Хитрая затея (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 35

— Что скажете, Алексей Филиппович? — спросил Крамниц, когда я закончил с чтением.

— Про желание скрыть измену жены Ташлин, скорее всего, не лжёт, — начал я за здравие и начал потихоньку переходить к заупокойной части. — Что о любовнике он, дескать, не знал, это и так, и этак может быть, как и с Черновым. А вот со строгим разделением частного и казённого интересов в собирательстве… Темнит Евгений Павлович, не иначе. Ну и нежелание говорить об отношениях с баронессой — уж лучше бы он молчал, тут сразу понятно, что есть ему что скрывать.

Крамниц, понятно, со мной согласился, тут-то я и выдал ему свои соображения насчёт нагромождения в деле одной лжи на другую.

— Да… — Иван Адамович задумчиво переложил стопку допросных листов с одного края стола на другой, — говорил мне Борис Григорьевич, что умеете вы самую суть в деле ухватить, вижу, что правильно говорил. Вот уж верно вы, Алексей Филиппович, сказали — нагромождение лжи! Оно самое и есть, одна ложь на другой. Что же, деваться нам с вами некуда, будем через это нагромождение пробираться…

— Будем, Иван Адамович, — подтвердил я. — Кстати, такой вопрос: вот управляет баронесса фон Альштетт наследством своего пасынка, а сам-то он где?

— В Усть-Невском царском лицее, на пансионном содержании на собственный счёт, — Крамниц в очередной раз показал, что ничего не упускает. — Оплата производится из суммы того самого наследства.

Логично. Пасынок этот, как я понимаю, не особо баронессе и нужен, вот и сдала она его в лицейский пансион, да ещё и оплачивает тот пансион из его же, пасынка, денег, чтобы не мешал он мачехе наслаждаться жизнью в столице, тем более, на жизнь эту муж ей деньги оставил. Неплохо, в общем, устроилась. Поймал себя на мысли, что у баронессы фон Альштетт немало общего с Ташлиными, по крайней мере в том, что касается детей — что Ташлины своих на пансионное проживание пристроили, что баронесса пасынка. Такое впечатление, что все они согласны с правилом английской воспитательной системы, о котором я читал в той ещё, прошлой, жизни: «До пяти лет детей не должно быть слышно, после пяти лет их не должно быть видно». А что, такая схожесть вполне могла стать одной из причин для дружеских отношений…

Мне, впрочем, такое не нравилось. Очень не нравилось. И не в том даже дело, что смотрелось оно не сильно правильно с точки зрения нравственной, нет. Что-то примешивалось ещё, какое-то смутное ощущение всё той же лжи, которой тут и без того хватает. И ещё больше мне не нравилось, что я так и не мог понять, в чём эта самая ложь здесь могла бы заключаться.

Слежка, кстати, что Крамниц установил за баронессой, пока ничего интересного не дала. Круг общения Маргариты Фёдоровны был не особо и широким, состоя преимущественно из тех же остзейских немцев, проживающих в Москве, и за пределами того круга баронесса с большим или меньшим постоянством посещала лишь католический храм Святого Людовика, всё тот же Ильинский пассаж, знакомую мне кофейню Берга, салон причёсок господина Бювье, да оба государева театра — Большой и Малый. Встречалась и с Ташлиным, но всего четыре раза и исключительно у себя, сама к нему за всё то время, что за ней присматривали люди Крамница, не ходила. Ну это как раз понятно — в своём доме Ташлин сейчас благопристойно соблюдает траур по супруге. Больше ловить в Знаменской губной управе мне пока было нечего, и я, простившись с Иваном Адамовичем, отправился домой.

Письмо из Тулы мне доставили, пока мы с Варей обедали. Управление Тульского оружейного завода подтверждало в полном объёме условия обучения у меня своих артефакторов, о которых мы договорились в Военной палате, уведомляло о согласовании тех условий в Палате казённых имуществ и вежливо осведомлялось, когда я прибуду в Тулу для проведения оного обучения.

Глава 19. Учить, учить и учить

С профессором Маевским я до отъезда в Тулу всё-таки встретился. Пока списался с управлением Тульского завода, затребовав с них провести отобранных для обучения работников через проверку разряда одарённости, пока договорился о сроках своего прибытия, пока вытребовал из Александрова Ваню себе в помощь, вот в перерывах между походами на телеграф и нашлось время побеседовать с Михаилом Адриановичем.

