Месть мажора (СИ) - Фарди Кира. Страница 47

– Звоню вам, – отвечаю дерзко.

Никогда так не разговаривала с этой женщиной, она пугала меня до дрожи вечным ворчанием и недовольством. Вдруг понимаю, что даже рада, что не нужно теперь ей угождать.

– Осмелела, уголовница? – шипит Алевтина. – Убирайся, пока я полицию не вызвала!

– Аля, ты спятила? – подходит сзади ее муж, выхватывает из рук сумки. – На улице решила выяснять отношения?

– А что? Она нам никто, пусть валит в свою колонию! – уже кричит Алевтина и оглядывается: все ли слышали ее слова?

– Вызывайте полицию, давайте! – иду грудью на нее я. – Наконец-то я всю правду смогу рассказать.

– Что? Какую правду? Отец, о чем это она?

Мать Матвея сбавляет тон и ныряет во двор.

– Заходи, Арина, – приглашает меня Григорий Степанович.

Я дополнительного приглашения не жду, тороплюсь следом за родителями. Меня провожают в кухню, усаживают на стул. Григорий Степанович включает чайник, Алевтина же встает, уперев руки в боки.

– Отец, звони Матюше. Пусть полюбуется на эту шмару! Человека угробила, теперь к нашей семье подбирается!

– Аля, давай поговорим спокойно.

– Звони, кому сказала! – прикрикивает она.

Я молча жду, даже просить об этом не прошлось, сами догадались. Надо продержаться полчаса, максимум сорок минут, пока приедет Матвей. А то, что он бросит все и примчится сразу, я не сомневалась. Пока жених держал маму под присмотром, он не волновался, думал, что я все та же послушная и покладистая Арина. А теперь у него земля горит под ногами.

«Я тебе еще не так зажгу! – думаю про себя, разглядывая кухню. – Будешь как черт на вертеле крутиться!»

В этом доме почти ничего не изменилось: та же мебель, та же посуда, даже старенький холодильник тот же. Я помню, что он постоянно ломался.

– Плохо о вас сын заботится, – усмехаюсь углом рта. – Сам карьеру построил, а о родителях забыл.

– Не твое собачье дело! – замахивается на меня полотенцем Алевтина, но муж перехватывая тряпку и швыряет ее в угол. – Зачем явилась?

– Вот приедет Матвей, тогда и поговорим.

– Как ты, Ариша? – участливо спрашивает Григорий Степанович. Я вижу, что он по-настоящему переживает за меня и стыдится выходок жены. – Как мама? Все еще в больнице?

– Да, ваш сын постарался, чтобы она оттуда никогда не вышла.

– Чт-о-о-о? – захлебывается слюной мать и бросается на меня. – Стерва! Гадина! Я тебя…

Отец дергает ее на себя, не дает ударить, потом утаскивает в комнату. Я слышу дикие вопли несостоявшейся свекрови, внутри все дрожит, чувствую, что вот-вот сорвусь, но упрямо сижу, не двигаюсь.

Матвей врывается в дом даже раньше, чем я предполагала.

– Что у вас случилось? – кричит он с порога и почти сразу влетает в кухню. – Что ты здесь делаешь?

Его глаза бешено вращаются, в расширенных зрачках вспыхивают искры, чернота потоком льется на меня и вызывает озноб. Я обхватываю плечи руками, пытаюсь удержать дрожь, не дать ей выскользнуть наружу и охватить все тело.

– Пришла поговорить с твоей семьей, – выдыхаю едва слышно. – Пора рассказать всем правду.

– Правду? Какую?

– Правду об аварии. Пусть твои родители узнают, какое чудовище вырастили.

– А доказательства есть? – хрипит Матвей и бросает быстрый взгляд на дверь.

Он уже рядом, стоит так близко, что слышу бешеный стук его сердца, и я сжимаюсь. Впервые мелькает мысль, что совершила глупую ошибку, явившись домой к врагу без поддержки. Перед глазами мелькает образ Эрика. Как его не хватает!

– Есть. Я свидетель.

– Сука! Какая же ты сука, Арина! – шипит Матвей. Он хватает меня за плечи и встряхивает. – Гадина! Да я тебя…

– Убьешь? Задушишь? Выбросишь на дорогу и оставишь умирать как ту девушку?

И страх вдруг исчезает. Смотрю в когда-то любимые глаза и ничего, абсолютно ничего не чувствую. Матвей дергает меня за руку и тащит вон из дома.

Такой реакции я не ожидала, поэтому цепляюсь руками за косяк, упираюсь пятками, но Матвей значительно сильнее. Он просто выворачивает мне руку и несется к двери.

