Роман с призраком - Картленд Барбара. Страница 13

Демелса, прекрасно изучившая все его интонации, почувствовала, что Эббот искренне восхищен жеребцом графа.

Эббот с фонарем пошел впереди, девушка следовала за ним, и так они вошли в конюшню, где все стойла выходили в проход, протянувшийся по всей длине помещения.

Эббот открыл первое стойло, и Демелса увидела легендарного Крусадера.

Вороной конь с единственным белым пятнышком-звездочкой на лбу был неописуемо прекрасен.

Демелса знала, что он был прямым потомком Годальфина Арабиана, одного из трех жеребцов, от которых произошли все современные чистокровные верховые лошади, арабского скакуна, завезенного в Англию в 1732 году после ряда странных и трагических происшествий.

В конце концов жеребец достался лорду Годольфину, зятю Сары, знаменитой герцогини Мальборо.

Бедуин, сопровождавший царственное животное во всех его странствиях, разрешил жеребцу покрыть Роксану, славную кобылу, принесшую нескольких жеребят, от которых пошло много великолепных лошадей.

Демелса похлопала Крусадера по грациозно выгнутой шее, он запрядал ушами, зафыркал, и она заметила, как при каждом малейшем движении заходили под шкурой крепкие мышцы.

– Какой он чудесный! – воскликнула Демелса вне себя от восторга.

– Я так и думал, что он вам понравится, – подхватил старый конюх. – Сколько живу на свете, не видывал такого жеребца!

– Он возьмет Голд Кап, я в этом уверена.

На фоне Крусадера остальные лошади графа не производили особого впечатления, но Демелса понимала, что все животные – замечательные.

Когда девушка подошла к Файерберду, ей даже стало стыдно, что она теперь видела в нем столько недостатков.

Она обняла жеребца за шею.

– Может быть, наши гости и красивы, и мы ими восхищаемся, но зато тебя мы любим! – ласково сказала она. – Ты – наш, ты у нас просто как член семьи.

– Правда ваша, – закивал Эббот. – И попомните мое слово, мисс Демелса, Джем с ним первым придет к финишному столбу.

– Я уверена, – улыбнулась Демелса. – А вдруг граф Треварнон заметит его и разрешит поскакать на одной из своих лошадей?

– А уж как он-то об этом мечтает, все уши мне прожужжал! – добродушно улыбнулся старик, который, по-видимому, и сам мечтал о счастливом случае для своего любимого внука.

– А в скачке, на которую заявлен наш Файерберд, у него будут сильные соперники? – спросила Демелса. Эббот задумчиво почесал в голове:

– Бард, конечно, стоящий жеребец, но уже в годах, а жокей, который будет на нем выступать, мне что-то не нравится.

Демелса снова обняла Файерберда.

– Я знаю, что ты выиграешь! – прошептала она и почувствовала, что тот будто приосанился, ободренный ее доверием.

На обратном пути она снова зашла в стойло к Крусадеру, а перед этим полюбовалась отлично подобранной четверкой гнедых лошадей, на которых граф Треварнон прибыл в Лэнгстон-Мэнор.

– Редко можно встретить четырех столь похожих лошадей, – удивленно воскликнула девушка. – Смотри, Эббот, они прямо как близнецы!

– А конюх его милости говорил, что та гнедая четверка, на которой его хозяин выезжал из Лондона, – еще лучше. Дескать, барин несколько раз отказывал, когда у него хотели их купить за двойную и даже тройную цену, – сообщил старый Эббот.

Демелса рассмеялась:

– Кто же не предпочтет лошадей деньгам?

Про себя она подумала, что ее брату Джерарду пригодилось бы и то и другое. Она посочувствовала юноше: как он, бедный, вращается среди чрезвычайно состоятельных друзей, имея всего одну лошадь и считая каждый пенс.

Она еще долго обсуждала с Эбботом предстоящие состязания, а потом вдруг испугалась, что вот-вот могут вернуться конюхи Треварнона, и опрометью бросилась назад к дому.

Однако было еще не так поздно, как ей показалось.

Проходя потайной лестницей к себе наверх, девушка услышала смех и громкие мужские голоса, доносившиеся из большой столовой.

