Боливар исекая (СИ) - Богородников Алексей Владимирович. Страница 43

Второй всадник уже спешился и с бледным лицом демонстрировал пустые руки.

Я зевнул. Поздно уже, темнеет. Надо спать пораньше лечь, а тут еще Аисаки месть мне обещала за хвостик: устроит вечернее ралли, будет за мной гоняться по всему особняку.

— Граждане подонки, грабители, насильники и дегенераты, я новый королевский наместник Самура, — хорошо поставленным голосом обратился к ним, — у меня нет никакого желания возиться с вами. В течение двух ударов сердца сложить оружие и встать на колени. Кто этого не сделает — приляжет навсегда.

Они скоренько выронили свой небогатый арсенал и дружно преклонили колени перед красотой и аргументированностью моей речи.

— Обыскать, связать, положить в повозку, — скомандовал я авантюристам.

К нам подъехала Кая и скинула со своей лошади молодого барончика передо мной. Он застонал. Я брезгливо поморщился и подлечил его.

— Тоже связать, но в повозку ко мне, — распорядился я, — Кая опять молодцом, растет добытчица в семье, с меня поп-корн в чеддере, с грибами в чесночном соусе!

Кая козырнула по-анимешному двумя пальчиками к правому глазу, я аж прослезился. Но нам еще трофеи надо забрать, людей выручить из погреба и допрос в полевых условиях провести. Не время растекаться влюбленной лужицей.

Так что я забрался в повозку, ко мне закинули барончика, залезла Кая, наш отряд тронулся на пути к виргате почившего дядьки. Я поднял ткань и начал беседу с уже вполне оклемавшимся, достопочтенным шаном Недлиром-младшеньким.

Первым дело этот негодяй заявил мне, что я не благородный человек. Дескать держать его связанным не по обычаю, последнее дело. Но всю бесчестность моего поступка он простит, если его развяжут, поднесут бокал вина и мы даже поговорим о погоде, наслаждаясь закатом.

— Просто преступников держат обычно связанными Реин, — просветил я его, — это вовсе не потому, что кто-то здесь вас боится. Но я могу пойти вам навстречу, если вы станете честно отвечать на все вопросы: не юля и не пытаясь сбежать как из столицы.

Он дернулся, намек про изгнание из свиты графа был болезнен. Со свиным сердцем не говорят про благородство, как говорил кто-то из королей Шайна.

— Обещаю, — хмуро кинул он.

Что бы вы думали — соврал скотина. Как Аисаки срезала путы, кинулся на нее наивный, пытаясь схватить и бросить в меня.

Тут ему прилетело от лисодевочки в зубы с неприятным хрустом, меня аж передернуло, что-то блеснуло в лучах моего шара света, что я наколдовал для освещения и подвесил сверху. Барончик перевернулся в воздухе и упал на пол повозки. Походу пары зубов точно лишился. Лечить я его конечно, теперь не стану. Не задался у нас диалог. Я правда устал от идиотов, хочется на диванчик и смотреть как Кая с Рисой ужин готовят, кормя друг дружку с ложечки и советуясь по ингредиентам. Кайф же.

Кая сняла кастет и вопросительно посмотрела на меня.

— Ну, пни его ногой, — посоветовал я, — может придет в себя.

Вроде несильно пнула, но Реин-младший аж опять перевернулся. Меня пронзила догадка: видимо, титул прибавлял силы Аисаки.

— Ничего не скажу вам, скоты, — прошептал он с ненавистью.

За такое на дуэль и убивать надо, но походу барончик себя уже списал со счета и хочет умереть быстрее, избежав позора. Нет-нет, у меня вообще-то на него есть планы.

Я остановил повозку, выкинул барончика из нее, приказав охранять и беречь, а мне привести его дружка, второго всадника.

Второго звали Аксель Бафин, был он вторым сыном шателена барона, то есть, коменданта его замка. Командующий замком должность для самого боевого товарища, но этот не в отца пошел. Поплыл сразу, как увидел окровавленного барончика без пары зубов.

Если с ним такое сотворили, то что со мной сделают? — как пить дать, вот его мысли.

— Аксель, давай так, — миролюбиво начал я, — рассказываешь всё-всё без утайки, а я тебя не убью. Даже пальцем не трону. Будет самурский суд, самый гуманный в мире. Ну может на рудниках поработаешь, лет пятнадцать. Но обещаю полный социальный пакет и целый день выходных!

