Дело двух Феликсов - АНОНИМYС. Страница 2

– Ты куда? – с подозрением спросил старший следователь.

– В бордель, – сухо отвечала мадемуазель Белью.

Он несколько опешил.

– Я серьезно.

– И я серьезно. Убили русского, значит, придется идти к русским бандитам, запугивать их и пытаться что-то выяснить, – мрачно проговорила Иришка.

Волин изумился: у нее что, есть знакомые русские бандиты? Конечно есть, подозрительные русские у полиции все наперечет. А почему именно она? Потому что она знает язык.

Так, наконец, прояснилось дурное настроение Иришки: грядущий разговор с бандитами был ей неприятен.

– Они грязные скоты, чувствуют себя во Франции как дома, хамят и ничего не боятся, – объяснила она Волину. – Придется их запугивать.

– У тебя есть еще одно маленькое черное платье? – спросил Орест, немного подумав.

Ирэн удивилась: зачем ему? Затем, что он тоже пойдет запугивать бандитов – вместе с ней. Ей не до шуток, черт побери! А он и не шутит. Или мадемуазель ажан думает, что он ее отпустит одну к бандитам, да еще в таком виде?

– Пожалуй, – сказала она, немного поразмыслив. – Моральная поддержка не повредит…

Искомый русский бордель находился в получасе езды от Иришкиного дома. Это оказался весьма презентабельный ресторан, полный чинных обывателей, мирно вкушающих традиционную русскую кухню по немыслимым даже для Франции ценам. Атмосфера в ресторане была спокойная и располагающая, почти домашняя.

– А где же падшие женщины? – осведомился Волин, с любопытством оглядывая зал.

– А тебе зачем? Ты сюда работать пришел, – хмуро отвечала мадемуазель Белью.

– У меня чисто научный интерес…

– Я тебе покажу интерес, – пообещала Ирэн и впилась ему в руку ногтями. – Как это у вас говорят: всю жизнь на лекарства будешь работать!

Волин поморщился от боли и почел за лучшее больше не шутить. К ним подошел метрдотель, отдаленно похожий на пингвина: черный фрак, белая сорочка, тугие щеки и маленькие печальные глазки.

– Мадемуазель Белью, – сказал пингвин, кланяясь.

– И мой спутник, – добавила она.

Метрдотель посмотрел на Волина, как на пустое место, и снова обратился к Ирине.

– У вас заказано?

– Я хочу встретиться с Николаем.

Пингвин заколебался: Николай Николаевич, кажется, занят, и он не уполномочен…

– Пойди и доложи, – прервала его Ирэн. – И чтоб без этих ваших русских завтра и потом. Скажи: встретиться со мной прямо сейчас – в его интересах.

Метрдотель поклонился и исчез. Волин продолжал с любопытством озирать зал, освещенный интимным красноватым светом.

– Может, пока то да се, выпьем шампанского? – спросил он у Ирэн.

Та лишь насмешливо ухмыльнулась: здешнее шампанское выйдет ему в целую зарплату. А он думал, что ее тут угощают бесплатно. Если бы ее тут угощали бесплатно, у нее уже давно был бы домик на Лазурном берегу, а сама она сидела в самой крепкой французской тюрьме. Нет, ее знакомства с русскими бандитами так далеко не заходят. Она сама по себе, а шампанское можно и в супермаркете купить.

– Понимаю, честь ажана, – хмыкнув, сказал Волин.

Как из-под земли снова выскочил метрдотель. Казалось, держался он теперь в два раза предупредительнее, чем раньше. С легкими, исполненными достоинства поклонами он повел Волина и его барышню на второй этаж.

– Ты хорошо стреляешь? – спросила она его шепотом.

– Да, но только при наличии пистолета, – отвечал он так же тихо.

Кажется, провожатый все-таки услышал их, потому что чуть заметно улыбнулся.

Ирэн и Волина ввели в зал еще более просторный, и освещенный еще меньше, чем нижний, так что углы его терялись в загадочной полутьме, и в них при желании вполне могла спрятаться парочка-другая домовых. Однако Ирэн, обладавшая кошачьим зрением, сразу разглядела, что кто-то сидит в дальнем конце зала на огромном кожаном диване. И немедленно двинулась туда, опередив метрдотеля.

