Пионерский гамбит 2 (СИ) - Фишер Саша. Страница 12

— Да, пусть спросит Кирилла Крамского, — ответил я.

Мамонов и Илья Сергеевич принялись обсуждать каких-то общих знакомых, а я еще раз осмотрелся по сторонам. На самом деле, было интересно. Все вертикальные поверхности были заклеены черно-белыми фотографиями разного размера. В основном это были портреты мальчишек и девчонок. Довольно талантливые, на мой вкус. Смеющаяся девчонка с двумя хвостиками, в волосах — солнечные лучи. Надувшийся пацан в рваной и грязной футболке, на щеке — царапина. Жадно раскрытые клювы птенцов в дупле. Компания детей, вбегающая в воду в тучах брызг. Двое подростков, склонившихся над столом с почти готовым макетом самолета…. На одной из фоток была Вера. Моя мама была неожиданно одета в платье, смеялась и сжимала в руках букет полевых цветов.

— Эй, Кирилл, ты заснул? — громко окликнул меня Илья Сергеевич.

— Ой, я засмотрелся просто, — я тряхнул головой. — Можете повторить вопрос?

— Да какой еще вопрос, вам там горн на обед играет! — засмеялся Илья Сергеевич.

К столовой мы пришли раньше, чем наш отряд и остались их ждать на крыльце.

— Он когда-то за моей мамой ухаживал, — проговорил Мамонов, глядя в сторону. — Подарки дарил всякие. Велосипед мне на день рождения подарил. Мне тогда лет десять было. И я пытался маму уговорить, чтобы она за него замуж вышла. А она мне надавала подзатыльников и сказала, чтобы я в дела взрослых не лез.

— А ты? — спросил я.

— Ну я и не лез больше, — ухмыльнулся Мамонов. — Подумал, что так даже лучше. Так я у него прятался, когда мама была не в духе, а если бы они вместе жить начали, то куда бы я тогда бегал?

Первый отряд приплелся к столовой самым последним. Мы пристроились в хвост колонны, прокричали вместе со всеми:

— Раз, два! — Мы не ели!

Три, четыре — Есть хотим!

Открывайте шире двери,

А то повара съедим!

Руки? — Чистые.

Лицо? — Умыто.

Всем, всем — Приятного аппетита!

Пробираться к своему столу пришлось через битком набитую столовую, кое-где даже протискиваться. Малышня из десятого отряда устроил потасовку, несколько тарелок с супом разбилось. Шумиха, в общем.

Я плюхнулся на свой стул, схватил кусок хлеба и ложку. Куриный суп-лапша на первое, гуляш и пюрешка на второе. И компот. Почти идеальный обед.

— Кирка, ты куда пропал?! — рядом со мной уселся раскрасневшийся Марчуков. — Ты же репетицию пропустил!

— На стадионе был, — я зачерпнул ложкой суп. — Потом мы с Мамоновым ходили про фотографа для газеты договариваться.

— О! — Марчуков заерзал на стуле так, что металлические ножки застучали об пол. — А возьмешь меня в редколлегию, а? Я же год назад мечтал после школы пойти в газету работать, даже письмо писал в «Пионерскую правду»! И его там напечатали!

— Я сам хотел предложить, только ты был занят со сценкой, — сказал я.

— Видел уже Цицерону? — Марчуков отхватил зубами сразу половину куска хлеба и принялся энергично жевать. — Она фо фтором отфяде, пфедставляеф?

Я молча покивал, чтобы не говорить с набитым ртом. Только сейчас понял, что страшно проголодался после всех своих спортивных подвигов.

— А еще знаешь что… — Марчуков внезапно замер и сделал страшные глаза. Потом склонился ко мне ближе и зашептал на ухо. — Помнишь того… этого… на реке… У которого еще глаза разные?

Глава 7, про страшные истории, как инструмент влияния

— Ну, — сказал я.

— Я его видел! — драматическим шепотом прошипел мне в самое ухо Марчуков.

— Так мы же все его видели, — я пожал плечами и потянулся ещё за куском хлеба. Секунду подумал и взял два.

— Да нет, ты не понял! — Марчуков закатил глаза. — Я его в лагере видел. За столовой. После завтрака. Ему тетя Таня еды вынесла и ещё пакет какой-то с собой дала.

— Ну пожалела мужика, — я пожал плечами. — Он же сказал, что заблудился. Голодный, наверное, вот она и накормила, сердобольная тётенька.

