Исправительная академия. Том 1 и Том 2 (СИ) - Хай Алекс. Страница 71

Но я слишком углубился в свои размышления, пока Самойлов в общих чертах напоминал брату о моих бывших и будущих заслугах. Голос подполковника вырвал меня из усталой полудремы.

— Так вы готовы, Владимир Андреевич?

Я вздрогнул и тряхнул головой, прогоняя сонливость.

— К чему именно, Валерий Карлович? — улыбнулся я. — Родине послужить — всегда готов. Обещал — помогу. Но и вы помните, что у нас с вами двухсторонний договор.

— Трехсторонний, если быть точным. Не забывайте об Ордене.

— К сожалению, у меня при всем желании никак не получается о нем забыть, — съязвил я и подался вперед. — Так что я должен делать?

Самойлов покосился на Алексея.

— Ваше сиятельство, боюсь, мне придется попросить вас…

— Пусть сперва узнает, куда меня отправят, — потребовал я. — Это важно для семьи, чтобы у нас была возможность поддерживать связь.

Подполковник вздохнул и поставил на низкий столик пустой бокал.

— Деревня Извара Гатчинского уезда Санкт-Петербургской губернии.

Я нахмурился.

— Насколько я помню, изначально речь шла о том, что я буду находиться в черте города.

— Обстоятельства изменились, — сухо ответил подпол. — Точнее, изменилось место расположения объекта.

— Что за объект? — занервничал брат. — Володя, черт тебя дери, во что ты опять ввязался?

— Да так… Решил государству послужить. Великому князю угодить и Брусилову…

Самойлов зыркнул на меня и стиснул кулак. Дескать, не болтай, малец, сверх меры. Ну а большего я все равно не собирался говорить. Лишь обозначил перед Лешей серьезность положения. Пусть знает, что это не очередная блажь. И что мешать исполнению воли высших чинов не следует.

— Извара… Извара… — прошептал брат. — Название знакомое, но я в упор не могу припомнить, почему.

Валерий Карлович откинулся на спинку дивана и усмехнулся.

— Деревня эта известна несколькими достопримечательностями. Главная — усадьба семьи Рерих. Усадьба процветающая, там и по сей день живут потомки Рерихов. При ней они устроили музей своего предка — художника, философа и ученого Николая Рериха. Личностью он был противоречивой, однако действительно много сделал для науки. Среди экспонатов музея даже есть подлинники его картин. Сам видел.

Опаньки. Я удивленно приподнял брови. Надо же, в кои-то веки знакомые имена прозвучали. Не всякие там дворянские фамилии, а вот, настоящий деятель искусств, известный и в моем мире.

— Не думаю, что вы отправляете меня в усадьбу, Валерий Карлович.

— Разумеется, нет. И все же Извара некогда едва ли не полностью принадлежала Рерихам, поэтому Алексей Андреевич наверняка мог что-нибудь слышать о ней в этом контексте. Но нас интересует другая, с позволения сказать, достопримечательность. Помимо имения Рерихов и старинного известкового завода Извара известна Училищным домом Санкт-Петербургской земледельческой колонии Беклешовых.

Так-так, вот мы и подобрались к сути.

Алексей с недоверием покосился на гостя.

— Валерий Карлович, при всем уважении… При чем здесь мой брат?

— Вашему брату предстоит отправиться в этот Училищный дом, дабы отбыть остаток положенного для исправления срока. Вместе с воспитанниками из Третьей и Четвертой групп, которые были сформированы еще на острове.

— Так, стоп. Прошу прощения за дерзость, но… Вы или ваше руководство там ничего не перепутали, Валерий Карлович? — все сильнее гневался Алексей, и я не мог понять, почему. — Во-первых, вы сами говорили моему отцу, что Владимир отличился героическим поступком. Разве этого недостаточно, чтобы снять с него повинность? Ну ладно, допустим, этого требует ваше таинственное дело. Но земледельческая колония? Вы с ума сошли?! Будь это учреждение, по своему статусу аналогичное Исправительной академии, но вы отправляете моего брата в колонию для простолюдинов! Княжича — в колонию для… Вы вообще в своем уме?!

Самойлов собирался возразить и пуститься в объяснения, но я знаком велел гостю молчать и сам обратился к брату.

— Тише, Леша. Это не случайность.

