Скрытное сердце - Картленд Барбара. Страница 60

– Покойной ночи, сэр Роберт.

Она не протянула руку, а он, казалось, даже не заметил этого.

– Покойной ночи, мисс Уэйс. Мы прибудем в Миклдон завтра утром около восьми.

– Благодарю вас.

Сильвия вышла в дверь, которую сэр Роберт придержал для нее. Проходя, она ощутила его близость и даже задела плечом его фрак. А затем дверь закрылась и разъединила их. Сильвия осталась одна в коридоре.

Глава 20

– Уэйси! Какой прекрасный день! Давай поднимемся к Черному камню.

Услышав эти слова, Сильвия с удивлением посмотрела на Люси, но затем улыбнулась.

– Ты действительно хочешь сходить туда?

– Да! А почему бы нет?

Теперь уже удивление прозвучало в голосе Люси, и Сильвия отвернулась в сторону, чтобы ребенок не смог увидеть выражение ее лица. Значит, Люси уже успела все забыть! Но на самом деле это совсем неудивительно, ведь детская память такая короткая! И все же было трудно поверить, что, то несчастье, то горе, которое она перенесла, так быстро стерлось из ее памяти. Ведь Люси была так несчастна, испытав острую, невыносимую боль, которую могут почувствовать только дети, когда неожиданно, без всяких объяснений с ними происходят вещи, которые меняют весь их маленький мир и делают их такими беззащитными, жалкими и одинокими.

Как часто после возвращения в Шелдон-Холл Сильвия упрекала себя за то, что не подумала заранее о том, как ее исчезновение могло подействовать на Люси. Пока она не увидела, в какое жалкое подобие той, прежней, Люси превратилась девочка в результате болезни, она понятия не имела, что ребенок может любить с такой глубиной и самоотверженностью.

Люси была худой и изможденной, но что еще хуже, у нее были не в порядке нервы. В течение первой недели она почти не отпускала Сильвию от кровати и плакала, когда девушка отлучалась даже на минутку. Своим тоненьким голоском она звала гувернантку день и ночь.

Сначала казалось, что никакой надежды на ее выздоровление не осталось. Она была такой больной, такой обессилевшей, что в любой момент, проскользнув, как вода сквозь пальцы, могла уйти от них навсегда. Но затем, когда девочка постепенно не только узнала, что Сильвия вернулась, но и удостоверилась в этом, произошло изменение.

– Ты здесь? Ты ведь правда здесь, Уэйси? – повторяла она трогательно жалким голоском. – Ты не собираешься уйти? Обещай мне, что никуда не убежишь!

– Я больше не покину тебя, обещаю, – стараясь успокоить девочку, говорила Сильвия. Но через несколько минут снова звучал тот же, вопрос, и девушка понимала, что совершила в своей жизни очень страшную вещь – зародила в Люси чувство незащищенности и страх перед будущим.

Но, тем не менее, понемножку, правда, так медленно, что даже невозможно было заметить каких-либо изменений, Люси стала выздоравливать. За это время Сильвия сама чуть не надорвала свое здоровье. Усталая, изможденная, не жалея сил, она пыталась утешением и лаской вернуть маленькому, глубоко страдающему растерянному ребенку сознание того, что он не одинок. И только когда однажды ночью Люси ни разу не разбудила ее, проспав до утра, и Сильвия наконец смогла нормально выспаться, она неожиданно осознала, что дошла до самого предела своих физических возможностей. Спасибо Нэнни, которая, как всегда, переняла эстафету и таким образом предотвратила то, что могло стать неизбежным концом.

– Вы должны остаться в постели, мисс Уэйс, – сказала она, когда принесла Сильвии утреннюю чашечку чая. – Не хватало, чтобы еще и вы заболели.

– Я устала, – призналась девушка. – Не понимаю, почему, ведь сегодня была такая спокойная ночь…

Нэнни, рассмеявшись, прервала ее.

– Спокойная ночь? – воскликнула она. – А вы знаете, сколько ночей вы сидели с Люси, и сколько раз вам приходилось вставать среди ночи, потому что она вас звала?

– Не имею понятия. Я потеряла счет дням. Сколько времени прошло с тех пор, как я вернулась?

– Больше шести недель, – ответила Нэнни. Сильвия посмотрела в окно.