— Вот ты непонятливый! — Марчуков бросил ложку на стол. Та глухо лязгнула. Лёгкий алюминий на полноценный грохот и звон не способен. — Мы его когда ещё видели! А он до сих пор тут трется. Если нашелся, то чего домой не идет?

Я задумался. С одной стороны, тревожности приятеля насчёт этого типа я вообще не разделял. С другой — в чем-то он был прав. Этот тракторист или кто он там бродит вокруг лагеря уже третий день.

— Я нутром чую, что дело пахнет керосином, — снова зашептал Марчуков.

— А может у тетя Тани спросим, кто это такой? — предложил я.

— Ага, так она и ответила! — фыркнул Марчуков. — Я у нее как-то хлебушка попросил, так она в меня луковицей швырнула. Это тетя Света добрая, а тетя Таня — настоящая фашистка!

— А вдруг это ее жених? — предположил я, размышляя о том, что обед был какой-то скудный… Ну, то есть, он был вроде какой обычно, вот только я бы съел ещё столько же.

— Да ну, какой жених, она же старая! — скривился Марчуков.

— Так и этот мужик вроде не юноша бледный со взором горящим, — хохотнул я. — Случшай, если ты так переживаешь, пойдем к Надежде Юрьевне и все ей расскажем. Она вызовет участкового, и он уже пусть с этим хреном разбирается.

— Нет, надо не так! — заговорщически зашептал Марчуков. — Что мы скажем директорше? Бе-ме, трется кто-то неизвестно где. Фу, как малышня какая.

— И что ты предлагаешь? — спросил я.

— Давай его выследим сначала! — выпалил Марчуков. — Найдем, где у него тут лежка.

— А если пока мы искать будем, он кого-то придушит? — я сделал страшные глаза. — А у тебя концерт сегодня. А потом нам надо газету делать. Когда следить-то будем?

— Ночью! — Марчуков важно поднял палец. — Ночью мы ничем не заняты, — потом выражение его лица стало умоляющим. — Киря, ну пожалуйста, давай выследим, а? Мне одному страшно!

— Ну давай, — вздохнул я. А про себя подумал, что сначала всё-таки спрошу у тети Тани. Как только соображу, которая из них Таня…

— Так, ребята, — Елена Евгеньевна остановилась на пороге нашей палаты и сделала строгое лицо. — Я понимаю, что вы уже взрослые, и заставлять вас спать в тихий час прямо-таки неприлично. Так что давайте с вами договоримся вот о чем… Во время тихого часа вы можете делать все, что хотите, только не выходя из корпуса. Ну и не шумим, конечно.

— Уоооо, Елена Евгеньевна, — проныл полноватый парень, стриженный «под горшок» с кровати возле самой двери. — Ну я понимаю, в детском саду тихий час, но здесь-то школьники. Зачем это вообще придумано? Ведь первоклашки дома уже тоже днем не спят!

— Когда ты подрастешь, ты еще позавидуешь самому себе сейчас, Семен, — рассмеялась Елена Евгеньевна. Больше она не была той затравленной девочкой, которой я увидел ее впервые. Первая смена ее закалила. Теперь она выглядела уверенной в себе, отвечала быстро, держалась гордо.

— И что нам теперь, просто лежать? — спросил «горшковолосый» Семен.

— Разрешаю лежать сложно! — командным тоном заявила вожатая. — Можно представлять себя античными философами и размышлять о смысле жизни. Можно читать книжки. Можно рассказывать истории.

— О, так истории можно? — круглое лицо Семена расплылось в улыбке. — Это же прекрасно, как я сразу не подумал!

— Больше вопросов нет? — Елена Евгеньевна еще раз обвела взглядом всех нас. Вопросов не было. Она кивнула, развернулась и прикрыла дверь.

— Вы слышали когда-нибудь про коврового душителя? — спросил Семен, как только она вышла.

— Неа, — за всех ответил чернявый парень с кровати по соседству с моей. Он лежал прямо на покрывале, а перед ним лежала какая-то книга.

— Между прочим, нам бы звеньевого выбрать, — как бы в воздух проговорил Марчуков.

— Ой, да это все скучища, — Семен скривился и махнул рукой. — Так вот. У нас на свалку выкинули ковер. Свернули в рулон и поставили рядом с мусорным баком. Ну, мусоровоз, такой, приехал, и собрались мужики этот ковер вывезти. А баба Миля такая: «Ой, сынки, погодите, не увозите, дайте посмотрю, может на дачу пойдет мне…» А они такие: «Фу, баба Миля, а вдруг там клопы? Зачем тебе на даче клопы нужны?» В общем, уговорили, и она отстала. Ковер закинули в машину и увезли.