Роман с призраком - Картленд Барбара. Страница 7

Огромные, несколько навыкате, глаза в обрамлении ресниц, обязанных своим блеском, чернотой и длиной скорее искусству парикмахера, нежели природе, смотрели на графа с удивлением.

Трудно было вообразить, чтобы какой-то мужчина отказал леди Сайдел Блэкфорд, в чем бы ни заключалась ее просьба.

Раскинувшись в кресле, она выглядела на редкость соблазнительно в прозрачном неглиже из тончайшего газа, льнувшем к ее великолепному телу.

Густые золотистые волосы были прихвачены на макушке красавицы лиловой муаровой лентой. Шея поражала мраморной белизной.

Ей так часто говорили, что она похожа лицом и фигурой на прекрасную принцессу Полину Боргезе, сестру Наполеона Бонапарта, служившую моделью великому итальянскому ваятелю Антонио Канове, что она почти инстинктивно принимала ту же позу, что и принцесса на своем знаменитом скульптурном портрете.

Леди Блэкфорд поражала изысканностью внешности всякого, кто видел ее впервые. По правде говоря, не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить легкую неестественность и в каждой детали внешности, и в общем облике, а также наигранность в манерах.

Однако, несомненно, ее красота была чрезвычайно эффектна и действовала на мужчин неотразимо.

Однако граф, который сидел в непринужденной позе в покойном кресле с бокалом бренди, казалось, был вовсе неподвластен действию ее чар, во всяком случае в это мгновение, и отнюдь не склонен потакать ее капризам.

– Но почему ты не желаешь остановиться в замке Виндзоров? – капризно протянула леди Блэкфорд, сочтя за лучшее подойти к теме с другого конца и при этом не оставляя надежды добиться своего. – Король довольно часто приглашает тебя в гости, и ты прекрасно знаешь, как он любит твое общество.

– Мне приятнее побыть одному, – возразил граф. – Я не хочу, чтобы в неделю скачек меня отвлекали от мыслей о моих лошадях.

– А обо мне? – осведомилась леди Сайдел. Граф молчал, и она продолжала почти сердито:

– Почему ты всегда так возмутительно уклончив? Я бы считала, что уклончивость – лишь поза, если бы это не была одна из твоих самых стойких привычек.

– Если я тебе неприятен, ответ – очевиден, – заметил граф.

Леди Блэкфорд беспомощно развела руками с такими хрупкими пальцами, что унизывавшие их кольца, впрочем, и правда довольно массивные, казалось, были для них нестерпимо тяжелы.

– Я люблю тебя, Вэлент! – театрально воскликнула она. – Я тебя люблю! И тебе хорошо известно, как я хочу быть с тобой!

– А тебе не менее хорошо известно, что у меня соберется холостяцкая компания, – возразил граф Треварнон.

– И куда же направится вся эта компания, после того как от Брекнеллской гостиницы остались одни головешки? – саркастически спросила леди Сайдел.

– Я снял дом у Лэнгстона. Мне говорили, что он совсем рядом с ипподромом.

– У Лэнгстона? Это у того красивого мальчика, у которого, насколько я понимаю, нет ни пенни за душой?

– Полагаю, что это твое определение близко к истине, – кивнул граф Треварнон. Леди Сайдел расхохоталась.

– Нетрудно вообразить, что вы окажетесь набиты как сельди в бочке в сельском домике, который кажется хозяевам древностью, а прохожим – развалиной, и будете пировать под струями дождя, орошающими вас сквозь дырки в крыше.

– Зато как ты обрадуешься, если окажешься права!

– Куда лучше было бы отказаться от этой безумной затеи и поехать со мной в Виндзорский замок! В конце концов срываются и более серьезные планы, ведь в пожаре ты не властен, – заметила она.

Леди Сайдел говорила очень тихо, прерывая свою фразу после каждого слова многозначительными вздохами, но граф откровенно зевнул, и она закончила почти скороговоркой:

– Его Величество приглашает тебя на обед во вторник.

– Я сказал ему, что приеду обедать лишь в четверг, после того как выиграю кубок Голд Кап.

– Как ты уверен в себе! – не удержалась леди Сайдел.

– Я уверен в своем жеребце, что в данном случае почти одно и то же.