— Вот именно! Что они себе позволяют?!

— Угомонись, брат, — резче, чем хотел, сказал я. — Так нужно. Для службы и дела.

— Да что там наверху возомнили? Отправлять дворянских детей есть одну баланду с настоящими малолетними преступниками, да еще и из низких сословий?

А, вот, что его возмутило сильнее всего. Сам факт того, что я оскверню свои начищенные подошвы прахом бытия низшего сословия. То есть пока нас на острове строили и гоняли, все было в порядке? Потому что колония, точнее, исправительная академия, была «для своих».

Но сейчас неслыханное дело — аристократических отпрысков сажают под один замок с плебеями!

— А чем преступники из дворян отличаются от других преступников? — с вызовом спросил я. Все-таки в прошлой жизни был самым что ни на есть пролетарием, и за простой рабочий класс стало обидно. — Лишь наличием особых сил. Но суть не меняется. В своих преступлениях мы равны.

Самойлов понял, что дискуссия зашла не в то русло и накалялась сверх меры, поэтому поспешил

— Должен заметить, это временная мера, Алексей Андреевич. Исправительная академия возобновит работу, но после реставрации, смены преподавательского состава и руководства. Это займет месяцы…

Ага. А проверить, что наговорил вам граф Баранов в казематах, нужно было побыстрее. Впрочем, я был уверен, что лишь ради одного меня «Десятка» не стала бы рисковать шкурами стольких детей аристократов. Наверняка решили обкатать какую-нибудь программу для сокращения пропасти между сословиями или что-то вроде того. Судя по тому, что я успел вычитать, государь поощрял, когда аристократия спускалась с небес на землю.

Вот только сталкивать одних преступников с другими…

— Леш, все будет в порядке, — сказал я. — Обещаю, никаких глупостей творить не будут. А сейчас, если не возражаешь…

Брат все понял и поднялся.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете. Не дай бог, если дом Оболенских настигнет еще одно горе.

С этими словами он вышел, кивнув Самойлову на прощание.

— Дерзкий молодой человек, — тихо сказал подполковник, когда за Лешей закрылась дверь.

— Он просто переживает. Согласитесь, у моей семьи есть для этого причины.

— Разумеется, Владимир Андреевич, — кивнул гость. — Поэтому я постараюсь занять как можно меньше вашего времени. Итак, выезд послезавтра. У вас будет один полный день, чтобы привести дела в порядок.

— Хорошо. Расскажите, что за место.

— На самом деле место уникальное, хотя ваш брат и настроен скептически. Это бывший экспериментальный проект Министерства юстиции. В семидесятые годы позапрошлого столетия близ Ржевской слободы Петербурга было открыто первое в Российской империи исправительное учреждение для малолетних преступников. Инициатором проекта выступило Общество земледельческих колоний и ремесленных приютов. По замыслу воспитанники должны были заниматься сельским хозяйством и получать начальное и ремесленное образование.

— Идея интересная, — заметил я.

— На бумаге — да. А на деле все оказалось совершенно не так. Дети различных характеров и возрастов, многие из которых были уже глубоко испорчены, — всё это страшно затрудняло перевоспитание. В колонии постоянно происходили ссоры и драки. Взятые прямо с улицы, дети выказывали полнейшую антипатию к своим воспитателям и друг к другу. Многие из их числа раньше работали на фабриках по 10 часов в день, и вынесли оттуда полное отвращение к труду. А ведь на самом деле колония только ради труда и существовала.

— Выходит, на труде этих воспитанников инициаторы просто зарабатывали деньги? — догадался я.

Самойлов кивнул.

— Именно. И так происходило до начала прошлого века, когда директором не поставили полковника в отставке Беклешова. Первым делом он перенес колонию в Извару и даже ради этого выкупил земли в собственность. Упразднил множество старых порядков, сделал ставку на обучение и приобретение профессий, а не на детский труд. Работа была проведена титаническая, и Беклешов в свое время много мотался по загранице, чтобы перенять чужой успешный опыт. В конце концов, появился Училищный дом Санкт-Петербургской земледельческой колонии Беклешовых. Предприятие частное, но под непосредственным контролем Министерства юстиции. Так уж вышло, что род Беклешовых за минувшее столетие подарил стране немало талантливых педагогов и управленцев, так что дело их живет и по сей день.