– Я могла бы и сама подсчитать, если бы было время об этом подумать, – сказала она. – Уже почти лето, не так ли? А когда я ушла, была еще зима.

Она произнесла эти слова тихо, и ей почудилось, что в них заключен какой-то другой, более глубокий смысл, в который она еще не в состоянии по-настоящему вникнуть.

Нэнни стояла на своем:

– Вы должны лежать в постели, мисс Уэйс.

– Но Люси… – запротестовала Сильвия.

– Предоставьте ее мне, – сказала Нэнни. – Ей лучше, намного лучше, и она уже начинает думать о ком-то другом, не только о себе.

– Но как я могу остаться в постели? – снова попыталась воспротивиться Сильвия, однако же, ее глаза закрылись и, прежде чем она успела собрать всю свою волю и встать, ее одолел сон. Она проспала двенадцать часов и не слышала, как Нэнни тихо входила и выходила из комнаты. Она даже не знала, что к ней ненадолго приносили завернутую в одеяло Люси, чтобы та могла удостовериться в том, что ее Уэйси никуда не делась, что она действительно здесь. Сильвия спала и спала, и в ее истощенный бессонными ночами организм вливались свежие силы, подобно тому, как бывает с сухим семенем, в котором снова просыпается жизнь, если его поместить в теплую землю. И когда, наконец, проснулась, то почувствовала, что очень голодна.

Незаметно пролетело еще некоторое время – казалось, всего несколько дней, а на самом деле не одна неделя. Сильвия и Люси гуляли по саду, благоухающему многоцветием летних цветов.

– Смотри, Уэйси, розы! Какой твой любимый цвет? Я, люблю розовые.

– А я, больше всего люблю темно-красные, – ответила Сильвия и внезапно покраснела, вспомнив традиционное значение красных роз. Ее мысли мгновенно переключились на сэра Роберта. Она почти забыла о нем за это беспокойное и суматошное время. Но теперь, когда все волнения были позади, когда Люси выздоровела и нуждалась только в повышенном внимании и любви – в том, что Сильвия с радостью была готова дать ей, – было ясно, что рано или поздно ее должны посетить мысли о том, кого она любила.

Он выполнил свое обещание и никогда больше ни словом, ни делом не беспокоил ее. Казалось, ей нужно было бы только радоваться, но сердце ее разрывалось от протеста. Когда он приходил к Люси, Сильвия тут же удалялась. Она слышала от него только: «Доброе утро, мисс Уэйс» или «Добрый день, мисс Уэйс». Эти слова он произносил вежливым и холодным голосом, не глядя ей в глаза, и держался при этом высокомерно и отчужденно. Невозможно было поверить, что она когда-то была в его объятиях и ощущала прикосновения его губ. В другое время суток они почти не встречались. Только раз, когда она выходила из спальни леди Клементины, он остановил ее.

– Нет ли чего-нибудь такого, что бы вы желали, мисс Уэйс, для себя или для Люси? Я был бы рад исполнить вашу просьбу.

– Есть, сэр Роберт.

Она так устала. Ночь накануне была очень трудной. Люси, прижавшись к ней, отчаянно и истерически требовала от нее новых и новых заверений в любви. Сильвия, совершенно измотанная, ослабленная и одинокая, неожиданно сама ощутила острую необходимость в утешении и в любви. Вот бы нашелся, думала она, хоть кто-нибудь в этом холодном и величавом доме, к кому можно было бы обратиться за утешением; человек, пожав руку которого она почувствовала бы сочувствие и понимание, тот, на чье плечо можно было бы опустить свою раскалывающуюся от боли голову. Она взглянула прямо в глаза сэра Роберта. Его взгляд показался ей суровым и… безразличным. Девушка чувствовала страшную усталость во всем теле, у нее дрожали руки. Она была крайне переутомлена, и, хотя изо всех сил пыталась сдержать свои эмоции, ее глаза внезапно наполнились слезами.

Сэр Роберт ответил ей продолжительным взглядом. И в этот момент сквозь кажущееся безразличие, отчужденность и высокомерие она увидела человека, испытывающего страшные мучения. Какое-то время, показавшееся вечностью, они стояли и смотрели друг на друга. Сильвия не заметила, как все вокруг растворилось, и они оказались на какой-то другой планете, принадлежащей только им двоим – мужчине и женщине… Ничто другое сейчас не имело для них значения…