– То, что ты неизменно завоевываешь все, что желаешь, будь то победа на скачках или над женщиной, очень , дурно на тебя влияет, Вэлент.

Граф молчал, словно обдумывая эту мысль. Потом он цинично ответил:

– Если говорить спортивным языком, то в этой последней категории состязаний я набрал больше очков.

– Как я тебя ненавижу! – воскликнула леди Сайдел, выходя из образа Полины Боргезе и резко выпрямляясь. – А если ты думаешь о Шерис Плимуорт, клянусь тебе, я ей глаза выцарапаю!

Граф не отвечал. После секундной паузы леди Сайдел с жаром продолжала:

– Теперь я догадываюсь, почему ты не приедешь в Виндзор во вторник. Ты наверняка обедаешь с Джоном Дайзертом, который живет с этой Шерис.

– Если ты знала, что этот вечер у меня занят, зачем навязываешь мне другое приглашение? – невозмутимо возразил граф Треварнон.

– Я и подумать не могла, что ты окажешься так чудовищно вероломен, так отвратительно жесток со мной!

Граф Треварнон сделал глоток бренди и, поднимая брови, сказал:

– Моя дорогая Сайдел! Я в жизни не держался за женскую юбку. И позволь мне объяснить тебе раз и навсегда: на свете нет той булавки, которой ты могла бы приколоть меня к своей.

– Но я люблю тебя, Вэлент! Мы так много значили друг для друга, и я была уверена, что ты меня любишь.

Эти слова были произнесены с надрывом, очень трогательным, но граф лишь бросил на нее равнодушный взгляд, встал и поставил свою рюмку на столик.

– Как тебе известно, драмы и трагедии меня утомляют! А сейчас, Сайдел, я хочу попрощаться с тобой до встречи в королевской ложе на скачках.

Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, но она протянула к нему обе:

– Поцелуй меня, Вэлент! Разлука с тобой мне невыносима! Я так люблю тебя, что готова скорее убить, чем уступить другой женщине.

Граф смотрел на нее сверху вниз, ее полуоткрытые губы пылали страстью, голова откинулась назад, полуобнаженное тело призывно изогнулось.

– Ты очень красива, Сайдел, – сказал он равнодушным тоном, сильно принижавшим лестный смысл этой фразы. – К сожалению, временами твои капризы и страстные тирады становятся скучны! Увидимся на скачках!

Он неторопливо пошел к двери и, не обернувшись на прощание, вышел из комнаты.

Оставшись в одиночестве, леди Блэкфорд дала волю раздражению. Она расплакалась злыми слезами и, сжав кулаки, стала в отчаянии колотить обеими руками по подушечке на подлокотнике кресла.

Наконец, совершенно обессилев от гнева и отчаяния, она откинулась на спинку и устремила невидящий взгляд в потолок, не обращая никакого внимания на его изящный орнамент.

Но почему граф всегда покидает ее, оставляя у нее чувство безысходности?

Она упрекнула себя за то, что действовала неосмотрительно, даже глупо. С ее-то опытом – а прекрасная леди не могла упомнить всех своих обожателей, счет им пристрастно вели светские сплетники, – да, с ее опытом – и не знать, что мужчина, насытившийся физической близостью, ожидает лести и похвал, а не укоров и подозрений, от которых она не сдержалась сегодня.

Надо сказать, подобные сцены происходили между любовниками все чаще.

Леди Сайдел и сама понимала, что они ни в коей мере не улучшают ее отношений с графом Треварноном, напротив, действуют на их связь разрушительно, но она пылала неудержимой ревностью и открыто высказывала свои чувства возлюбленному, а тот, в отличие от ее прежних кавалеров, не падал при первом ее слове на колени, не расточал заверения в преданности, а оставался совершенно равнодушным.

– Будь он проклят! – воскликнула она вслух. – Ну почему он не такой, как все?

Она знала точно одно: он действительно был другим.

Поэтому обольстительница поклялась себе возбудить в графе Треварноне ту же рабскую привязанность, которую сама испытывала по отношению к нему.

Однако леди Блэкфорд давала себе подобные обещания не в первый раз, но Треварнон всегда вел себя так, как хотел. У нее не было оснований считать, что он питает к ней большую привязанность, чем к доброй сотне своих прежних пассий.