Можно ли обижать мальчиков? - "Yelis". Страница 29

— Ещё чуть-чуть — и это случится! — вернула мне улыбку заведующая терапевтическим отделением.

— Вот-вот! — заведующая реанимацией тоже сверкнула белоснежными зубками. — Это твой новый лечащий врач — Валентина Николаевна. Она заведует терапевтическим отделением, куда тебя перевезли, пока ты спал. И тебе теперь нужно будет слушаться её. А она, хоть и моя сестра, как ты, судя по взгляду, заметил, но намного строже меня! Если пропустишь обед — будешь голодать до самого вечера.

Я впал в небольшой ступор и ничего не смог ответить. Чего-то в этой жизни я, наверное, не понимаю! Да, они похожи, и даже очень. Но!!!

Во-первых — у них цвет волос и глаз разный. Хотя у женщин на эти показатели лучше не ориентироваться. Сегодня они могут быть брюнетками, завтра шатенками или рыжими, а послезавтра и вовсе блондинками. Наши девчонки ещё в восьмом классе научились пользоваться хной и перекисью водорода. А интересно, как покраситься в чёрный цвет? Хм, не знаю, может тушью? Не важно, да и не нужно мне это — я краситься не собираюсь. А про линзы, меняющие цвет глаз, я читал в той же серии журналов «Наука и жизнь». Так что эти две позиции объяснимы.

Но что делать с во-вторых? Как могут две женщины с разными фамилиями и, главное, отчествами быть сёстрами? Ну, фамилии ладно, у женщин такое может быть. Одна — Валентина Николаевна, судя по фамилии, — замужем или была там, а другая — Мария Степановна, как она сама мне сказала, — нет. Но отчества-то у них тоже не совпадают! А значит и отцы разные! Может они сводные сёстры?

— Ау! Чего молчишь! — помахала рукой перед моим лицом Мария Степановна. — Неужели кушать не хочешь? На тебя, Слава, это не похоже!

— Дар речи потерял от любования двойной порцией женской красоты! — наконец-то растормозился я. — Но то — пища духовная и ею сыт не будешь. Так что от пищи телесной я никогда не откажусь — не дождётесь!

— Вот, Валя, полюбуйся! — указала на меня улыбающаяся Мария Степановна. — Как я тебе и говорила — вечно голодный ловелас и юморист! Наплачешься ты ещё с ним!

— Да ладно! Волков бояться — в лес не ходить! — отмахнулась Валентина Николаевна и настолько строго продолжила, что мне сразу вспомнились просмотренные недавно «Семнадцать мгновений весны». — Ты же не будешь нарушать дисциплину в отделении? Да, Слава?

— Jawohl mein Führer! — вытянулся я по швам, лёжа на кровати. — Точнее, никак нет, mon général!

— Sprechen sie deutsch? — несмотря на смех, тут же среагировала Мария Степановна.

«Да что ж такое, уже и пошутить нельзя! Правду говорят: язык мой — враг мой!» — сделав непонимающее лицо, я молча, как партизан, переводил взгляд с одной женщины на другую. Хотя сильно хотелось ляпнуть: «Русские не сдаются!». Женщины так же молча и ожидающе смотрели на меня.

— Понятно! — после недолгой паузы произнесла заведующая реанимацией. — А что такое mein Führer?

— Не помню, Мария Степановна. Само вырвалось как-то.

— Попробуй ты, Валя!

— Parlez-vous français? — подключилась заведующая терапией.

…

— Do you speak English? — вторая попытка Валентины Николаевны попала в цель.

— Yes, I do. I speak English, but very bad. — Ух ты, что-то в мою голову Юрий Николаевич — наш школьный «англичанин» — сумел вложить, как я не сопротивлялся. Да и какой-то язык иностранный учить я должен был. Молчание, несмотря на мнимую потерю памяти, выглядело бы подозрительно.

— It is very good! — потёрла руки Валентина Николаевна. — Что я сказала?

— Что у вас всё хорошо! — схалтурил я немного.

Валентина Николаевна ещё что-то хотела сказать или спросить, но в этот момент открылась дверь и в палату въехала тележка с моим обедом. Нет, это был не роботизированный передвижной колёсный экипаж. За тележкой, заставленной кастрюлями, тарелками и стаканами, в помещение вплыла пухленькая шустрая старушка, которая эту тележку и толкала.

— Кушать подано, господа хорошие! — почти пропела она. — А ну, посторонись!

И покатила передвижной пункт раздачи питания прямо на опешивших врачей.

