Царская служба (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 2

— А что Пушкины? — мне стало интересно.

— Пушкиным от того ни холодно, ни жарко, — ответил дядя. — Их-то все равно никто не подвинет. Государю подать прошение Миловановы и сами могут, но, ты же понимаешь, что если Пушкины согласятся, это уже совсем другое дело будет. Перевыборы через три года, как раз под конец твоей службы, будут, так что…

Да уж… То есть, царь, ежели моей службой доволен будет, прямо выскажет Думе пожелание, чтобы дядя Андрей так на своем месте и оставался, а царю перечить — таких дураков в Думе не найдется. Это дядя хорошо придумал, нечего сказать. Что ж, придется, стало быть, мне за всех Левских постараться…

— Ладно, сын, — отец перехватил инициативу. — Что там со службой твоей будет, это государю решать, а у меня для тебя хорошие новости припасены, — с этими словами отец положил на стол довольно толстую укладку с бумагами.

— Это что? — удивился я.

— По колючей проволоке бумаги, — усмехнулся отец. — Да ты сам посмотри, не стесняйся.

Я посмотрел. Вдумчиво так посмотрел, внимательно. И тихонечко обалдел. Получалось, что деньги, что отец отправлял мне в Мюнхен, это так, жалкие крохи моих доходов с «гибрида ужа и ежа». Твою ж дивизию, я теперь прямо богатенький Буратино! И жених, кстати, завидный…

— Может, еще что изобретешь? — с надеждой просил отец.

— Да вот, есть кое-что, — скромно ответил я и попросил перерыв на три минуты. Поднявшись к себе, я захватил сумку, патент на нее, оформленный в Мюнхене, вернулся в кабинет и водрузил все это на стол.

— А что, удобно, да, — похвалил отец. — И вещи разложить, и носить…

— Ежели в размере портфеля сделать, чтобы укладки с бумагами лезли, то и чиновный люд купит, — добавил дядя. — Только вот кто это шить будет? У нас-то таких мастерских нет… — задумчиво почесал он щеку.

— Зато их по Москве немало, — возразил ему отец. — Будем входить с ними в долю. Товар-то уж больно ходовой получится.

— Надо еще модисток подтянуть, — вспомнил я Катю. — Дамские ридикюли делать.

Ох, не вовремя ляпнул… Нужно скорее Альберту отписать, узнать, не оформил ли он кузине патент по-родственному… Впрочем, если и оформил, найду как обойти.

— Дамские ридикюли? — отец призадумался. — Хм, а так оно и еще лучше пойдет!

— А что-нибудь совсем новенькое, как колючая проволока, есть? — с надеждой спросил дядя.

Я вздохнул, взял лист бумаги, карандаш и начал прямо на глазах отца и дяди рисовать схему унитарного патрона с латунной гильзой, по ходу дела давая пояснения.

— Хорошая вещь, — дядя покачал головой, — дорогая только. Генералы не возьмут.

— Генералам рано или поздно придется признать, что скорострельность этих денег стоит, — убежденно заявил я. — А потому привилегию застолбить надо, да производство продумать. Лучше еще и ружье под такой патрон изобрести да и на него привилегию оформить.

— А что, — отец, похоже, проникся, — Алексей прав. А пока генералы соображать будут, мы эти ружья охотникам предложим. Уж они-то быстро оценят. Так что, как генералы додумаются, у нас уже все будет, покупайте, не жалко.

Тут я испросил еще один перерыв и вернулся с револьвером и револьверным карабином, подаренными мне Альбертом. Объяснив их устройство и показав, как менять барабаны, я добавил:

— На пистолете револьверном барабан сделать несъемным, менять только патроны. Его генералы, может, и купят, офицеров да кавалеристов вооружать. А карабин такой если только охотникам предлагать, никак не генералам. У конников по два револьвера будет, офицерам стрелять не так часто приходится, а барабан в карабине по одному патрону пополнять, да еще в бою и на скаку — дело бестолковое. С ружьем и карабином что-то другое придумывать придется.

Отец с дядей на этот раз задумались надолго. Я терпеливо ждал, когда они додумаются до правильного решения, и наконец дождался.

— Умен ты, Алексей, — вздохнул дядя. — И рад бы к словам твоим придраться, да не вижу, к чему. Ты, Филипп, давай начинай этим заниматься. Деньги будут нужны, обращайся, я из родовых запасов тебе выдам. Только чтобы все тайно было, нам до поры до времени огласка в таком деле ни к чему. Ты, Алексей, тоже никому и ничего. Ну да сам понимаешь.