У королевского наместника было вся полнота судебной власти. Это сына барона я не мог сам судить, но задержать, расследуя обстоятельства, а потом со свидетелями потребовать судебного разбирательства, то бишь заседания королевского совета. Там его, — поскольку свидетели у меня хорошие, от благородных до почтенных, а за Реином плохая слава — герб палачом был бы публично разрублен. Что и для самого барона позор и бесчестье. А вот его подельников я мог бить кнутом, «сажать в тюрьму до смерти» то есть пожизненно, руки рубить — там богатый выбор по «Шайнскому уложению». И всё прекрасно, но после передачи доказательств и барончика, Реин не стал бы ждать заседания королевского совета — слинял. Проще говоря, закон есть, но мер по его обеспечению нет, кроме честного слова благородного преступника, а заключать такого в темницу нельзя, без санкции короля.

Вот оскорбишь королевскую фамилию — разговор другой будет. Или сызменничаешь.

Потому в моей голове созрел план: как наказать молодого барона, так чтобы Самур остался в плюсе, обиженные девушки смогли бы начать новую жизнь, а барон… трудно думать за него, но, главное, чтобы не мстил. Мне — пару лет спокойных, без феодальных войн, а там отправим его на свалку истории.

Аксель запел словно соловей на рассвете. Правду всегда говорить легко и приятно, когда за неё не бьют. К сожалению, ничего нового я не узнал. Типичная биография феодала в опале. Сын потерял связи, с позором покинув свиту потенциального сюзерена. Старый барон бесился. Сын бесчестил местных крестьянок, бил крестьян — одного успел насмерть. Кто-то откупался, кто-то и уходил в бега, Самур рядом, люди там свободные. Относительно, но всё же, королю не особо до них, чтобы притеснять новыми ограничениями. Платят аренду, урожай хороший, чего лезть к людям — тут игры феодалов большую часть времени отнимают, дочка растет, Южная Каталия с колен встает.

В общем, Реин Недлир сколотил шайку отморозков и начал процесс первоначального накопления капитала, но не преуспел. Теперь его капитал частично вернется к бывшим владельцам, частично перейдет ко мне. Ведь земля — это капитал.

«Основной капитал, основнее не бывает в этом нашем с вами мрачном магическом средневековье», — оптимистично заключил я, и выгнал Акселя из повозки. Повернулся к Кае, пожаловался:

— Не люблю эти банды «золотой молодежи»: подрывают основы государства, разрушают веру в социальную справедливость, разжигают классовую ненависть. Даже отмени сословность, избирательная практика правоприменения останется, цена только вырастет. Вот что мне с барончиком делать?

Из всего сказанного Кая уловила только тезис про отмену сословности.

— Это я буду равна какому-то серву из Нижних Лопухов? — нехорошо прищурилась она.

— В плане ответственности за что-то нехорошее, — уточнил я, — да. Зная тебя, ну что ты такого сделаешь? Цветочек сорвешь понравившийся, с клумбы за ратушей?

— Всё сложно, — сказала она, подумав.

— Всё сложно бывает, когда беременна, а вариантов от кого — несколько, — сварливо выразился я.

— О, — удивилась Кая, — и такое бывает? Я счас умру: семпай у меня такой образованный.

— Умрешь, когда разрешу, — не сдавался я, — теперь ты бессмертная! — и быстро перевел стрелки. — боло где стырила, признавайся, хомячок?

— Хомячок?! — возмутилась она. — любишь ты рисковать, Джерк Хилл. Беляши, небось, на вокзале у извозчиков покупаешь?

— Я просто читал надпись на твоей колыбельной ляльке, — признался в этом старом, забытым давным-давно прежним Джерком, факте.

Кая Аисаки тоже была подкидышем. На орешниковой ляльке, принесенной к воротам гильдии авантюристов, спустя три года после Джерка Хилла, под соломенным матрасом, в углу была еле заметная надпись «Хомяки». Про такое село Джерк даже не слышал, из чего сделал вывод, что населённый пункт находится не в Самуре и не в баронстве Недлира. Ляльки всех подкидышей оставались в гильдии некоторое время: в хозяйстве всё пригодится, мало ли послужит для каких-то целей. Конкретно люлька Каи, сама по себе, была необычной: красивой и крепкой, дорогой на вид и прямо сейчас еще пылилась на складе. Я не сомневался, что Аисаки тоже видела надпись.