— Марь Ванна! Вы как всегда в своём репертуаре! — воскликнули одновременно обе заведующие, разбегаясь по сторонам от идущего на таран и парящего чем-то вкусным четырёхколёсного бронекастрюленосца. — Вот как влепим вам строгий выговор за неуважение руководства целых двух отделений больницы — будете тогда знать!

— Сейчас я тут главная! — ничуть не испугалась решительный капитан столового плавания. — Попрошу освободить помещение! У нас время принятия пищи.

— Ладно, Вячеслав, приятного тебе аппетита. Мы подойдём после обеда. — потерпев сокрушительное поражение в неравном бою, ретировались за дверь заведующие отделениями.

— Давай, внучок, я тебя покормлю. — проговорила «Марь Ванна», накладывая мне тарелку всё той же манной каши.

— А можно я сам? — как-то неудобно стало перед такой заботливой старушкой.

— Что ты, милок, что ты! — замахала она руками. — Мне не в тягость. Вас мужиков жалеть надо, а то слабенькие вы. А ты тем более. Лежать тебе надо — сил набираться. Вот кашка и поможет. Да и заведующие твои не велели.

Под бойкие увещевания весёлой и неугомонной пожилой санитарки я съел тарелку манной каши и запил её молоком.

— Завтра, если разрешит Валентина Николаевна, попробуешь кушать самостоятельно. — обнадёжила меня на прощание «Марь Ванна». — Ты её обязательно слушайся. Строгая она у нас, но справедливая. И врач хороший. Поправляйся, милок, а я дальше поеду, других болезных покормлю.

Через минуту после ухода санитарки пожаловали обе заведующие, словно специально дожидались этого события, стоя за дверью.

— Ну что, проглот, наелся? — первой заговорила Валентина Николаевна. — Ничего, что я на «ты» — разрешаешь?

— Пока да, Валентина Николаевна.

Увидев непонимание в глазах женщин, я поправился:

— Это в смысле наелся пока. Но, не переживайте, это ненадолго. И, конечно, обращайтесь, как вам будет удобно.

— Тогда, если не возражаешь, продолжим работу с твоими глазами? — предложила Мария Степановна.

— Давайте, продолжим. Что будем делать?

— Сейчас, Слава, крепко закрой глаза и, пока я не разрешу, не открывай их. А я сниму очки. Закрыл?

— Закрыл. — подтвердил я, сжав веки изо всех сил.

Руки Марии Степановны передвинули привычные уже окуляры очков мне на лоб.

— Теперь не спеша, постепенно, но, не открывая глаз, расслабь веки. Если будет больно или неприятно, сразу говори мне.

С некоторой опаской я выполнил, то, что говорила врач. Однако никаких неприятных ощущений это мне не принесло.

Видимо, поняв по моему молчанию, что со мной всё хорошо, женщина дала следующее указание:

— Теперь так же медленно попробуй открыть один глаз. Давай начнём с левого! И не забывай: чуть что — сразу закрываешь его и говоришь мне. Поехали!

Медленно, буквально по миллиметру, я распахивал своё левое «окно» в этот мир. И так же медленно свет этого мира вливался в него, пока не достиг своего максимума.

— А я вас вижу! — радостно выпалил я женщинам, сидящим на стульчиках рядом с моей головой. — И глаз совсем не болит. Только слезится немного.

— То, что слезится — это нормально. Так и должно быть. — успокоила меня Валентина Николаевна. — Теперь точно так же давай с правым глазом.

С правым «окном» тоже всё прошло без негативных ощущений.

— А без очков вы намного красивее! — сообщил я целительницам, внимательно вглядывающимся в мои открытые глаза, после того, как проморгался от выступивших слёз. — В смысле без чёрных очков. Вернее, когда я без очков.

С каждой моей попыткой губы женщин всё шире разъезжались в улыбках, а мои щёки всё больше заливались краской смущения. Ну не умею я говорить комплименты красивым женщинам.

— Эх, будущая гроза всех женщин, — Мария Степановна вытерла слёзы, всё ещё катящиеся из моих глаз, — спасибо за комплимент. Мы поняли тебя с первого раза.

— Всегда пожалуйста!

— Ну, если есть такой настрой, то значит действительно всё в порядке. — произнесла, поднимаясь, Мария Степановна, окончательно снимая очки с моей головы и кладя их на прикроватную тумбочку. — И хоть ты ни на что не жалуешься, но вот тебе ещё одни окуляры.