогда.

Однако, выступление подходит к концу, мне пора вниз, иначе я ничего не успею.

* * *

Александра.

Концерт я отыграла на тройку. Ребята молодцы, а собой я особенно недовольна. Не нужно было выглядывать в зале знакомое лицо, ясно ведь, что Надежда ошиблась и никакого Топольского видеть не могла, у него гастроли свои дела и надо научиться отпускать мысли о нем.

Гримерка оказалась не заперта.

— Дурни невнимательные, — чертыхнулась я, — пока не обнесут, дверь закрывать не научатся.

— Не надо ругаться, Санечка, — с диванчика мне навстречу поднялся Топольский.

— Ты как здесь? — я растерялась.

— Я обещал прийти тебя послушать, — улыбнулся он, довольный произведенным эффектом, — это тебе. Пионы найти не успел, прости.

Зато букет нежно-голубых гортензий нашел. Надо признать, вкус у Топольского отменный, каждый его букет это что-то роскошное, но при этом совершенно не пошлое. Никаких алых роз в целлофане.

— А прятаться было обязательно?

— Я поздно приехал, решил тебя не отвлекать перед выходом.

— Тебя Надежда видела, но я не поверила.

— Я произвожу впечатление серьезного человека, — Сергей улыбнулся уголками губ, продолжая не сводить с меня взгляда.

— Ты только поэтому приехал?

— Не только. Саш, извини, у меня не так много времени, поэтому сразу прямо — мне вчера на почту пришло интересное письмо. Я научен горьким опытом, поэтому решил узнать, стоит ли верить.

— И что там?

— Протокол заседания суда, — ответил он.

Мне будто воды холодной в лицо плеснули. Надо было догадаться, что дело не кончится фейковыми фотографиями….

— Почему ты мне ничего не рассказала? — спросил Сергей.

— Я не успела, — не стала я врать, — фотографии случились раньше. А потом уже и смысла не было.

— Теперь я себя еще большим дураком ощущаю. Тебе не кажется, что нам надо поговорить? И не здесь.

— А нам есть о чем разговаривать? — я действительно не понимала, что он тут делает, если знает. Теперь-то точно конец.

— А разве нет?

— Я не понимаю, зачем, — я сжала кулак, впиваясь ногтями в ладонь, до боли, стараясь, чтоб голос не дрожал.

— Затем, что я старый для всех этих игр и недосказанности, Саш. Определенности хочу, ясности. Ты ведь и послать меня по-настоящему не можешь и простить не хочешь, а я, дурак, ни о чем больше думать не могу, кроме тебя, и чтобы мне сделать, чтоб ты не считала меня ревнивым мудаком. Давай уже поговорим честно. Пусть уже будет точка, а не запятые и многоточия.

— Ты приехал эту точку поставить? — меня вдруг царапнуло.

— Я бы этого сильно не хотел.

Нельзя не верить человеку, который так на тебя смотрит.

— Ты прав, — сдалась я, — пусть будет определенность.

— Есть идеи где можно спокойно побеседовать?

— Луговое. Я не хочу таких разговоров на людях, извини.

Он кивнул:

— Я на улице подожду. Сбежать не получится, я припарковался рядом с твоей машиной.

— Сережа… — окликнула я его уже у двери.

— Да?

— Обещай мне кое-что.

— Что? — он вопросительно склонил голову.

— Мы поговорим, как ты хочешь, честно, но, если для тебя все это будет слишком — ты оставишь меня в покое. Без попыток попробовать побыть рыцарем. Если поймешь, что не потянешь, если хотя бы тень сомнения будет…

— Я не ищу легких путей, Санечка. Вряд ли ты меня напугаешь.

— Пообещай.

— Обещаю. Ты довольна?

— Да.

— Я тебя жду, — напомнил он и вышел.

Я опустилась на стул. "Выкинуть уже что-нибудь, чтоб я разочаровалась. Или простила". Выкинул. Надеюсь, хоть свои гастроли не сорвал. Только зачем это все? И почему зная о Диме, Сергей все равно здесь? Не понимаю.

— Мне сейчас показалось или?.. — вошедший в комнату Андрей оглянулся на дверной проем.

— Не показалось. Андрюш, ты сам закончишь?

— Без проблем. Ждет?

— Да.

— Понял, вещи заберу. Иди. Глупостей не наделай только.

— Ты самый настоящий друг, а не поросячий хвостик, — улыбнулась я, наконец вставая.

На крыльце черного хода меня остановила стайка девочек подростков.

— Ой! А мы вас ждем! — сказала та, что оказалась посмелее, — а можно сфотографироваться?

— Можно, — меня не часто о таком просят, а я стараюсь не отказывать. Только вот сейчас я просто кожей чувствую взгляд Топольского, чья машина стоит напротив.

— А Андрей уже ушел? — пискнул кто-то из девочек.

Ага, вот оно что, высокий серьезный соло-гитарист пользуется спросом у женской части наших поклонников, это не секрет, но вот то, что эти поклонницы настолько юные я не знала.

— Нет, если подождете полчасика, вполне можете дождаться, — сказала я, с трудом сдерживая улыбку.

— Спасибо! — девочки смотрели на меня, с искренней благодарностью.

Жаль, я не увижу, как Андрей попадет в лапы своих фанаток. Надеюсь, Топольскому хватит ума не выходить из машины и не подкидывать поводов для обсуждения?