— Что же, Алексей Филиппович, сопоставление точно установленного разряда перед обучением и после него сделает вашу диссертацию новым словом в артефакторике, — сам же профессор подал мне идею, сам же её и нахваливал.

— Несомненно, Михаил Адрианович, — поддержал я профессорские надежды, — тем более, количество обучаемых будет намного большим, чем в прошлый раз. А у вас, кстати, не было желания познакомиться с моей методикой поближе? Я готов пригласить вас с собой, думаю, заводоуправление не станет возражать против присутствия столь уважаемого учёного…

— Увы, Алексей Филиппович, — развёл профессор руками, — с огромным сожалением вынужден отказаться. Сами же понимаете, оставить сейчас университет я просто не имею возможности.

— Понимаю, Михаил Адрианович, прекрасно понимаю, — покладисто согласился я. — Но знаете, это затруднение можно и разрешить…

— Каким же образом? — так, пробудить в профессоре надежду у меня получилось, пора развивать успех.

— Видите ли, Михаил Адрианович, — начал я, подпустив в голос тщательно отмеренную дозу сожаления, — проводить подобные занятия в Москве мне, увы, негде. Но я бы мог арендовать аудиторию в университете, разумеется, оплатив все связанные с тем издержки. Или же просить содействия университета в найме какого-либо иного приспособленного для учебных занятий помещения. Тогда для вас, как, впрочем, и для любых иных желающих профессоров, станет возможным непосредственное наблюдение за ходом обучения.

— Хм, вот как? — профессор ненадолго задумался. — А ведь и правда, мои коллеги тоже наверняка проявят интерес к вашим занятиям. Да и диссертация ваша станет для них более понятной, что немало поспособствует и её будущей защите… Давайте поговорим об этом по вашем возвращении в Москву? Я же со своей стороны обещаю вам всяческое содействие в разрешении дела.

Я в самых учтивых выражениях поблагодарил профессора и ушёл от него вполне довольным. Под университетскую вывеску, пусть и относящуюся только к помещению для занятий, набрать учеников мне будет проще. А что за вывеску придётся заплатить, так те самые ученики мне расходы и возместят. Нет, определённо, сотрудничать с профессором Маевским мне нравится!

Успел я встретиться не только с Маевским, но и с Леонидом, и с Крамницем. Царевича я попросил передать государю, что в Москву вернусь через неполных два месяца, и если до того Палата государева надзора наконец-то закончит поиски личных связей между получателям казённых денег и теми, кто их выдаёт, то результаты прошу до моего возвращения придержать. Леонид сказал, что царь о моём отъезде знает уже, князь Романов успел доложить, и всё понимает. Что ж, тем лучше.

Крамницу я наконец-то высказал свои соображения по поводу интереса Данилевича к чтению. Раньше как-то недосуг было за другими новостями, да и сам я свои догадки не раз проверил и перепроверил, чтобы ненароком не ввести Ивана Адамовича в заблуждение. В общем, сложилось у меня впечатление, что древности интересовали Викентия Васильевича исключительно в рассуждении их стоимости, о чём я Крамницу и сказал.

— Очень на то похоже, — подумав, согласился пристав. — Да и у антикваров Данилевич тоже цены узнавать пытался… А вам, Алексей Филиппович, не кажется, что он собирался обокрасть мужа своей любовницы? У самого-то Данилевича мы никаких древностей не нашли.

Вот что значит профессионализм! Обдумав догадку Крамница, я в ней никаких особых изъянов не нашёл, о чём приставу и сказал. Иван Адамович загорелся было желанием провести у Ташлина обыск, а потом долго и вдумчиво допрашивать приказного советника по его результатам, но я ему напомнил, что пока следует с этим повременить — во-первых, подождать окончания расследования Палаты государева надзора, во-вторых, постараться без обыска накопать на Ташлина побольше, чтобы Палата государева двора не ставила губным палки в колёса, когда те возьмутся за не последнего в ней человека всерьёз. Не скажу, что Крамницу моё предложение понравилось, но он всё-таки с ним согласился. Что ж, все свои московские дела я привёл в относительный порядок, теперь можно и в Тулу собираться.