Тот печально посмотрел на Ореста и горестно развел руками, как бы говоря: вот такой нынче пошел клиент, лишает профессионалов работы. Если так дальше пойдет, посетители скоро сами себе начнут бифштексы жарить. Волин в ответ возвел очи к потолку, как бы желая сказать: очень вас понимаю и совершенно с вами согласен. После чего тоже направился к дальнему дивану.

Диван был круглый и как бы обтекал собой небольшой обеденный стол. Сидя на таком диване, можно было отлично видеть собеседников перед собой и даже по бокам. Единственное, чего нельзя было видеть, так это кто встал за твоей спиной и хочет без лишних экивоков тебя прикончить. Это слегка нервировало Волина, поэтому он сел несколько боком – так, чтобы видеть, что происходит за спиной у Иришки, а она чтобы контролировала его тыл. Конечно, толку от этого было мало, да и не ждал он, что их начнут расстреливать прямо во время разговора – но все же, все же.

Николай Николаевич Серегин оказался импозантным мужчиной лет пятидесяти, одетым в настолько дорогой серый костюм, что тот казался уже почти дешевым. Внимательные серые, в цвет пиджака, глаза, крупный рот, жесткие складки на лице, выдающие бывшего единоборца – все это показывало, что человек перед ними очень серьезный.

Серегин кивнул Волину и попытался поцеловать руку Иришке, но не на таковскую напал. Та выдернула руку и заявила, что уже сто раз говорила: она не терпит домогательств.

– Это не домогательства, а обычная старомодная учтивость, – укоризненно сказал Николай Николаевич.

– Знаю я вашу учтивость – до первой кровати, – отвечала мадемуазель Белью.

Серегин поднял руки, как бы говоря: сдаюсь, и поглядел на Волина.

– Интересное имя – Орест, – заметил он. – Вы ведь, кажется, тоже полицейский, только из России?

Волин удивился: это что, так заметно?

– Мне заметно, – отвечал Николай Николаевич, улыбаясь. – Много я вашего брата мента перевидал когда-то. Но, впрочем, мы отвлеклись. Итак, какое у нас дело?

Ирэн в двух словах пересказала ему историю коллекционера Завадского.

– И ты думаешь, что это я его убил? – удивился Серегин.

– А кто еще? У вас, русских, такая же этническая преступность, как у итальянцев и китайцев. Как это у вас там говорится: своих не бросаем, чужих не убиваем?

Николай Николаевич только головой покачал на это. Странно, что мадемуазель до сих пор не уволили из полиции – за расизм и отсутствие толерантности.

– Поверь, милая, – сказал он задушевно, – русские – такие же люди, как и все остальные. И если какой-то русский погиб, это вовсе не значит, что убил его тоже русский. И тем более это не значит, что убил его я. Мне приятно, что ты так высоко меня ценишь, но я не Господь Бог и не могу убивать всех налево и направо.

Иришка с ним не согласилась: это не аргумент.

– Хорошо, – кивнул Серегин. – На сколько там обворовали этого вашего покойника?

Иришка заколебалась. Точно сказать трудно. Может, миллион, может, больше.

– Миллион, – задумчиво повторил Серегин. – Это как раз та сумма, которую я зарабатываю за день. Вот и скажи, стал бы я марать руки и рисковать всем ради какого-то миллиона?

– Жадность города берет, – отвечала Иришка.

– Не тот случай, – вздохнул Серегин.

Некоторое время они препирались, причем выглядело это, как разговор давно и хорошо знакомых людей, которых объединяют отношения любви-ненависти. Наконец Николай Николаевич не выдержал.

– Хорошо, – сказал он, хмурясь, – твоя взяла. Я попробую навести справки. И если к этому причастен кто-то из наших, непременно сообщу.

– Слово бандита? – строго спросила Иришка.

Серегин поморщился: ну, какой он бандит, но все-таки кивнул – слово.

Она поднялась, встал со своего места и Волин.

– Если позволишь, на два слова твоего кавалера, – сказал Николай Николаевич.

Иришка глянула на Серегина, потом на Волина, как бы сопоставляя весовые категории, затем кивнула Оресту: жду тебя внизу. И, не попрощавшись, пошла прочь. Николай Николаевич проводил ее взглядом, вздохнул:

– Дикая кошка… Но красота, ум, характер! Такую надо очень беречь.