Она не устояла перед соблазном снова взглянуть на графа Треварнона. Демелса вышла на этот раз в галерею, где обычно во время пиршеств находились менестрели, примыкавшую к большой столовой, которая некогда служила монахам трапезной.

Галерея менестрелей была пристроена к дому в семнадцатом веке, после Реставрации, когда с возвращением «веселого монарха», короля Карла II, всем вдруг захотелось танцевать от радости.

Над украшением галереи работали лучшие мастера той эпохи. Галерея была расположена выше столовой, и те, кто собрались там на обед, не могли из-за стола заметить, что за ними кто-то, внимательно наблюдает сверху.

Демелса, выглядывая из-за шелковой ширмы, сразу же увидела графа Треварнона. Как хозяин на этом обеде, он сидел во главе стола, на том самом резном стуле с высокой спинкой и зеленой бархатной обивкой, где раньше сидел ее отец.

Демелса в первый раз увидела мужчин в таких элегантных вечерних костюмах.

Когда отец собирался на какое-нибудь торжество, его наружность всегда производила на Демелсу, еще девочку, сильнейшее впечатление, но теперь она понимала, что ему было далеко до лондонских денди.

А такой джентльмен, как граф Треварнон, несомненно, выделялся среди других мужчин и восхищал своим видом всех даже на королевском балу в замке Виндзоров.

Теперь, когда девушка смотрела на него сверху вниз, он показался ей моложе и добродушнее. Глубокие складки у рта, придававшие его лицу циничное выражение, как будто разгладились.

Слуги уже ушли, и джентльмены коротали время за портвейном. Некоторые кололи грецкие орехи, которые были насыпаны в пару серебряных блюд, принадлежавших к числу самых любимых вещей ее покойной матери.

Ими редко пользовались даже в прежние времена, а теперь Демелса считала их семейной реликвией.

«Не забыть бы сказать Нэтти, чтобы попросила джентльменов обращаться с ними поосторожнее», – подумала девушка.

Свечи, освещавшие стол, горели в массивном серебряном канделябре, принесенном из отцовского кабинета. Что касается сочных персиков и роскошных гроздьев винограда, то они никак не могли быть выращены в поместье, где стекла в теплицах были давным-давно перебиты.

Но кушанья гораздо меньше интересовали Демелсу, чем человек, сидевший во главе стола.

Она смотрела и смотрела, не в силах отвести глаз. Вначале разговор мужчин сливался для нее в сплошной рокот, из которого выделялись лишь отдельные слова, произнесенные более громко или пришедшиеся на тот момент, когда остальные голоса смолкали.

Но, прислушавшись, она стала разбирать, о чем беседуют гости, и вдруг, к своему удивлению, услышала, что граф Треварнон спросил у Джерарда:

– А в этом доме нет случайно какого-нибудь призрака?

– Их здесь не менее дюжины, по лично мне ни один из них не знаком, – пошутил Джерард.

– А чьи это призраки? – не отступал граф.

– Есть какой-то монах, повесившийся, так как ему стала нестерпима мысль о его тяжких грехах, – ответил Джерард. – Ребенок, которого инквизиция королевы Марии сожгла на костре вместе с родителями. Ну и, конечно, Белая Женщина.

– Белая Женщина? – переспросил граф. Его вопрос прозвучал как-то слишком заинтересованно.

– Согласно местным преданиям и суевериям, это наш самый знаменитый призрак, – улыбнулся Джерард.

– Расскажите о нем, – попросил граф Треварнон.

Джерард рассказал печальную историю о том, как Белая Женщина ищет, не зная покоя, своего пропавшего возлюбленного.

Глядя, с каким любопытством слушает историю граф Треварнон, Демелса сделала вывод, что он заметил се утром в галерее.

«Интересно, признается ли он, что успел познакомиться с местной достопримечательностью», – подумала Демелса.

Но графа Треварнона волновало другое:

– А если человек видит Белую Женщину, это к добру или к худу?

Опередив Джерарда, лорд Рэмджил пояснил:

– Эта дама показывается тем, кто будет бесконечно искать свою любовь, которая будет неизменно ускользать от него.

Он расхохотался:

– Тебе, Вэлент, это не грозит.

– Если бы ты хоть раз из дичи превратился в охотника, это пошло бы тебе на пользу, – добавил Ральф Миэр.