– Сын, ты куда? – выскакивает из комнаты Григорий Степанович.

Он бросается наперерез, но Матвей отталкивает его, выскакивает на крыльцо и тянет меня за собой. От боли в вывернутой руке темнеет в глазах, ноги спотыкаются на ступеньках, я падаю. Жених рывком вздергивает меня вверх.

– Отпусти! – кричу, задыхаясь. – Немедленно отпусти!

– Так ей и надо, стерве! – вопит сзади мать.

– Матвей, не сходи с ума!

Григорий Степанович цепляет сына за рукав, пытается освободить меня.

Но жених ничего не слышит, лишь рычит, как бешеная собака. Он открывает дверь машины, бросает меня на заднее сиденье. Я не успеваю дернуть за ручку, как авто срывается с места, и уже через минуту виляет задом по узким улочкам пригорода.

– Правду ей хочется! Правду! – повторяет Матвей, сжимая руль так, что белеют костяшки пальцев.

Растираю покрасневшее запястье.

– Да! Правду! Мама пришла в себя и все рассказала, – выкрикиваю в запальчивости и тут де понимаю: ошибка!

Очередная глупая ошибка! В последнее время я постоянно попадаю в ловушку эмоций, с которыми не могу справиться.

Визг тормозов бьет по ушам. Матвей выворачивает руль и паркуется. Он выдергивает меня из машины и тащит в глубину местного парка подальше от цивилизации, беговых дорожек и людей.

Здесь полумрак, зловеще шумят листвой высокие дубы, почти не доносится шум города. Липкий страх пробирается из глубины сознания и охватывает меня. Невольно оглядываюсь в поисках спасения и отпрыгиваю от Матвея.

Бежать! Срочно! Как можно дальше бежать! Полным идиотизмом было остаться с бывшим наедине.

А он вдруг успокаивается. Приступ паники проходит, жених принимает расслабленную позу, небрежно крутит в пальцах листок, словно спрятавшись от посторонних глаз, не боится уже меня и моего разоблачения.

– И ты поверила? – криво усмехается он. – Ну, и дура! Да и что может рассказать парализованная женщина?

– Все. Абсолютно! Теперь понятно: почему ты держал маму на лекарствах. Боялся, что она заговорит.

Матвей оглядывается, всматривается вдаль, где между ветвей мелькают два велосипедиста. Наконец поворачивается ко мне. Его лицо разглаживается, исчезает звериный оскал, на губах появляется улыбка.

– Ариша, давай успокоимся и поговорим.

– Я это и хотела сделать, только ты взбесился.

– Ну, не при родителях же нам выяснять отношения, согласись? Да, пять лет назад мы совершили огромную ошибку, теперь расплачиваемся за нее, каждый по-своему.

– Интересно, а как ты расплачиваешься? Наел холеную рожу, как сыр в масле катаешься, обо всех забыл. Даже холодильник родителям до сих пор не купил.

– Причем тут холодильник? – теряется Матвей, в глазах мелькает удивление. – Ты сама взяла вину на себя, не по своей воле я остался на свободе.

От его заявления я столбенею. Вот это номер! Оказывается, это я виновата, что он жил припеваючи, пока я сидела в тюрьме.

– Нет, ты все сделал по своей воле, – я сглатываю накопившуюся слюну. – Хотел подняться по карьерной лестнице, поднялся, перешагнув через меня, маму и своих родителей. Не веди себя как жертва! Это омерзительно!

Видимо столько брезгливого презрения было написано на моей лице, что выражение глаз Матвея опять меняется. Теперь в них светится ненависть.

– Как мне от тебя избавиться? – шипит он. – Оставь наконец меня в покое! Что ты хочешь в качестве компенсации?

– Компенсации? – от бешенства делаю паузу, чувствую, что еще секунда, и вцеплюсь ему в глотку. – Чем ты можешь компенсировать мне сломанную жизнь? А мама, которую ты довел до инсульта. Чем ей компенсируешь? Или все рассказать твоим родителям?

– Арина! Посмей только! – кричит он.

Вижу, как напрягаются его кулаки. Неужели я когда-то жизнь готова была отдать за это хладнокровное чудовище?

– Не произноси мое имя, – тихо говорю ему. – А с тебя я все возьму по счетам. Так что убедись, что будешь готов расплачиваться. Я сделаю так, что твое сердце будет растерзано раскаянием. Смотри внимательно. Ты не сможешь забыть меня. Мою мать, которая считала тебя своим сыном. Куда бы ты ни пошел, я буду тоже там.