Я всем своим видом показал понимание и послушание.

— Ну что, Филипп, давай по чарочке, — подвел дядя итог. — Уж больно большое дело начинаем, надо за такое выпить, Господи, помилуй нас, грешных…

…Вызов к царю последовал сразу после Светлой Седмицы. Явившись в Малый Кремлевский дворец, именуемый также Васильевским, я был предупрежден, что царь уделит мне пятнадцать минут своего времени, а затем препровожден в приемную залу.

Его царское величество Феодор Васильевич, царь и великий государь всея Великия, Малыя и Белыя Руси, и прочая, и прочая, и прочая оказался среднего роста и плотного сложения мужчиной помоложе моего отца, русоволосым и сероглазым, носившим усы и коротко постриженную бороду, одетым в темно-зеленый с алой отделкой и золотым шитьем мундир Стремянного Гренадерского полка. Если виденный мной раньше король баварский мало чем напоминал наиболее распространенный фенотип своих подданных, то русский царь выглядел вполне по-русски, ничем не от множества типичных русских не отличаясь.

— Что же это ты, Левской? Братьям моим королям Фердинанду Баварскому да Генриху Прусскому послужил, а своему царю нет?! — царский голос звучал грозно, но серые глаза Федора Третьего весело искрились, выдавая его хорошее настроение. Впрочем, как ответить на царскую шутку, я не знал, а потому продолжал стоять смирно и поедать глазами начальство, в данном случае самое-самое высшее.

— Ну, хорош! Хорош! Такого молодца прямо хоть в караул в Тронную палату ставь! — царь довольно усмехнулся, но тут же изобразил задумчивость. Именно изобразил — глаза царя продолжали смеяться. — Только вот незадача, есть уже у меня один Левской, чтоб в караулах стоять, куда ж мне еще и второго-то приспособить?

Это он о Ваське, стало быть. Если что, самому мне стоять в дворцовых караулах как-то не улыбалось. Из меня же за три года такого стояния вся университетская премудрость выветрится и кроме как «равняйсь, смирно!» ничего в голове не останется. Ох, не такое впечатление хотелось мне произвести на царя, не такое…

— Ладно, Левской, — царь резко перешел на серьезный лад. — Хватит мне тут лихого и придурковатого из себя строить. Я и записку твою читал, что ты прислал из Мюнхена, и брата моего короля Фердинанда письмо, и дело розыскное из губной управы, и с дядей твоим Андреем Васильевичем беседовал, и много чего еще о тебе знаю. Будет у меня для тебя служба по способностям твоим, будет. Правду сказать — уже есть. Знаю, призвать тебя только осенью должны, но ты мне нужен уже сейчас. Две седмицы тебе на устройство дел дам, но не больше. На свадьбу к брату отпущу, не беспокойся. Сам-то жениться еще не надумал?

— Не надумал, государь! — доложил я.

— Вот и хорошо, — кивнул царь. — Успеешь. И вот что еще, Левской…

Так, а теперь надо слушать с особым вниманием. Тут и без предвидения ясно стало, что самое главное сейчас и услышу.

— Дяде твоему, боярину Андрею Васильевичу Левскому, как раз через три года перевыборы предстоят. Так вот тебе мое царское слово: останусь службой твоей доволен — объявлю Думе, что видеть Андрея Васильевича хочу думским старостою, а не товарищем такового. Ежели не останусь, — тут царь посмотрел на меня о-о-очень внимательно, — то поглядим по обстоятельствам, как они к тому времени сложатся.

Да уж, умеет государь царь-батюшка мотивировать, нечего сказать…

Вернувшись домой, я сочинил для отца что-то вроде методички по изготовлению дамских ридикюлей, делая упор на необходимость производства большого количества мелких серий, чтобы как можно сильнее снизить вероятность встречи двух женщин с одинаковыми сумочками. Вдобавок я посоветовал отцу нанять на руководство этим проектом именно женщину, лучше всего кого-то из модисток. С мужскими сумками все проще — эти можно шить большими сериями. Заодно подкинул идею делать удешевленные варианты сумок из парусины, а не из кожи, под это дело нарисовав еще и несколько эскизов рюкзаков, которые можно было бы использовать вместо гимназических или солдатских ранцев.